Остановка - Павел Шестаков

Комбайн приближался, пригибая и, срезая густой хлеб. Дядя Гриша махнул рукой, и машина остановилась, поравнявшись с нами.

— Толя! Гость к тебе.

Мне показалось, что мальчик не хотел выходить из кабины. Во всяком случае, вышел не сразу. Но куда ему было деваться? Маленькая фигурка отделилась от пышущей жаром пыльной красной машины, мелко вздрагивавшей и гудящей невыключенным мотором.

И снова мне показалось, что идет он неохотно, будто заставляет себя переставлять ноги, совсем не так, как следовало подростку, который на глазах у взрослых выполняет настоящую мужскую работу. Одет мальчик был в узкие латаные и застиранные джинсы, но и они казались велики на его худом, черном от загара теле.

— Ну и худющий, — сказал я, пока Толя шел к столу.

— Ничего, были б кости, мясо нарастет, — ответил дядя Гриша, крепыш, в котором, казалось, никаких костей отроду не бывало.

— Он устает, наверно.

— Не замечал.

— Идет медленно.

— Гостя не ждал.

«Еще бы!»

Толя был уже рядом.

— Здравствуй! — шагнул я навстречу. — Ты меня, конечно, не узнаешь…

Он посмотрел. Конечно, ждать меня здесь Толя не мог, но узнал, и не только узнал, неожиданно для меня вдруг улыбнулся, мне даже показалось, обрадованно.

— Узнаю.

— Ну, здравствуй, — повторил я, протягивая руку.

Его сухая ладошка прикоснулась к моим пальцам.

— Здравствуйте.

— Я от мамы.

— Случилось… что-нибудь?

Улыбка пропала, появилась тревога.

— Да нет, все в порядке, она тебе переслала кое-что, — откликнулся я по возможности бодро.

И я протянул посылку.

Мальчик быстро присел на лавку и стал перебирать содержимое — новые джинсы, майки, банки с консервами.

Дядя Гриша наблюдал искоса.

— Штаны — это хорошо, — заметил он, — парень уже светит задницей, а еда ни к чему, мы сами в город посылаем.

— А письмо? — спросил Толя.

Об этом я не подумал. Выходит, писать не решилась.

— На словах передала — все в порядке.

— Мама дома?

— Конечно. А где же ей быть?

«Послушал бы мой бодрый тон Мазин! Но почему он так спрашивает? Ведь он ничего не знает?..»

Дядя Гриша поднялся.

— Ну, потолкуйте. А машина стоять не должна. Жатва не ждет.

И направился к комбайну. По походке было заметно, что он не молод. Конечно, жатва ждать не могла, но вряд ли одно это соображение подняло его с места. Есть люди грубоватые на вид, но обладающие очень развитым чувством такта. Видно, и дядя Гриша был из таких. Он почувствовал необычность нашей встречи с мальчиком и не хотел, наверно, быть нежелательным свидетелем. И я был рад, что он отошел. Так было легче объяснить, зачем взялся доставить не самую необходимую посылку не очень знакомый человек.

— Как ты тут?

— Хорошо, — ответил он, как отвечают послушные дети, хотя Толя, несмотря на почти физически ощущаемую щуплость, вблизи маленьким не выглядел. И не только потому, что на глазах у меня выполнял взрослую работу, лицо у мальчика было рано повзрослевшее.

— Хорошо, — повторил Толя, провожая взглядом удалявшийся комбайн.

— Какой же урожай? — задал я дежурный вопрос.

Он взглянул на меня, как бы проверяя, а нужно ли мне это на самом деле. Потом ответил:

— На круг тридцать шесть.

— Техника не подводит?

— В хороших руках не подведет. Дядя Гриша машину на зиму у себя во дворе держит.

— А это разрешается?

— Ему разрешают.

— Такой работник?

— Человек такой, — сказал мальчик с гордостью.

— Я вижу, вы подружились.

Толя кивнул сдержанно.

Я ждал большего в адрес дяди Гриши, но мальчик был явно не расположен к разговору.

— Тебе, кажется, мой приезд не по душе?

— Почему? Я рад.

Рад, он сказал искренне, но я не почувствовал, что радость эта имеет непосредственное отношение ко мне лично.

— И я рад, — тем не менее откликнулся я.

— Вы? Почему?

— Ты сначала спроси, почему я приехал.

Вот это было необдуманно, потому что задай он мне такой вопрос, ответить на него было бы трудно. Но, к счастью, он его не задал.

— Попутно, наверно…

Конечно, по пути я должен был наметить какой-то план нашего разговора. Но я же не Мазин, у меня в привычке полагаться на непосредственные чувства в непосредственной ситуации.

— Нет, специально.

— Я не знал, что вы с мамой знакомы.

Я пояснил:

— Видишь ли, если по большому счету, мы почти не знакомы, но так получилось. Я с вашей школой давно связан, ваша директриса у меня училась.

И тут он, наконец, проявил себя.

— Значит, это вы ее выучили, что Онегин хороший человек?

Нужно было вести себя честно.

— Я учил ее, что Онегин передовой человек.

— Разве передовой и хороший не одно и то же?

— Ну, как тебе сказать. Это не всегда совпадает. Не все наши великие писатели были людьми передовыми, с нашей точки зрения. Ты же знаешь, например, о письме Белинского к Гоголю?

— При чем тут Гоголь? Передовой он или не передовой, это Белинского волновало, в свою эпоху. А нам книги остались, мы по наследию судим. А от Онегина что осталось? Взять хоть дядю Гришу. Дядя Гриша трудяга, а Онегину труд упорный был тошен…

— Да, я знаю твою точку зрения.

— И еще передовой человек жуликом быть не может, — бросил он с вызовом.

— Разве Онегин воровал?

— Не про Онегина я, а про тех жуликов, что чужое присваивают, а о передовом распинаются. Да и Онегин оброком пользовался.

— У Пушкина, между прочим, тоже крепостные были.

— Пушкин свое отработал. Вот и получил по способностям.

Я невольно улыбнулся такому современному взгляду. Мальчик многое упрощал, однако это был честный задор. Пусть наивно, но он связывал литературных героев с окружающей жизнью, видел в них нечто живое, а не пресловутые «образы». Но по преподавательской инерции я заметил:

— Подрастешь, взглянешь на вещи шире.

— Нет, — отрубил он резко.

— Почему нет?

— Знаю эту широту. Слишком широко. Все можно, да?

Я удивился.

— Ты никак читал Достоевского?

— Нет.

— Значит, кино видел? «Братья Карамазовы»?

— И кино не смотрел.

— А говоришь, как Митя Карамазов.

— Что он говорил?

— Широк человек, нужно бы заузить.

— Здорово! А он кто был?

— Митя был запутавшийся человек, и в конце концов в каторгу был осужден.

— Воровал?

— По ложному обвинению.

Толя вдруг сжал острые кулачки.

— А почему вы все-таки приехали?

Теперь вопрос был поставлен ребром.

— Ну, как тебе объяснить… Ты мне на диспуте понравился, а тут такая петрушка, узнал я про твое несчастье…

— Какое?

Прозвучало так, будто несчастий было несколько.

«Неужели знает? А ведь могло дойти как-то, могло».

— Отец погиб у тебя.

— Да…

— Мать считает, что трудно тебе.

— И вы, посторонний человек, поехали?

Мальчишка бил в точку. Но с другой стороны, разве я обманывал его?

— Поехал, как видишь.

— Утешать?

— Ну, нет. Я понимаю, что паренек ты крепкий.

Он скривил губы, не принимая похвалу, сочтя ее, видимо, дешевой приманкой.

— Хотелось убедиться, что ты в порядке, и все.

— Убедились?

— Дядя Гриша сказал, что в порядке.

— Правильно.

На этом он, кажется, решил, что сказано между нами достаточно, и спросил не очень тактично:

— Когда ж поедете?

Я невольно взглянул на солнце, а не на часы. Ведь на часы мы в городе смотрим потому, что солнца не видим.

— Сегодня не успею. С утра пораньше.

Ужинали мы поздно, в темноте, во дворе у дяди Гриши под кряжистой грушей, через ветку которой был переброшен провод с электрической лампочкой. Дневной зной отпустил, с недалекой речки тянуло прохладой, оттуда же небольшими группами тянулись на свет и добычу комары, звонко возвещая об угрозе и накликая собственную гибель. Дядя Гриша время от времени гулко шлепал по темным обнаженным рукам.

— Надоедливая скотина, — говорил с досадой, — но здешний комар что… Вы на Севере бывали? Вот там да… Комар тучей, а за ним гнус, это да…

Хозяйка подоила корову, принесла парного молока. Я с удовольствием отведал этот полузабытый напиток. Разговор шел о том о сем. Потом дядя Гриша заметил, что Толя клюет носом, и сказал:

— Пора на боковую, сынок. Подъем ранний, сам знаешь.

Анатолий поднялся и повернулся ко мне.

— До свиданья. Мы рано уедем, я вас не увижу больше. Маме передайте, что меня видели.

— И все?

— А что еще?

— Хорошо, передам.

Признаться, я испытывал чувство неудовлетворенности. Хотелось поговорить основательнее, чувствовал, что и Мазин ждет большего, хотя не упрекнет, конечно. Но вот так получилось. Вроде все в порядке, о чем же еще говорить? Да и мальчишка не стремился. Жаль. Получилось, вроде курьера слетал…