Девочка моя, или Одна кровь на двоих - Татьяна Алюшина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– …И я уважаю и одобряю эту твою жизненную позицию.
«Бурные аплодисменты!»
Он помолчал. В профессионально исполняемой декламации авторского текста предусматривалась пауза, подчеркивающая степень осознания и уважения к «жизненной позиции». Интересно, что у нас по тексту дальше?
– Мама слегла.
«Ах да, как же без мамы-то!» – усмехнулась про себя Машка.
– В больнице. Не смогла перенести нашего развода. Сердце. Ты должна съездить, навестить ее, она тебя ждет, все время спрашивает о тебе.
Пожалуй, он прав, не стоит устраивать балаган и актерские капустники. Пора заканчивать фарс, а то до утра не расхлебаешься!
Машка посмотрела на него, села ровно в кресле, сняв ноги с кошелки.
– Нет, не должна. Я не должна навещать твою маму, встречаться с тобой и выслушивать всю эту чухню и общаться с тобой не должна. Я ничего вам не должна! Вы посторонние мне люди. Мы раз-ве-де-ны! Все, Юра, ты мне никто!
Отвернулась от него, откинулась на спинку кресла, затянулась сигаретой.
Она слишком хорошо все понимала.
Юрик привык жить в удобстве и комфорте, в полном потакании его желаниям, капризам, с бесплатной, никогда не возражающей обслугой в лице жены. Машка потому так долго и прожила с ним, что процентов на девяносто, а то и больше не слышала вообще, что он говорит, потому что все ее мысли были заняты наукой – она работала постоянно, обдумывала данные, даже когда стирала, готовила, занималась хозяйством – ей проще было сделать, что он требует, чем вникать, как он требует.
Он привык самоутверждаться на работе, отфутболивая и мурыжа в коридорах просителей, зависящих от «точки его почерком» на документах, и еще больше самоутверждаться дома за счет жены.
Он любил себя, он был пуп всей своей вселенной, которая начиналась с него и заканчивалась им же. А теперь он изгнан из собственного единоличного рая и вынужден жить с мамой, которая сама себе пуп в своей двухкомнатной вселенной с не меньшим набором амбиций и самолюбования.
Снимать квартиру Юрику не по чину, а ту, что по чину, не по деньгам, подавать на раздел имущества – это утопия, еще и платить Машке заставят. Денежки он считать умел!
На собственную квартиру не прикопил неосмотрительно – а зачем? В его жизни все было в полном порядке: Машкина устраивающая квартира в центре города с евроремонтом и стопудовая уверенность в ее вечном стоянии у его сапога!
А тут развод! Да, ни чихнуть, ни пукнуть! Бедный Юрик, и до Ерика далеко!
Конечно, ему надо назад, к Машке! А как же!
Кто-то ведь должен ему попку подтирать, не маманя же!
Все это она понимала, и от этого понимания становилось так тошно, как будто смотрела со стороны на незнакомую женщину и вздыхала над ее нелегкой судьбинушкой:
«Ой-ей, бедненькая, маялась-то как!» Слава тебе господи, в прошедшем времени!
Спасибо Америке – «оплоту свободы».
Но сегодняшней, настоящей Машке было, как говорят ее студенты, «глубоко до фени».
Вот кому было точно безразлично, так это реке и пейзажам по ее берегам. Уж страстей тут – надрывов-разрывов, слез, горя, любви до гроба, секса шалопутного в кусточках на берегу – ого-го сколько всего перебывало!
А что ей, реке, – течет и течет себе. В планы пламенных коммунистов по переустройству природы и поворотам рек в обратную сторону – пронесло! – не попала по причине собственно малости и небурности вод, под электрификацию с непременными плотинами и затоплением прибрежных районов – тоже.
А людишки. А что людишки – вечно у них любовь, ненависть, расставания, встречания, юность-старость, кинжально-винтовочные революционные страсти. Сколько их было и сколько их еще будет…
А она течет себе, и будет с нее!
«Жил один еврей, так он сказал, что все проходит…» – спасибо Розенбауму за напоминание о вечном.
Она вдруг сообразила, что довольно долго молчит после разъяснения их теперешнего семейного статуса, смотрит на реку и думает о своем с элементами легкого философствования.
«Да, неужели ушел?»
Маша подобралась на сиденье, повернулась в его сторону. Ага! Ушел, как же! Не высказавшись? Как в том анекдоте: «А если завтра война, а я не отдохнувши?»
А если завтра война, а Юрик не высказавшись?
Он тоже смотрел вдаль, на реку, и почему-то молчал. Почувствовав на себе Машкин взгляд, повернул голову и посмотрел на нее.
– Ты очень изменилась после Америки, – нормальным уставшим голосом сказал он.
– Юра! – поразилась преувеличенно Машка, даже ладошку на грудь уложила, от чувств-с. – Ты умеешь разговаривать нормально, как все люди?
– Дай мне сигарету.
Не ожидая Машкиного разрешения, он протянул руку, взял пачку со стола, долго шебуршил пальцами – сигарета никак не вытаскивалась, – достал, бросил пачку в раздражении, наклонился, взял зажигалку и прикурил, тоже бросил громко на стол и махнул нетерпеливо официантке рукой.
Машка сидела спиной к барной стойке и трем ступенькам справа от нее и не могла видеть, как отреагировала девчушка на этот пренебрежительный барский жест. Девчушку ей стало жалко – она была молоденькой, улыбчивой, шустренькой и умела варить превосходный кофе, ее здесь все любили и улыбались в ответ на ее открытость.
– Виски сто. Без льда, – приказал Юрик.
Машка улыбнулась девочке, извиняясь за чужую грубость. Да, человеческий, нормальный тон Юрику давался тяжело, тянуло отыграться на ком-то.
Он затянулся от сигареты, как курильщик со стажем, Машка удивилась: Юрик никогда не курил, по крайней мере в ее присутствии, и не поощрял ее баловства.
Он много чего не делал в ее присутствии, как выяснилось, – не водил девиц домой, не курил и никогда не разговаривал нормально, по-человечески.
Девочка принесла его заказ и быстренько ретировалась от греха.
Неожиданно Машку ударил в спину порыв предгрозового ветра, швырнув в лицо волосы, оставляя на спине ощущение покалывания. Она повертела головой, оглядывая, насколько это было возможно из-за зонтиков, небеса.
Вертеться было неудобно, потому что она снова пристроила ноги на кошелку, на второе кресло. Пока предавалась размышлениям о вечном, менять позу ей не хотелось, и то, что удалось обозреть, радовало солнышком, синевой и полным отсутствием грозовых туч.
Чудеса-а!
Она еще повертела головой, посматривая по сторонам. Немецкие пенсионеры ушли, на их месте, у входа, появился парень в шортах и с голым торсом, здоровый такой, сидел в углу и потягивал пиво из высокого запотевшего стакана.
– Да, – напомнил о своем присутствии Юра. – Очень изменилась. Я решил, что у тебя там любовник был и поэтому ты стала такой… неуправляемой. Я по своим каналам разузнал, что ты вела там вполне пуританский образ жизни и никого у тебя не было.
