Искусство вождения полка (Том 1) - Александр Свечин

Около 21 час. телефонная связь со штабом дивизии восстановилась; по-видимому какой-то бродячий немец в нашем тылу умышленно перерезал провод в нескольких местах. Я сообщил начальнику штаба дивизии Шпилько об отправке мной пленных, о подъеме духа полка вследствие успешной атаки и спросил когда прибудут запряжки для захваченных орудий. "Каких орудий?" с удивлением ответил мне начальник штаба дивизии. "Да тех самых, о которых и говорил начальнику связи дивизии 3 часа тому назад, когда он мне сообщил о взятии батареи 5-м Финляндским полком. "5-й полк никакой батареи не брал". Недоразумение выяснилось: 5-й полк только обозначил переход в наступление и вперед вначале вообще не продвигался; мой правый фланг во время наступления был совершенно открыт, и если бы наступление гвардейского корпуса не связывало немцев по рукам и ногам, они жестоко могли бы наказать нас фланговым ударом. Миловский давал умышленно неверную ориентировку: в традиции нашего штаба дивизии было сообщать полкам ложные сведения об энергии и успехах соседей, чтобы пробудить дух соревнования, подтолкнуть вперед, изъять беспокойство за фланги. Миловский имел поручение сообщить мне ложные данные о взятии моим соседом справа батареи. Когда же я в ответ заявил о 3 батареях, взятых 6-м Финляндским полком, то он даже обиделся на меня: он подумал, что я разгадал его ложную информацию и отвечаю на нее насмешкой. Узнав, что пушки подлинные, немецкие, каких давно в 10-й армии никто не видел, штаб дивизии заволновался: очень скоро запряжки были высланы, началось обсуждение наград.

Ночь на 31 августа в 6-и полку прошла беспокойно. Прапорщик К. был избран мной для откатки пушек на том основании, что он первым оказался у немецких орудий и был естественный кандидат на высшую награду. Если бы я лучше разбирался в людях и более основательно изучил полк, я конечно воздержался бы от того, чтобы выдвигать К. в главные герои. Его партизанские тенденции, нежелание действовать регулярно, под командой непосредственного начальника, были неисправимы. В данном случае, когда все шло успешно, они вытолкнули его вперед, но в критические для полка минуты выдвигали его во главу беглецов. Первое, что сделал этот младший офицер I батальона, когда его рота углубилась в лес, это отбиться в сторону — не случайно, а с дюжиной спевшихся с ним полуразведчиков — полупартизан. Эта группа, избегая столкновения с немцами, перебралась на северную опушку леса, увидела в стороне немецкую цепь — около взвода — перестреливавшуюся с нами, и открыла огонь ей во фланг. Немцы бежали к Дукштам, группа К. бежала наравне с ними, в 200 шагах сбоку, — настоящее параллельное преследование, очень стеснявшее немцев, имевших с другой стороны основного врага — роту I батальона. Немцы не имели возможности остановиться, не допустив К. еще дальше им в тыл. В этом беге немецкий взвод понес тяжелые потери, задохся и растроился. Вправо от К. оказались отступающие немецкие батареи. Он открыл по ним огонь, стреляли помимо него и еще 2 — 3 кучки из состава I батальона и 9-я рота, но когда немцы бросили орудия, К. оказался первым у немецких орудий. Это фактически ничего не означало, и прапорщик Ходский, стрелявший по орудиям с другой стороны, разумно сделал, не выслав к ним даже дозора, а занял окоп и продолжал бой с живыми немцами.

Но в пехоте есть свои предрассудки, которые игнорировались Ходским — сесть первым на неприятельскую пушку, вступить в фактическое владение захваченным трофеем. Героем такого предрассудка и явился К. Мое представление его к ордену Георгия глубоко обидело ряд других гораздо более достойных офицеров, но никто мне не сказал о нем дурного ни слова, даже командир роты, распоряжения которого К. игнорировал с самого начала боя. Офицеры инстинктивно уклонялись от всего, похожего на донос или на проявление зависти, и от этого информация командира полка очень страдала. Всего своими глазами не увидишь.

К. отвратительно организовал откатку орудий. Одна пушка была доставлена мне еще засветло. Это была нескорострельная пушка, совершенно устарелой системы 1896 г.; мы такими пушками еще считали возможным пользоваться в небольшом количестве в 1904 г., вследствие наличия у них гранаты, необходимой для разрушения каменных построек. Заставить русского солдата и офицера драться с такой устарелой уже в момент своего рождения неудачной пушкой в мировую войну было решительно невозможно; немецкий ландвер по нужде очень не плохо сражался и с таким жалким вооружением; глядя на эту старую пушку, я думал о различии политической подготовки и сознательного отношения к мировой войне русских и немцев.

Но немецкое начальство очень не одобрило оставление в наших руках этого полумузейного имущества, и как только стемнело, двинуло ландверистов и уцелевших артиллеристов откатывать орудия в свою сторону. В совершенной темноте, впереди нашей проволоки, происходили ожесточенные схватки, при явном перевесе немцев. Были случаи, когда к одному орудию привязывались обеими сторонами постромки и лямки, и его тянули в разные стороны. Следовало бы сделать энергичную вылазку одной-двумя ротами и прогнать немцев; но мне не слишком хотелось призывать смертельно усталых стрелков к новым жертвам из-за этих жалких орудий; при этом мое внимание было отвлечено новым инцидентом.

Около полуночи командир III батальона из землянки к югу от костела Дукшты телефонировал, что немцы прорвались через нашу проволоку, что он чуть не был захвачен ими, но бежал к своей резервной роте. Кругом него бродят немцы, он их видел сам. Из окопов сообщали, что все благополучно. Но вдруг в окопах поднялась суматоха, и началась очень нервная стрельба. Я немедленно направил на помощь командиру III батальона 2 роты из полкового резерва. У меня осталась в резерве только 1 рота. Положение было очень напряженное. Могло быть, что один из участков окопов остался незанятым и немцы проникли через этот разрыв. Вскоре 2 роты III батальона донесли об отбитой ими атаке, о том, что немцы прыгали через их головы, о какой-то штыковой свалке, о 12 взятых пленных, понять, в чем дело, было трудно; нервность после бессонных ночей и боя была явно повышена.

31 августа утром я прежде всего направился к пунктам 2 немецких атак на наши окопы, и только тогда инцидент разъяснился. В одном месте между нашими окопами и неповрежденной проволокой лежали тела 11 ландверистов, неподалеку же сдалась кучка ландверистов; в другом месте проволока была прорезана, несколько тел лежало среди заграждения и по обе его стороны. Дело заключалось в том, что во время боя 30 августа нами были отрезаны 2 немецкие заставы, или 2 сильных дозора, которые потом наросли за счет отбившихся немцев. Мы забыли обыскать лес, а немцы притаились в нем до наступления темноты; ночью, руководимые звуком перестрелки из-за откатывания орудий, они прибыли в район Дукшт, чуть не захватили в плен командира III батальона Борисенко, напугали нескольких одиночных стрелков и направились по обе стороны Дукшты, перепрыгнули через наши окопы и попытались перескочить через проволоку; одна партия погибла полностью, другой посчастливилось попасть на промежуток между окопами и удалось уйти, хотя с серьезными потерями. Мне следовало еще засветло попытаться организовать 1–2 ротами пограничников облаву в пройденных лесах число пленных было бы много больше.