Форель a la нежность (сборник) - Андрей Курков

В 2004 году я сам провел на Майдане три недели, и первое, что я заметил тогда, это то, что проклятый украинский вопрос о языках вдруг исчез. На Майдане говорили и по-русски, и по-украински. Возник даже своеобразный девиз: «Главное – не на каком языке говорить, а что говорить!» Правда, вскоре после победы «оранжевой революции» победители забыли об этом девизе, и началась новая война языков. Точнее, война украинского языка против русского. И стали политики всех для этой войны мобилизовать. Всех, кроме крымских татар, у которых есть свой крымско-татарский язык, а поэтому они в войнах чужих для себя языков участия не принимают. Все, впрочем, давно привыкли, что во время предвыборной парламентской или президентской кампании одна политическая сила всегда обещает сделать русский язык вторым государственным, а вторая сила обещает никогда не допустить этого.

Вот и оказываюсь я, как русскоязычный и как один из восьми миллионов этнических русских, живущих на Украине, между молотом и наковальней.

Я помню, как сразу после получения Украиной независимости началось возрождение украинского языка. Правда, началось оно указами и лозунгами. Одним из первых указов Министерства культуры независимой Украины был указ об удалении из печатных машинок учреждений культуры трех русских букв и о переводе всей деловой переписки на украинский язык. В то время на киностудии имени Довженко готовился совместный кинопроект с Казахстаном, и очередное письмо в Казахстан написали на украинском языке, хотя раньше переписывались по-русски. Ответ пришел на казахском языке. На этом совместный проект и умер. Не нашлось другого общего языка, кроме русского, а по-русски переписываться Украина не захотела.

Начиная с 1991 года я сотни раз слышал один и тот же вопрос: «А почему вы не пишете по-украински?» Мое терпение до сих пор не иссякло, и я иногда по нескольку раз в неделю объясняю, что родился в России, пишу на родном языке потому, что на любом другом буду писать намного хуже. Сейчас этот вопрос задают уже без былой агрессии, а скорее с любопытством. Ведь разговариваю я по-украински практически без акцента. Но пока политики «дерутся» языками, как дубинками, языковой гармонии в нашей стране не наступит. За годы независимости появились политкорректные писатели, пишущие прозу и по-русски, и по-украински. Я свою политкорректность проявляю по-другому: в прямых эфирах на радио и по ТВ чаще говорю по-украински, чем по-русски, и считаю, что этого достаточно. С 2000 года мои романы переводятся на украинский. Первый перевод «Пикника на льду» издатель считал не коммерческим, а политическим. Однако оказалось, что украиноязычный книжный рынок тоже достаточно активный, и мои следующие книги на украинском продавались лучше, чем я ожидал.

Все эти годы я выступал против придания русскому языку статуса второго государственного, но в конце концов понял, что все это просто политическая игра. И дискуссия о языках нужна только политикам. У народа нет никаких языковых проблем. Разницы между русским и украинским меньше, чем между немецким и голландским. В Киеве я часто слышу, как вопрос задается по-русски, а ответ звучит по-украински, и все остаются довольны. Поэтому я больше не выступаю ни «за», ни «против». Я просто пишу романы. Пишу по-русски об Украине и ее жизни. Об Украине, в которой в разные годы говорили и по-румынски, и на идиш, и на польском, и на русском. На каждом из этих языков творилась украинская культура. Для каждого языка, как сегодня и для крымско-татарского, и для венгерского, есть своя культурная почва. Был когда-то в Китае лозунг: «Пусть растут все цветы!» Я не знаю, какие цветы имела в виду Коммунистическая партия Китая, но очень хочется этот лозунг перефразировать: «Пусть звучат все языки!» Да и совсем не сложно после Мыколы Гоголя быть украинским русскоязычным писателем.

Июнь 2007

О каменных героях и истории, которая не учит

В детстве сильных мальчиков всегда учат не нападать на слабых. Сами понимаете: у пацанов период самоутверждения может растянуться на долгие годы. Некоторые, конечно, готовы драться по правилам и с равными по силе, но куда легче бить слабых и не беспокоиться о правилах. Я об этом подумал, насмотревшись по телевизору новостей. И должен сказать, в этих новостях ни слова о воспитании детей не говорилось. Да и не про детей были увиденные мною репортажи, а про существа, точнее, предметы более беззащитные – про памятники. Уже, казалось бы, выиграна первая война против памятников, повержены каменные тираны и диктаторы, поставлены новые каменные герои и стратиги. Великий Грушевский уселся после сытного государственного обеда вальяжно на скамеечке у желтого корпуса университета. К «советским» Тарасам Григорьевичам добавилось немалое число «постсоветских» Тарасов Григорьевичей. Свято место пусто не бывает, да и места у нас для памятников много. Просто героев не хватает пока. Но будут, будут герои. Не сомневаюсь. Правда, учитывая неоднозначность этих героев (и прошлых, и нынешних), надо бы заранее запланировать, чтобы памятники (как демонстрации-антиподы) по разным улицам, а то и регионам разводить, чтобы не стояли на одном квадратном километре молодогвардейцы, Шухевич и Бандера.

Кстати, недавно в Варшаве один журналист спросил меня: «А почему у вас памятники Степану Бандере ставят?» Что было ему ответить? Сказал я, что есть у нас советская традиция: чем больше памятников вокруг, тем больше у народа гордости за свою страну и за ее историю. А он мне: «Но как же можно? У него же руки в крови!»

Скажу вам честно: защищать Степана Бандеру я не стал. Ну не мой он герой! Зато дал польскому журналисту выговориться до конца и узнал от него много интересного. Во-первых, в Польше его считают одним из главных персонажей Волынской резни. А во-вторых, в ответ на уже установленные в Украине памятники Бандере объявили в Польше не так давно конкурс на лучший макет памятника польским жертвам резни на Волыни. И победил в этом конкурсе макет, изображающий бронзовое дерево, а к нему с двух сторон колючей проволокой прикручены тела двух убитых польских детей – мальчика и девочки. Рассказать вам, что произойдет, если этот памятник в Польше установят? Думаю, что сами догадываетесь! А кстати, может, кто-нибудь из читателей слышал хотя бы об одном памятнике убитым в Западной Украине молодым учителям, посланным туда «советизировать» западноукраинских детей? Я не слышал. Хотя знаю, что больша́я часть этих девушек и юношей были отправлены на Гуцульщину и Тернопольщину после войны из Винницы и Винницкой области.

Мы так часто повторяем слово «Европа», как султан в одной восточной сказке повторял слово «халва». Так вот, в Европе давно уже перестали ставить такого рода памятники. В Европе считается, что скульптура должна радовать, а не заставлять чувствовать гордость за себя и ненависть к врагам. В каждом немецком городке на центральной улице или площади стоит какая-нибудь забавная городская скульптура или со сказочными персонажами, или просто изображающая обычных счастливых людей. Ставят, бывает, небольшие памятники писателям и композиторам. То есть тем, кто, не обращая внимания на разрушителей разных мастей, пытался просто создавать прекрасное. И у нас есть свои достижения: Паниковский на Прорезной, Проня Прокоповна на Десятинной, Шолом-Алейхем недалеко от Бессарабки, отец Федор на Харьковском вокзале. У нас ведь так много хороших литературных героев, так много писателей и просто славных украинских обывателей, которые просто своей «не-войной» («не был, не состоял, не участвовал») внесли неоценимый вклад в стабильность и миролюбивость общества. Давайте их ценить больше, чем хитромудрых гетманов и мифических стратигов. Ну а старые памятники? Да пускай себе стоят! Иначе ведь и новым памятникам покоя не будет!

Июнь 2007

Наша милиция нас…

Как-то легко и не очень замеченной прошла в медиа новость о том, что на Киевщине милиционеры забрали человека в участок, и после этого его никто не видел. Регулярные смерти задержанных в СИЗО тоже стали обыденными новостями, а в последние недели добавились к этой тематике и новые сообщения о пытках в милиции. Не стоит, видимо, напрягаться из-за этих новостей. Просто началась новая эпоха ГЛАСНОСТИ. Кто сказал, что свобода слова в опасности? Милиция – представители власти. Откровенные материалы о милицейском произволе – это, по большому счету, статьи о произволе власти. А власть, как известно, у нас принадлежит народу. Про произвол народа сейчас тоже начали писать: то недовольные граждане милицейскую машину перевернут, то поймают вора и начинают его бить без санкции прокурора. Конечно, до российских масштабов нам еще далеко. Своих «приморских партизан», целенаправленно убивающих милиционеров, у нас пока нет. А мне, например, не так давно гаишник жизнь спас! Иду я по Набережно-Крещатицкой и вдруг замечаю, что на обычно оживленном шоссе – ни одной машины. Подхожу к углу Ирининской – там своим мужественным телом дорогу машинам преградил представитель ГАИ. А издалека – знакомые, будоражащие кровь звуки. Оборачиваюсь, – вижу, как в американском фильме, из-за холма со стороны моста Метро на шоссе вылетает машина ГАИ с мигалками, по бокам еще какие-то машины. У меня рука сама полезла в карман пиджака, достала мобильник, и стал я эту красоту в стиле «экшн» на видео снимать. Тут за моей спиной – поток непередаваемо возмущенного красноречия в исполнении представителя ГАИ. Меня в потоке только одно возмутило – почему он мне «тыкает». Я почему-то рассердился и пошел к нему, чтобы выяснить, насколько близко мы с ним знакомы и когда переходили на «ты». Когда подошел, его лицо стало почему-то приветливым, и он начал мне доказывать, что у меня плохой слух и он ко мне на «вы» обращался. А потом добавил, что, возможно, он мне жизнь спас. «Они ж и выстрелить могут! Нельзя у дороги стоять, когда Они едут». Обрадовавшись своему чудесному спасению, я продолжил путь. «Они», пролетев на скорости около 200 км в час, исчезли. На их место выехали неспешные «не-Они», и шоссе снова ожило.