Победитель - Мэри Лю

Анден отвечает на мой взгляд – он словно услышал не произнесенные мной слова, и впервые за много месяцев я вижу, как черная туча сходит с его глаз, сходит мрак, который порождает мгновения необузданной ярости.

Когда на нем не лежит тень отца, Анден прекрасен.

– Я постараюсь, – шепчет он.

Дэй

Второй вечер затишья.

Сегодня нет смысла возвращаться домой. Мы с Паскао собираемся в поход по улицам Лос-Анджелеса (будем рисовать знаки на дверях и стенах, молча призывая людей восстать и сражаться за общее дело), так что прекрасно можем отправиться в путь из какого-нибудь места в центре, например из госпиталя. И потом, мне нужно немного посидеть с Иденом. Анализы дались ему нелегко – после моего прихода его уже дважды рвало.

Медсестра выбегает из палаты с ведром, а я наливаю брату стакан воды, он жадно пьет.

– Ну как? – спрашивает он слабым голосом. – Нашли они что-нибудь?

– Нет пока. – Я беру у него пустой стакан и ставлю на поднос. – Спрошу еще раз попозже. Посмотрю, как у них дела. Не должно все это пройти впустую.

Иден вздыхает, закрывает глаза, откидывается на гору подушек.

– Я-то в порядке, – шепчет он. – Как твой друг, Тесс?

Тесс. Она пока не приходила в сознание, и теперь я ловлю себя на мысли, что мне хотелось бы вернуться к тем дням, когда она была в силах сражаться с целой командой лаборантов. Я проглатываю комок в горле, пытаюсь прогнать из памяти ее болезненный образ, заменить его на то милое веселое личико, которое я знал многие годы.

– Она спит. Медики говорят, кризис еще не миновал.

Иден сжимает зубы, смотрит на экран, куда выводятся его жизненные показатели:

– Мне кажется, она очень хорошая. Судя по всему, что я о ней слышал.

– Да, она такая, – улыбаюсь я. – Когда все закончится, может быть, будете гулять вместе. Вы подружитесь.

Если мы все останемся живы, добавляю я про себя, но тут же гоню эту мысль. Черт, с каждым днем мне все труднее верить в будущее.

На этом наш разговор заканчивается, но Иден не убирает руку, которую я крепко держу в своей. Глаза его закрыты. Спустя какое-то время ритм его дыхания меняется – он засыпает, его пальцы расслабляются. Я натягиваю брату одеяло по самый подбородок, еще несколько секунд смотрю на него, потом встаю. Что ж, по крайней мере, сон у него крепкий. У меня – нет. В последние два дня сплю урывками – по часу, по два. После каждого очередного кошмара мне необходимо прогуляться, прежде чем улечься снова. Тупая головная боль всегда со мной, неизменный спутник, напоминающий о моих тикающих часах.

Я открываю дверь и тихо выскальзываю из палаты. В коридоре лишь несколько медсестер и Паскао. Увидев меня, Паскао встает и улыбается во весь рот:

– Остальные уже на позициях. У нас в общей сложности около двух десятков неуловимых, чертят условные знаки в секторах. Думаю, и нам пора двигать.

– Готов встряхнуть людей? – шутливо спрашиваю я, когда мы идем по коридору.

– Кости ломит от нетерпения!

Паскао распахивает двойную дверь в конце коридора – мы выходим в обширный зал ожидания, потом в пустую палату, где свет еще не горит. Он щелкает выключателем. Что-то лежит на кровати. Два костюма, темных с серыми кромками, оба аккуратно разложены на стерильных одеялах. Рядом с костюмами нечто похожее на пистолеты. Я перевожу взгляд на Паскао, а он засовывает руки в карманы.

– Посмотри-ка, – тихо говорит он. – Когда мы с Бакстером и несколькими республиканскими солдатами сегодня утром обменивались мыслями, те решили одолжить неуловимым костюмы. Тебе такой особенно нужен. Джун говорит, она использует костюмы и такие вот авиапускачи, чтобы быстро и незаметно передвигаться по городу. Держи, надевай.

Он кидает мне костюм. Ничего особенного в нем не вижу, но решаю поверить Паскао на слово.

– Я буду в соседней комнате, – говорит Паскао.

Он набрасывает костюм себе на плечо и, проходя мимо, обнимает меня за плечи:

– С этими штуками мы за ночь обслужим весь Лос-Анджелес.

Я собираюсь сказать, что из-за лекарств и головной боли у меня уже нет прежних сил и я вряд ли смогу держаться его темпа, но Паскао уже за дверью, а я остаюсь в комнате один. Снова разглядываю костюм, потом расстегиваю на себе рубашку.

Комбинезон на удивление легок, он удобно облегает тело от стоп до шеи, где застегивается на молнию. Я поправляю его на коленях и локтях, потом делаю несколько шагов. Потрясающе – руки и ноги будто стали сильнее. Гораздо сильнее. Я подскакиваю. Костюм компенсирует почти весь мой вес, и я без всякого труда прыгаю выше кровати. Сгибаю одну руку, потом другую. В них, кажется, хватит сил поднять вещи более тяжелые, чем те, к которым я привык за последние несколько месяцев. Меня вдруг охватывает эйфория.

Да я в нем и бегать могу!

Паскао стучит в дверь и входит уже одетый.

– Ну, как ощущения, красавчик? – улыбается он, оглядывая меня. – Хорошо сидит!

– Они для чего? – спрашиваю я, проверяя, что еще могу делать.

– А ты как думаешь? Обычно Республика выдает такие костюмы солдатам при выполнении заданий, требующих больших физических усилий. Там имеются специальные подпружиненные суставные соединения в коленях, локтях. Иными словами, в таком костюме ты настоящий циркач-акробат.

Невероятно! Теперь, после подсказки Паскао, я чувствую, как пружины помогают сгибаться и разгибаться рукам в локтях, как они увеличивают толчковую силу коленей.

– Здорово! Просто здорово! Кажется, я снова могу карабкаться по стенам.

– Я вот что думаю… – Паскао снова понижает голос до шепота; его беззаботность исчезает. – Если Колонии высадят десант с воздухолетов в Лос-Анджелесе после того, как Президент объявит о капитуляции, войска Республики должны будут занять позиции, подходящие для внезапной атаки. Они смогут вывести из строя почти всю технику, а Колонии даже понять не успеют, что с ними случилось. Я поведу Патриотов вместе с республиканскими подразделениями, мы заминируем посадочные доки, чтобы взорвать корабли, которые там сядут.

– Неплохой план.

Я осторожно сгибаю руку в локте, удивляясь той силе, которую придает мне комбинезон. Сердце стучит в груди. Если я ошибусь и канцлер догадается о наших замыслах, Республика потеряет преимущество ложной капитуляции. У нас есть только одна попытка.

Мы раскрываем раздвижные двери и выходим на балкон. Прохладный ночной воздух освежает меня, смягчает скорбь и напряжение нескольких последних дней. В этом костюме я чувствую себя почти как в прежние времена. Я оглядываю соседнее здание.

– Ну что, попробуем? – спрашиваю я Паскао, поднимая пускач на плечо.

Паскао кидает мне баллончик с ярко-красной аэрозольной краской.

– Ты просто у меня с языка снял, – усмехается он.

И мы начинаем спускаться. Я так быстро достигаю первого этажа, что чуть не теряю опору под ногами; наконец легко спрыгиваю на землю. Мы расходимся в разные части города. Я обхожу свой сектор, по моему лицу гуляет улыбка. Я снова свободен. Ощущаю вкус ветра и касаюсь неба. В эти мгновения заботы отходят на второй план, я снова могу убежать от проблем, слиться с ржавчиной и бетоном города, превратить его в нечто принадлежащее мне.

Темными проулками сектора Танагаси я добираюсь до заметных домов, мимо которых наверняка проходит много людей. Тут я и достаю баллончик и пишу на стене:

СЛУШАЙТЕ МЕНЯ.

Ниже я рисую символ, в котором любой распознает меня, – красную полоску на очертаниях лица.

Я помечаю таким знаком все, что можно. Закончив, с помощью пускача перемещаюсь в соседний сектор и здесь повторяю весь процесс. Проходит несколько часов, волосы у меня намокли от пота, мышцы болят. Я возвращаюсь к центральному госпиталю. Паскао ждет меня у дверей, его лицо тоже лоснится от пота. Он шутливо мне салютует.

– Ну, поднимемся тем же путем? – сверкает он белозубой улыбкой.

Я не отвечаю. Просто карабкаюсь вверх. Паскао присоединяется. Его почти не видно в темноте – нечто бесформенное преодолевает этаж за этажом с легкостью прирожденного неуловимого. Я спешу за ним. Один этаж, еще один.

Мы возвращаемся на балкон, опоясывающий четвертый этаж, в крыло госпиталя, из которого спустились. Хотя я тяжело дышу, а голова снова пульсирует, я поднялся почти так же быстро, как Паскао.

– Черт, – бормочу я ему, когда мы оба, обессиленные, опираемся на перила. – Где были эти костюмы в мои лучшие времена? Я мог бы в одиночку уничтожить Республику, не пролив и капельки пота.

Зубы Паскао блестят в ночи. Он обводит взглядом город:

– Может, и к лучшему, что у тебя не было всех этих штук. Иначе нам сейчас нечего было бы спасать.

– А стоит оно того? – спрашиваю я немного спустя, наслаждаясь прохладным ветерком. – Неужели ты готов пожертвовать жизнью ради страны, которая ничего для тебя не сделала?

Паскао молчит несколько секунд, потом поднимает руку и показывает куда-то на горизонт. Я всматриваюсь – что он имеет в виду?