Искусство вождения полка (Том 1) - Александр Свечин

Во время расположения нашего в исходном положении район Левиданы — Юркишки прикрывался 4-й ротой, представлявшей арьергард; она задержалась в перелесках, на дороге в Шавлишки и заняла среднее между сторожевым и боевым положение. В момент общего перехода в наступление 4-я рота под неслишком сильным нажимом немцев сжалась в одну стрелковую цепь и отходила ускоренным шагом на главную позицию. Командир 4-й роты поручик Тимофеев (Михаил) — бывший начальник учебной команды, дисциплинированный офицер, находился еще целиком во власти отступательных настроений; новая ориентировка еще не дошла до него. Я подошел к нему и после самого краткого объяснения потребовал от него перехода в наступление. Между нами произошел такой диалог: "Куда наступать?" "Да в лесок, откуда вы сейчас выбежали". "Но ведь там немцы?" "На них-то и надо наступать". Переход от арьергардной психологии к наступательной не легок, судя по реплике Тимофеева: "В случае неудачи куда отходить?"

Разговор происходил в 600 шагах от опушки, на которую каждую минуту могли выйти немцы и взять нас под обстрел. Было ясно, что Тимофеева невидимые силы не притягивают, а отталкивают от этой опушки. "Идти только вперед, только в тот самый окоп, который вы оставили ночью". И так как разговор затягивался, я в глазах Тимофеева отражалось полное непонимание моей точки зрения, я взял его за плечи, резко повернул на 180° и скомандовал: "4-я рота, шагом марш". Тимофеев двинулся со своей ротой в лес, пожимая плечами и оглядываясь на меня так, как будто спрашивал себя, не завелся ли в 6-м Финляндском стрелковом полку сумасшедший командир. Через 5 минут рота скрылась в лесу, и послышался сухой треск выстрелов — Тимофеев примирился со своей задачей и постепенно входил в нее.

Преодоление отступательной инерции, переход от обороны к наступлению составляют труднейшую проблему военного искусства; успешное ее разрешение часто ведет к блестящему успеху. В данном случае я использовал всю ту муштру, в которой годами воспитывался 6-й полк. Без той автоматической дисциплины, которая заставляет в самые критические минуты прислушиваться к голосу командира, я развалил бы полк, но не бросил бы его в энергичное наступление на немцев. Но и в данных условиях далеко не все роты вложили в наступление полностью всю свою энергию.

Сосед — V армейский корпус — так регистрировал наступление 6-го Финляндского полка: "13 час. На фронте ген. Альфтана (65-я дивизия) оказывается содействие 2-й Финляндской дивизии артиллерийским обстрелом наступления противника и принимаются меры к обеспечению правого фланга корпуса, обнаженного отходом этой дивизии". "15 ч. 45 м. Получено сообщение от связи 65-й дивизии, что 6-й Финляндский полк перешел в наступление, которое поддерживается нашим артиллерийским огнем". "17 ч. 30 м. На участке 65-й дивизии наша артиллерия обстреливает отходящего перед финляндцами противника, цепи коего замечены около 17 час. дня в районе Буйвиды. 54-й казачий полк содействует наступлению 6-го Финляндского полка. Ливенцов (начальник штаба V корпуса)".

Каэаков мы однако не видали, а артиллерийская поддержка, оказанная 65-й дивизией, в действительности была более скупой, чем этого можно было ожидать по этим сообщениям. Из изучения батарейной отчетности 65-й артиллерийской бригады вытекает, что стреляла по правому берегу Вилии одна 4-я батарея 65-й артиллерийской бригады, выпустившая за сутки 21 гранату и 13 шрапнелей. Если учитывать даже только 3 стрельбы, о которых штаб V корпуса доносил в штаб армии, и то на каждую стрельбу приходится только 7 гранат и 4 шрапнели; это не ураган; мы, наступая, вовсе не заметили этой оказанной нам помощи; я о ней осведомился только из изучения архивного материала.

В донесении штаба 2-й Финляндской дивизии в штаб V Кавказского корпуса, в 15 ч. 45 м., когда штаб V армейского корпуса телеграфировал только о переходе 6-го Финляндского полка в наступление, уже было зарегистрировано взятие деревень Гени и Шавлишки. Данные штаба 2-й Финляндской дивизии внушают более доверия, так как он получил информацию скорее, чем V армейский корпус.

Около 15 часов командиры батальонов, размотав полностью имевшиеся у них короткие концы провода, оторвались от своих телефонных станций. Я мог говорить по телефону только с штабом дивизии и с командиром гаубичной батареи, наугад посылавшей по своей инициативе снаряды в сторону костела Дукшты. Офицеры моего штаба разъехались с разными поручениями. Резерва у меня не было. Ружейный огонь явственно удалялся, со стороны немцев слышался пулеметный и сильный пушечный огонь, однако отнюдь не ураганного пошиба. В районе Левидан, где я находился с 6-конными разведчиками, все было пусто и тихо.

Около 20 — 30 мин. просидел я, ожидая информации; но никаких донесений не приходило. Я ничего не видел и не знал, и связь с штабом дивизии и артиллерией являлась бесполезной. Мне оставалось одно — попробовать самому посмотреть тот бой, о котором я оставался в неизвестности, а за недостатком технических средств связи попробовать покомандовать по-старинке. Я приказал приступить к свертыванию провода, чтобы подать вперед телефонные средства, сообщил в штаб дивизии, что вследствие продвижения полка произойдет временный перерыв связи со мной, и поскакал широким галопом с моими разведчиками по пути в Шавлишки.

До избы, где был расположен вчера мой штаб, мне предстояло проехать немного более 2 км. Я тщательно озирался по сторонам, стараясь найти следы какой-нибудь роты или раненых, которые должны были бы стекаться к этой сравнительно большой дороге, но не заметил никаких следов боя. На последнем километре перед Шавлишками, когда мы выехали из леса, высоко над нашими головами, в 50–60 м, начали рваться бризантные гранаты. Небо было пасмурно, собирался дождь, и бризанты производили впечатление эффектного, декоративного, но совершенно безобидного грома. Стреляющие немецкие батареи нас видеть не могли, никого другого по соседству не было. Чувствовалась какая-то растерянность у тех артиллеристов, которые вдруг нервно зачастили и яростно обстреливали небо над пустынным участком поля боя. Разброска немецких снарядов увеличивалась. Не успел я еще въехать в Шавлишки, как впереди послышался взрыв ружейной трескотни, и немецкие пушки круто оборвали свою бесплодную работу. У околицы Шавлишек лежали тела двух убитых немцев. Было около 15 ч. 30 м., когда я въехал в Шавлишки и повстречал раненого стрелка 9-й роты, который сообщил, что его рота взяла Шавлишки, и командир ее прапорщик Ходский, бегло осмотрев избы и захватив немногих пленных, стремительно помчался с ротой вперед. Из хаты, в которой я ночевал накануне, я послал с конным разведчиком на ближайшую телефонную станцию, в Левиданы, сообщение в штаб дивизии об успешном развитии наступления и о взятии Шавлишек; о взятии д. Гени я не знал, и штаб дивизии получил вероятно непосредственное сообщение от 494-го полка. Если роты получили задачи — вернуться в свои старые окопы, то и штаб полка был морально обязан вернуться на свое старое пепелище. Одновременно я послал приказание своему штабу и горной батарее следовать в Шавлишки. Пара конных разведчиков была оставлена в Шавлишках, чтобы собирать донесения, которые могли бы поступать в штаб полка, и направлять их ко мне. А я сам, с двумя конными разведчиками, поскакал в Блогодатное (развалины деревни), так как от Шавлишек открывался кругозор только в сторону Кемели и никаких подчиненных мне войск видно не было.