Черный ангел - Валерий Еремеев

— Вот видишь, Лысый, — говорит зарезанная свинья-Письменный, — ты мне не верил. А людям надо верить.

— Теперь-то он верит, что я — это я, — глухим голосом, как из погреба говорит Рамазанов.

Он стирает с лица верблюжью слюну, которая тянется, как пенка для ванны. Под слюной у Рамазанова оказывается рыцарский шлем.

— За веру надо выпить! — заявляет неизвестно откуда взявшаяся женщина.

Лицо женщины мне незнакомо, но я почему-то точно знаю, что это Маргарита из романа Булгакова. Только располневшая и одетая в униформу дежурной по этажу в гостиницы «Онега». В руке у ней пыльная бутылка, в которой плещется мутная темная жидкость. На бутылке наклеена этикетка, сделанная из школьной клетчатой тетради, на которой простым карандашом по-русски нацарапано: «Виски».

— За веру надо выпить, — эхом повторяет рыцарь и вынимает из-под плаща, с нашитым на нем черным бархатным крестом, человеческий череп. — А вот и кубок заздравный.

Череп грязный, весь в земле. Со лба сшелушиваются полусгнившие остатки кожи. Рамазанов откручивает макушку черепа, которая оказывается на резьбе, и женщина наполняет череп жидкостью. Грязь и гниль мгновенно исчезают, череп и в самом деле превращается в золотой сверкающий кубок. Переливаясь огнями, он слепит мне глаза…

Я просыпаюсь оттого, что мне в лицо бьет луч прожектора, установленного на столбе. Протираю глаза и вижу, что поезд стоит возле небольшой станции. Часы показывают начало второго, а это значит, что еду я уже около трех часов. По-моему достаточно, можно сходить. Станция к тому же подходящая, даже есть что-то вроде вокзала, где можно перекантоваться.

Стараясь отогнать нелепый сон, а больше связанные с ним переживания, я соскакиваю на посыпанную крупным щебнем платформу.

Станция называется Ладейное поле. Если верить надписи на стене вокзала, здесь есть даже кассы дальнего следования, это лишнее доказательства, что я высадился не в пустыне. Несколько сошедших со мной человек растворяются по сторонам и я остаюсь совсем один рядом со зданием станции.

Выкурив до фильтра сигарету, прохожу внутрь. «Нутрь» многолюдством не отличается. Кроме растянувшегося на скамейке во всей своей красе спящего бомжа и двух облезлых кошек, никого нет. Никаких касс ни дальнего следования, ни ближнего что-то не видно. Есть только одно единственное окошко, за котором тускло светится матовая лампочка. На мой стук показывается сильно заспанное лицо, которое оказывается женским.

— Вам что?

— Когда идет электричка на Петрозаводск?

— Утром. В пятнадцать минут седьмого. Через сорок минут пассажирский поезд Москва — Мурманск. Только плацкартных мест не осталось. Только купе или СВ.

— Чудесно, давайте купе.

Под утро я возвращаюсь туда, откуда приехал. Главное — ночь я скоротал.

2

Открывая тяжелую бронированную дверь магазина «Охотник», я спрашиваю себя, а правда ли это, что все охотники мастера травить байки и сочинять самые невероятные истории. Если это так, то почему все лавки, где продаются разные причиндалы для ловли и убийства братьев наших меньших, носят такое однообразное название? В любом мало-мальски приличном городе есть такой магазин, и каждый из них называется «Охотник» и никак не иначе. Где же их хваленая фантазия? Или она проявляется только на привале после третьей колбы?

— Три банки «Сокола», — говорю я продавцу: дородному, румянощекому детине, чем-то напоминающего мне покойного Гедеона Воронова, только без бороды.

— Ноу проблем, — заявляет тот, полагающий, что знает английский, — только билет покажите.

Я уверенно осматриваю все карманы и только потом делаю раздосадованное лицо.

— Вот блин, надо же, дома на комоде оставил.

— Мне очень жаль, но порох продается только по предъявлению охотничьего билета.

— А может, сделаешь исключение, а? Я ведь не ружье покупаю.

— Порох, как и ружья, по билетам. Принесите билет, тогда и будем разговаривать. Без билета можете купить дробь. Хотите дроби?

— Нет, дроби мне не надо. Капканы есть?

— Есть. Волчий и на водоплавающих: бобра, выдру. Хорошие, канадские.

— На волка. Давай показывай товар лицом.

Он снимает с полки капкан и проверяет его работу. Я уверяю его: это то, что мне надо. К тому времени в магазине нас оказывается только двое: я и он.

— А может, все-таки продашь пару тройку банок? — спрашиваю его. — Договоримся, а?

Он внимательно смотрит на меня.

— А для чё тебе столько? На волка собрался?

— На диких свиней!

— На кабанов! Так ведь не сезон!

— Готовь сани летом, парень. Ну, так что?

Он задумчиво чешет в голове. Видно, что он сам-то не прочь, только боится, что я могу оказаться не совсем покупателем. Надо заморочить ему голову и отвести от опасений.

— Извини, но без билета я порох продать не могу, — снова заявляет он, но совсем не уверено. — Вези билет, тогда, пожалуйста.

— У меня нет билета. Был бы, уже давно показал.

— Знаешь, я почему-то так и подумал.

— Ладно, я тебя скажу, зачем мне порох. Дело в том, что я не только охотник, но и рыбак. Порох мне нужен для рыбалки: форель глушить. Мне тут кореша один рецепт бомбочки подогнали. Могу с тобой поделиться.

Я начинаю импровизировать и рассказываю ему только что придуманное устройство пороховой бомбы, для запрещенного лова рыбы. Стараюсь придать голосу максимум убедительности, хотя прекрасно понимаю, что если эту придуманную мною фиговину удалось бы сделать и взорвать, то первым, кто всплыл кверху брюхом, был бы сам рыболов.

Если честно, то порох мне нужен и вправду, чтобы сделать бомбу, но только не для форели.

Выслушав меня, продавец веселится во всю. Он не из легковерных. К сожалению, в это самое время, в магазин заходит посетитель, и я вынужден прервать разговор. Когда мы снова остаемся одни, он подходит ко мне и говорит, понизив голос:

— Это все ерунда, что ты говоришь. Если не сышь попасть в контору за браконьерство, то используй лучше старый проверенный способ.

— Тол?

— Умница, догадался. И не хрен изобретать велосипед. Тоже юный техник нашелся!

— Тол — это хорошо, а только где ж его взять?

— Да господи, у тебя что, военных среди знакомых нет? Да любой «кусок» тебе сколько угодно взрывчатки предоставит, если заплатишь, конечно!

— Заплатил бы, только вот беда, нет у меня знакомых прапорщиков. Может у тебя есть?

Я показываю ему пачку долларов США. Это производит на него впечатление.

— Как выйдешь на улицу, чуть дальше по аллее есть киоск, — шепчет он, — а недалеко от него скамейка. Приходи туда к двенадцати часам, садись на лавку и жди. К тебе подойдет человек и скажет: «Привет, я от Гены. Что ему передать?». А ты ему ответишь: «Передай, что я на рыбалку собрался». Вот с этим человеком и будешь договариваться. Усек?

— Усек.

— Смотри, не перепутай!

— Не боись. Только, пусть этот, от Гены, приходит вовремя, чтобы я чего доброго к скамейке не примерз.

— Не примерзнешь. Сам, смотри, не опаздывай, ждать не будут.

Я бы не хотел, чтобы у вас сложилось обо мне впечатление, как о человеке, который может позволить себе разбрасываться бабками направо и налево. Если бы все было именно так!

Дело в том, что в той пачке баксов, только сверху лежит сотенная, остальные же купюры куда более мелкие, есть даже однодолларовые.

Вообще мне пришлось изрядно попотеть, убеждая архиепископа Феодосия в необходимости этой поездки, ведь все затраты, связанные с этим делом, несет именно он. Не то, что бы он жадничал, он просто не мог понять на кой мне нужно ехать в такую даль. Понятное дело, я не стал говорит ему, что речь идет не столько про кражу, сколько про неизмеримо более тяжкое преступление.

Единственно, что он от меня узнал, так это то, что товарищ сбитого машиной Воронова, отец Михаил, живет по левым документам и с левым именем. Я без утайки привел ему доказательство этого. Еще я сказал, что уверен, что в прошлом Карелина есть темная история.

— Хорошо, — почти кричал Феодосий своим дребезжащим голосом, — документы не настоящие, имя не настоящее. Но при чем здесь Петрозаводск? Только потому, что он — Карелин? А если бы он взял себе фамилию Задов? Куда бы вы, молодой человек, тогда отправились?

Не зная, куда бы оправился в указанном случае, я молчал, в то время как святой отец распалялся все больше и больше.

— Но даже если это и так, то почему вы думаете, что следы его именно в этом городе, а не в каком-нибудь населенном пункте Карелии? В той же Кеми или скажем… — Феодосий запинается, так как, похоже, больше городов в этом районе земного шара припомнить не в состоянии, — …в тундре, например?

— А если я вам скажу, что у меня было видение, из которого я понял, где мне надо искать? Что тогда?