Матросы - Аркадий Первенцев

— Познакомились, увлекли девушку своей ветвистой речью, плечиками с курсантскими погонами и… обманули.

— Я… я… не обманул ее…

— Обманули! Наобещали с три короба, спохабили, сели в цельнометаллический вагон и…

Замполит не сумел договорить, налил себе стакан воды, выпил. У него тоже есть взрослая дочь. Сколько трудов стоило ее вырастить! И вот попадется на ее пути такой похабник, что ему!

Нервная запальчивость начальника помогла Борису унять, утихомирить собственные возбужденные мысли. Надо было действовать немедленно, не дать возможности усомниться в его честности ни на поту.

— Я любил ее и продолжаю любить, товарищ капитан первого ранга! — чеканно отрапортовал Ганецкий.

Замполит пока еще недоверчиво изучал лицо курсанта, будто застывшее, оскорбленное. Такой поворот дела застал его врасплох.

— Любовь — не порхание бабочки с трепыханием крылышек, а… а… — он не мог подыскать нужных слов. — Вы обещали на ней жениться?

— Да.

— Она вам поверила, решилась на все… — замполит снова воспламенился. — Вы готовитесь носить мундир советского морского офицера. А мундир советского офицера не только дает права, но и налагает обязанности.

— Я знаю это, товарищ капитан первого ранга!

— Надо знать и выполнять. Даю вам срок, — белые пальцы перелистали настольный календарь, — неделю. Если вы примете единственно правильное в вашем положении решение, то можете подать рапорт и получить отпуск на устройство личных дел… В порядке исключения… Если же примете неправильное решение, мы вынуждены будем воспользоваться предоставленными нам правами…

Ганецкий лихорадочно соображал. Нет, так уйти нельзя. Надо отыскать… Что отыскать? Как лучше. А как лучше? Катюша нравилась ему, да, пожалуй, нравится и поныне. Разве она урод или бестолочь? Он вспомнил ее… На Историческом бульваре… Она захотела цветок, выросший в расщелине обрыва. Когда он заколебался, Катюша сказала ему: «Тот плохим испанцем был, кто за любовь свою не жертвовал и жизнью». Это было еще до того, как она отдалась ему. Он достал ей цветок. Живое воображение перенесло Бориса в полузабытый мир ее чувств, наивного и страстного обожания. И к тому же она так хороша, приманчива и нежна. Зачем испытывать время, людей, накапливать мусор кривотолков вокруг своего имени? Если решиться сейчас, он выйдет победителем. Если протянуть неделю, неизвестно еще, как сложатся дела. Согласие сию минуту дороже согласия после недельных поединков с самим собой.

— Мне не нужно долго раздумывать, товарищ капитан первого ранга. — В голосе Ганецкого очень естественно прорвались оскорбленные нотки. — Я дал слово и честно выполню его.

— Да? Вот как? — замполит сразу потеплел и даже растерялся.

— Мне было стыдно… Я не хотел просить разрешения до окончания училища, — Ганецкий шел напролом и извлекал все, что возможно было извлечь из, казалось бы, безвыходного положения. — Разрешите мне жениться на любимой девушке?..

— Отлично. — Старший офицер был растроган и покорен. — Можете быть свободны. Подумаем, как практически все оформить.

Практически все оформлялось как по мановению жезла. Вторично звонил Михайлов. Случай с Катюшей как бы превратился в соревнование отзывчивых сердец. Каждый пытался как можно полнее выказать свое участие. Борис на десять суток уезжал в Севастополь. На вокзале его провожал грустный Вадим.

— Что ты теперь думаешь обо мне? — на прощание спросил Ганецкий.

— Ты искренне любишь ее?

— Любовь не порхание бабочки с трепыханием крылышек. Любовь влечет за собой обязанности. Вначале они бывают прелестны, потом утомительны. Ты либо постепенно привыкаешь к их тяжести, либо они ломают тебе спину.

— Уклончиво.

— А зачем спрашивать чепуху? Я еду жениться, значит, все ясно. Что ты еще спросишь, милый романтик?

— Ведь это серьезный шаг в жизни. — Вадим натянуто улыбнулся. — Раз и навсегда связать себя с другим человеком, заботиться о нем, страдать, любить…

— Забот и страданий любовь приносит в избытке. Ты подумал о том, что теперь мне не миновать службы на Черноморском флоте? Если сам член Военного совета занимается моей особой, я думаю, он будет до конца последовательным.

— Хотя ты и странный человек, желаю тебе удачи.

— Спасибо на добром слове.

Поезд тронулся. Ганецкий помахал из тамбура.

Вадиму стало грустно. Сегодня он потерял что-то очень для него дорогое. Перрон опустел, но Вадим ушел не сразу. Он думал о Катюше, только о ней…

IX

Знакомое севастопольское взгорье. Будто штормовые валы хлынули на берега и застыли в своем величии. Бухты языками влизались в каменный хаос. Красиво, вдохновенно, а Борису скучно и страшновато. Все странно и чуждо. Порыв иссяк в длинной дороге, наступило время раздумий и пересмотра ценностей. В Ленинграде все угрожало. На Бориса ополчились все силы, и он не устоял. Письмо Катюше он сочинял в момент самой большой душевной травмы. Нагородил же в нем! Письма письмами, а встреча встречей. Как она пройдет? Найдет ли он силы побороть себя? Или его дух восстанет, и все полетит в тартарары? Не узнавал себя Борис. Изучал себя в своем новом положении и не верил себе. Быстро укатали сивку крутые горки. Рановато…

Или это в Севастополе холодно, или в душе? На горах угадывались ожерелья снега, не осиленного ветрами. Неизвестные корабли зацепились за бочки. Строго кругом. Такой уж город.

Стоило Борису выйти из вагона и увидеть сияющие искренней радостью и любовью глаза Катюши, как все сомнения рассеялись, нереальности стали ощутимой, осязаемой явью. Все непринужденно и покорно встало на свои места. Худшего, чего опасался Борис, не случилось. Ни упреков, ни слез, ни этого хмурого величия оскорбленной добродетели. Катюша подпрыгивала на месте, заметив его, щеки ее мило разрумянились, и даже сестренка — ишь как похорошела, плутовка! — встретила его чрезвычайно приветливо и родственно, будто ничего не произошло, не писалось послание, не расточались нелестные эпитеты по его адресу. «Каторжник и негодяй» чмокнул Галочку в щеку, потом в другую, от души потряс руку Аннушке.

— Конечно, вы должны меня понять, — с церемонной шутливостью начал Борис. — Появиться сразу и в таком амплуа… Однако, несмотря и тому подобное, как пишется в докладах, я очень рад, товарищи.

— Я же тебе говорила, — Аннушка подтолкнула Катюшу, — это не старорежимный юнкеришка, а наш, плоть от плоти…

Каменщица говорила достаточно тихо, чтобы не давать повода молодому жениху насторожиться или обидеться. Недаром же Аннушка слыла смекалистой женщиной.

— Итак, — Борис взял Катюшу под руку, — направляемся по румбу, к пресловутой маклюре. Вероятно, скучно и стыдно ей стоять раздетой…

— Боря, — предупредила Катюша, — маклюра на месте, но мы там не живем.

— Переселили?

— Да. Мы получили новую квартиру.

— Комнату?

— Квартиру, Боря. Такую же по жилой площади, как до войны.

— Приятный сюрприз. — Борис окончательно обрел равновесие. — Оказывается, справедливость торжествует в полной мере. Как Гаврила Иванович?

— Папа ждет нас. — Катюша шагала рядом с Борисом к автобусной остановке, откровенно счастливая и чуточку восторженная. — Только то… он об этом не знает. Не говори ему ничего…

— Ну безусловно, Катюша. Как ты могла подумать?

Можно примириться и с давкой в автобусе. Все же затиснулись в него. Пусть бегут за окнами унылые улицы, пусть всюду черные руки, запахи извести, сырой овчины и скрип резиновых сапог. Не вечно так будет. Могли же загнать на Курилы, в Совгавань или за Полярный круг. Тоже не малина.

«Пожалуй, так лучше, — успокаивал себя Борис, — жизнь сама спланировала. Не мешай ей. Лети, подчиняясь ее циклоническим силам, несись как обычное физическое тело. Катюша недурна, отзывчива. Черта ль в ней, в холостяцкой юдоли! Женюсь, а свободы у меня никому не отнять. Жена будет вечно признательна и покорна. Недурно получилось и с жильем. Жениховский въезд в прежнюю лачугу отпал. Долой маклюру и козьи тропы!»

Автобус отгромыхал по Большой Морской. Спускались по каменной лестнице, оставив наверху улицу с ее тихим рокотом. Галочка молча обогнала их и скрылась. Аннушка шла позади. Лестница закончилась. Влево поднимался новый дом, а за ним тот самый овраг, где росла маклюра.

— Где-то тут должна быть Хрусталка?

— Да, там, за базаром, — Катюша махнула рукой в темноту.

Они подошли к подъезду.

— Не устал? У тебя чемодан. Но ничего, всего второй этаж. Еще не совсем устроились. Мебели не хватает. Зато три комнаты. Представляешь, в Севастополе три комнаты! Мы так наголодались с жильем. Не нарадуемся. Папа стены щупает, спрашивает: «Катька, не спим?»

Она перевела дух у двери, позвонила. Открыла пронзительно разодетая Тома. В другое время она сумела бы вызвать ядовитые шутки Бориса, но сегодня ему не до смеха. Всю свою короткую жизнь он стихийно опасался встреч с родителями или родными своих знакомых девиц. Всякие попытки затащить его в семью, на квартиру кончались неудачами. Слишком настойчивых Борис немедля отвергал и старался никогда больше с ними не встречаться. И вот покушение удалось, его свобода попрана, наступила пора знакомиться не только с бутончиками, но и с шипами.