Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века - Шокарева Алина Сергеевна

Декабрист Сергей Иванович Муравьев-Апостол писал своему брату в утро перед казнью 13 июля 1826 года, заботясь о его судьбе, призывая к смирению перед волей Божьей и государевой, называя «милым, добрым, любезным братом и другом Матюшей»[583].

Как и во все времена, между дворянскими детьми XIX столетия происходили маленькие ссоры. Примеры рассыпаны по воспоминаниям и художественным текстам. Так, в «Отрывках из журнала Маши» В. Ф. Одоевского главная героиня получила в подарок журнал для записей и посчитала себя уже взрослой девушкой, поэтому, когда младший братик Вася захотел с ней поиграть, она заявила, что уже не может играть с ним. Вася расплакался, бросил книгу на пол, за что сестра его толкнула, и он упал. В знак примирения она играла с ним в солдаты, которых не очень любила[584].

Ссоры и трения случались и между уже взрослыми сиблингами, причем проблемы в их отношениях часто шли еще из детства.

По воспоминаниям А. И. Герцена, у его отца был старший «брат-враг», которого «братья и сестры боялись и не имели с ним никаких сношений, наши люди обходили его дом, чтобы не встретиться с ним, и бледнели при его виде; женщины страшились его наглых преследований, дворовые служили молебны, чтоб не достаться ему». Интересна встреча этих братьев: старший приехал с иконой укорять домочадцев в неповиновении ему, отец Герцена отвечал «изученным бесстрастным голосом», но говорил вещи очень неприятные старшему, который тут же перешел на крик. От ужаса все, кроме главных действующих лиц, разбежались, но все же раздел имения был сделан, о чем отец и мечтал[585].

Борьба за наследство зачастую была главным камнем преткновения во взаимоотношениях братьев и сестер. В комедии Гоголя «Владимир третьей степени» тетушка оставила во владение одному племяннику родовое имение, племяннице – деревню, а второму племяннику – штаметовые юбки и всякую рухлядь, за что последний, Хрисанфий Петрович, прозвал своего брата Ивана Петровича мошенником, бестией и шельмой[586].

Дворянские дети не очень часто общались со сверстниками из других семей, встречаясь с ними в основном на детских балах. Князь П. А. Вяземский с сожалением писал, что не предавался с увлечением детским играм, а так как братьев у него не было, то в доме ему приходилось довольно одиноко[587]. Дети из старинного русского рода Бибиковых иногда по воскресным дням виделись с двоюродными братьями и сестрами Муромцевыми и Панкратьевыми[588]. На детские балы приезжали не только родители с детьми, но и просто желающие. Так, Н. М. Карамзин в письме к жене в 1816 году пишет с умилением: «Третьего дня был я на маленьком детском бале у гр. Толстого, и чуть не залился слезами, смотря на малюток и матерей их»[589].

Если дети приходили в гости друг к другу, то поведением своим копировали манеру взрослых – соблюдали учтивость, учились развлекать гостей беседой, чтением, музицированием, танцами или играми, угощали их. Если девушки и молодые люди находились в комнате вместе, то от мальчиков требовалась галантность по отношению к девочкам – они подавали им стулья, блюда с фруктами, говорили комплименты. Такие посещения возможны были только с разрешения родителей (и хозяев, и гостей)[590].

При общении дети старались подражать родительской манере речи. Например, Л. В. Брант приводит такой диалог:

«– Простите моей откровенности: с первого взгляда вы мне очень понравились – я бы желал приобресть дружбу вашу.

– Благодарю за такое доброе обо мне мнение, и постараюсь оправдать его! – отвечал я».

«Можете вообразить всю забавность подобных приветствий между детьми», – добавляет мемуарист[591].

Поэт М. А. Дмитриев вспоминает, как он влюбился в свою дальнюю родственницу (ему было 14, ей – 7 лет). Их общение началось с совместной игры в его доме, затем они переписывались и она (разумеется, с позволения матери) подарила ему шейный платок[592]. Позже они поженились. Самый известный литературный пример первой детской влюбленности изображен Л. Н. Толстым в семье Ростовых (Наташа и Борис, Соня и Николай)[593].

Детские игры XIX века моделировали реалии взрослого мира. Девочки играли в «дочки-матери» с куклами, мальчики скакали на деревянных лошадках, размахивая игрушечной саблей. Вообще, мальчики стремились быть мужественными и сильными, ведь культурным героем той эпохи был офицер – и восьмилетний мальчик уже брал в руки палку, чтобы охранять мать и сестру, стремился играть с отцовской саблей и так далее[594]. Е. А. Сабанеева вспоминала, что их дедушка, князь П. Н. Оболенский, пользовался таким доверием детей, что их «куклы должны были поочередно спать в его шкапах, а игрушечные кареты ставились в его гостиной под диван, как в каретный сарай». У Александра Герцена было огромное количество игрушек, которые он постоянно коверкал и ломал (видимо, с научным интересом). Его старшей подруге Татьяне особенно нравилась игрушечная кухня: благодаря действию потайной пружины повара приходили в движение и «готовили» еду. Но Александр, пытаясь разобраться с механизмом, вынул эту пружину и только тогда успокоился[595].

Между собой дети играли в различные подвижные игры: в жмурки, шашки, в зайцы (догонялки), жгуты. Мальчики инсценировали военные сражения, используя солдатиков, играли в разбойников, в «лошадей» (один представляет лошадь, другой – кучера, подгоняющего коня)[596].

В свободное от уроков время дети читали. Русская детская книга началась благодаря издательской деятельности Н. И. Новикова («Детское чтение для сердца и разума» 1785–1789 годов – это был первый журнал для детей и матерей). Однако Е. И. Раевская замечала, что в 1820-х годах собственно русских детских книг вообще не было, а французских издавалось мало – «Павел и Виргиния» Бернардена, «Гюмаль и Лина» Беркена. Дети читали Расина, Корнеля, Вольтера, некоторые комедии Мольера[597], «Дон Кихота» и «Робинзона Крузо». Ю. М. Лотман писал, что у детей начала XIX века было «особое детство – детство, которое создает людей, уже заранее подготовленных не для карьеры, не для службы, а для подвигов… <…> И вот уже молодые Муравьевы, будущие декабристы, мечтают уехать на Сахалин, который им кажется необитаемым островом (миром Робинзона!), и основать там идеальную республику Чока»[598].

Начитавшись Карамзина и романов из родительской библиотеки, дети всей душой мечтали о приключениях. В романе «Кюхля» Ю. Н. Тынянов рассказывает, как Вильгельм Кюхельбекер как-то ночью, незадолго до поступления в лицей, решил убежать в город Верро, где ждала Минхен, дочка его наставника. Вильгельм обещал, что похитит ее из отчего дома, они тайно обвенчаются, а потом будут жить в хижине, собирать цветы с земляникой и будут счастливы. К сожалению, побег не удался – мальчика обнаружили в саду и позвали домой[599]. В воспоминаниях о своем друге Антоне Дельвиге Пушкин пишет, что, «будучи еще пяти лет отроду, вздумал он рассказывать о каком-то чудесном видении и смутил этим всю семью. <…> Дельвиг, рассказывающий о таинственных своих видениях и о мнимых опасностях, которым будто бы подвергался в обозе отца своего, никогда не лгал в оправдание какой-нибудь вины, для избежания выговора или наказания»[600].