Лавка древностей. Томъ 1 - Чарльз Диккенс

— Такъ дайте мнѣ бутылку теплаго эля, да распорядитесь, чтобы до тѣхъ поръ, пока мы не сядемъ за столъ, въ комнату не вносили ничего съѣстного, ни одной крошки.

Хозяинъ мотнулъ головой, какъ бы одобряя такое мужественное рѣшеніе своего гостя, и вышелъ изъ кухни. Возвратившись назадъ, онъ поставилъ принесенную имъ бутылку въ жестяной, воронкообразный горшокъ, приспособленный для нагрѣванія пива, сунулъ его въ печь и черезъ нѣсколько минутъ подалъ Кадлину запѣнившійся напитокъ.

Подкрѣпившись элемъ, Кадлинъ пришелъ въ такое пріятное настроеніе духа, что даже вспомнилъ о своихъ товарищахъ — дождь такъ и хлесталъ въ окна, — и предупредилъ хозяина, что они должны скоро подойти; онъ даже былъ настолько любезенъ, что неоднократно высказывалъ надежду, что «не будутъ же они такъ безразсудны, чтобы промокнуть до костей».

Наконецъ, явились наши запоздалые путники. Какъ ни спѣшили они, какъ ни старался Шотъ прикрыть дѣвочку полою сюртука, всѣ трое, дѣйствительно, оказались настолько «безразсудны, что промокли до костей». Издали заслышавъ ихъ шаги, хозяинъ, поджидавшій ихъ у двери таверны, опрометью бросился въ кухню и приподнялъ крышку съ котла. Результатъ этого ловкаго маневра былъ поразительный. Не смотря на то, что съ нашихъ путешественниковъ вода ручьями струилась на полъ, лица ихъ мгновенно просіяли, какъ только они переступили черезъ порогъ кухни. Шотъ не утерпѣлъ, чтобы не сказать: «какой чудный запахъ!»

Нѣтъ ничего удивительнаго, что, попадая въ свѣтлую, теплую комнату, мы вскорѣ же забываемъ о дождѣ, слякоти и о всѣхъ только что перенесенныхъ невзгодахъ. Такъ было и съ нашими запоздалыми гостями. Имъ принесли туфли; они сняли съ себя измокшее платье, надѣли сухое кое-что изъ собственнаго багажа, уцѣлѣвшаго отъ дождя, остальное изъ гардероба хозяина, любезно предложившаго имъ все, что у него было. Они забились, по примѣру Кадлина, въ теплый уголокъ у камина, и если вспоминали о застигшей ихъ въ пути непогодѣ, то только для того, чтобы еще больше цѣнить удобства, которыми они теперь пользовались. Теплота и усталость взяли свое: и старикъ, и внучка оба скоро заснули.

— Кто это такіе? спрашивалъ хозяинъ вполголоса.

Шотъ покачалъ головой: онъ, молъ, и самъ не прочь былъ бы узнать, да не у кого.

— Можетъ быть, вы знаете? обратился хозяинъ къ Кадлину.

— И я не знаю, отвѣчалъ тотъ. — Такъ, дрянь какая-то.

— Что они люди безвредные, въ этомъ не можетъ быть никакого сомнѣнія, заступился на нихъ Шоть. — У старика, очевидно, голова не совсѣмъ въ порядкѣ.

— Если ты не въ состояніи выдумать чего нибудь поновѣе и поинтереснѣе, такъ лучше молчи и не мѣшай намъ наслаждаться въ ожиданіи вкуснаго ужина, сказалъ Кадлинъ, взглядывая на часы.

— Нѣтъ, погоди, что я тебѣ скажу. Мнѣ кажется, что и старику, и этой хорошенькой дѣвочкѣ въ первый разъ приходится вести такую бродячую жизнь.

— Да развѣ я тебя увѣрялъ въ чемъ нибудь подобномъ? Сочинитъ какую нибудь штуку, да самъ же потомъ и опровергаетъ ее, — ворчалъ Кадлинъ, съ нетерпѣніемъ переводя глаза отъ стѣнныхъ часовъ къ котелку.

— Хоть бы ужъ скорѣе тебѣ дали ужинать, а то съ тобой никакъ не сговоришься, продолжалъ Шотъ. — Обратилъ ли ты вниманіе на то, что старикъ все спѣшитъ куда-то. Ты это замѣтилъ?

— Замѣтилъ, ну такъ что-жъ?

Кадлинъ навострилъ уши.

— А вотъ что. Я увѣренъ, что старикъ уговорилъ эту милую, всей душой преданную ему дѣвочку, бѣжать отъ родственниковъ. А куда они стремятся — онъ столько же объ этомъ знаетъ, сколько и мы съ тобой. Ну, да этому не бывать, я этого не потерплю.

— Ты этого не потерпишь, ты! вскричалъ Кадлинъ, снова взглядывая на часы и въ какомъ-то бѣшенствѣ взъерошивая обѣими руками волосы. Трудно было бы сказать, что именно вывело его изъ себя: послѣднее ли замѣчаніе товарища или медленно подвигавшаяся часовая стрѣлка. — Каковы нынче люди-то стали!

— Я не потерплю, медленно и съ паѳосомъ повторилъ Шотъ:- чтобы этотъ чудный ребенокъ попалъ въ дурныя руки, въ такое общество, которое вовсе для него непригодно, какъ непригодно оно для ангеловъ небесныхъ. Вотъ какъ я рѣшилъ: какъ только замѣчу, что они собираются отъ насъ улизнуть, я постараюсь хитростью ихъ задержать и представить куда слѣдуетъ. Къ тому времени навѣрно по всему Лондону будутъ расклеены объявленія о ихъ побѣгѣ.

— Шотъ! воскликнулъ Кадлинъ, устремляя на него испытующій взглядъ; пока товарищъ излагалъ передъ нимъ свой планъ, онъ сидѣлъ на стулѣ, опираясь головой на руки, а локтями въ колѣни и нетерпѣливо покачивался изъ стороны въ сторону; иной разъ даже притопывалъ ногой. — Шотъ! Можетъ быть въ твоихъ словахъ и есть человѣческій смыслъ; можетъ быть, отыскавъ бѣглецовъ, родственники захотятъ вознаградить тебя. Такъ ты не забывай, Шотъ, что мы все должны дѣлить пополамъ!

Не успѣлъ Шотъ, въ знакъ согласія, кивнуть головой, какъ Нелли внезапно проснулась. Въ то время, какъ она спала, товарищи близко придвинулись другъ къ другу и говорили шопотомъ, а какъ только она открыла глаза, они быстро отскочили въ разныя стороны и, какъ ни въ чемъ ни бывало, заговорили обыкновеннымъ голосомъ. Все это вышло у нихъ какъ-то неловко, замѣтно и могло возбудить въ дѣвочкѣ подозрѣніе. Въ эту минуту за дверью послышались какіе-то странные шаги и въ кухню вошли новые гости — четыре угрюмыя собаки.

Онѣ шли одна за другой, — тяжело шлепая по полу мокрыми лапами, — предводительствуемыя старой, кривоногой собакой, выглядывавшей угрюмѣе всѣхъ ихъ. Дождавшись, чтобы вся ея свита переступила черезъ порогъ, кривоногая собака стала на заднія лапы и посмотрѣла на своихъ товарокъ. Тѣ тотчасъ же послѣдовали ея примѣру и выстроились въ рядъ. На нихъ были надѣты маленькіе пестрые фрачки, вышитые потускнѣвшими блестками. У одной на головѣ торчала шапочка, завязанная подъ подбородкомъ; шапочка спустилась ей на носъ и совсѣмъ закрыла одинъ глазъ. Прибавьте къ этому, что пестрые фрачки промокли и полиняли отъ дождя, а собаки были сплошь забрызганы грязью, и вы поймете, какое странное зрѣлище онѣ представляли.

Тѣмъ не менѣе, ни хозяинъ таверны, ни Шотъ, ни Кадлинъ нисколько не удивились ихъ появленію. Кто-то изъ нихъ замѣтилъ, что это собаки Джерри и что, стало быть, скоро явится и онъ самъ. До прихода своего хозяина собаки терпѣливо стояли на заднихъ лапахъ, мигая, зѣвая и не спуская глазъ съ знакомаго намъ котелка. Когда же онъ вошелъ въ кухню, онѣ всѣ разомъ опустились на переднія лапы и разбрелись по угламъ. Въ своей естественной позѣ онѣ казались еще смѣшнѣе: ихъ собственные хвосты, и хвосты отъ фраковъ, какъ тѣ, такъ и другіе, каждый въ своемъ родѣ, были великолѣпны, —