Судьба моряка - Ханна Мина

Утром отец сообщил пассажирам добрую весть:

— Сегодня после полудня, если не переменится ветер, мы прибудем в Искандерун… Собирайте потихоньку вещи и готовьтесь… Позавтракайте пораньше. Покуда выгрузимся с корабля, пройдем через портовую таможню, снесем вещи, уйдет немало времени. Поднимитесь на палубу и взгляните сами, какая прекрасная погода… Весна у нас приходит рано. Здесь, в Искандеруне, сейчас тепло, море синее-синее, паруса, слава богу, наполнены ветром и корабль наш летит, словно голубь… Ах, одно удовольствие плыть на корабле, когда он несется по воде, как вольная птица!

Мать была не в состоянии подняться на палубу. Она еще не пришла в себя. Качка вконец измотала ее. Оставив мать в трюме, я запер дверь и поднялся на палубу вместе с пассажирами. Отец и капитан курили на носу корабля. Я тихонько подошел к ним, и отец, обернувшись, ласково взял меня за руку и сказал капитану:

— Вот мой наследник, Саид.

Капитан потрепал меня по голове.

— Ну-ка скажи мне, ты хочешь стать моряком, как твой отец?

Смутившись, я спрятался за спину отца, который ответил за меня:

— А как же иначе, капитан? Сын должен походить на отца во всем, тогда аллах сделает его счастливым.

Капитан сказал:

— В том-то и дело: ученого учить — только портить… Пусть вырастет таким, как ты. Пусть станет капитаном, если аллаху будет угодно.

Я был счастлив безмерно. Ласка отца, слова капитана, близость родных берегов и ясное весеннее утро — о чем еще мог мечтать ребенок? Этот день запомнился мне навсегда, а слова капитана запали мне в душу. Отец в моих глазах был легендарным героем. Истории, которые он рассказывал мне из своей морской жизни, будоражили мое воображение. Отец был для меня примером для подражания, человеком, с которым я соизмерял все свои мысли и поступки, и в тот день, стоя возле него, я в порыве восхищения по-детски прижал руку отца к своему лицу и поцеловал ее. Он погладил меня по голове и ласково улыбнулся.

Солнце ярко светило, небо было прозрачным, без единого облачка. Налетевший прохладный ветерок освежал наши лица, птицы кружились над плывущим кораблем. Пассажиры разбрелись по палубе, а капитан рассматривал в бинокль очертания приближавшегося берега. Рулевой медленно вращал штурвал, и корабль, раскачиваясь на волнах, плыл, как огромная рыба, рассекающая толщу вод.

В Искандеруне мы поселились в каменном одноэтажном доме, построенном в арабском стиле. У него был внутренний дворик, в который выходили жилые комнаты, небольшой цветник и общая для всех обитателей кухня. Кухня выглядела заброшенной, поскольку каждая семья готовила в своей комнате и держала кухонные принадлежности в углу комнаты, точь-в-точь как в «Аш-Шарадыке». Уборная тоже была одна на всех. Теперь у нас не было собственного сада, и мы не могли держать ни собаки, ни кур.

Отец был доволен, несмотря на то что вернулся не в Латакию, откуда он родом, а в Искандерун, где он сразу же заключил трудовой контракт с одним судовладельцем. Мы арендовали две комнаты в этом относительно большом доме, где кроме нас поселились еще две семьи. Однако отец не был расстроен тем, что мы жили не отдельно, и даже убеждал мать в преимуществах каменного дома, дома, который стоял на центральной улице, где не было ни рытвин, ни грязи и глины зимой, ни пыли летом и где рабочие, нанятые муниципалитетом, подметали улицы и убирали мусор.

— Между жизнью в Мерсине и Искандеруне огромная разница, — говорил отец. — Довольно и того, что мы здесь у себя на родине, в стране, где туркам не дозволено управлять.

— А как же сад? Мы так и останемся без сада? — спрашивала мать. Ее очень угнетала необходимость жить с посторонними людьми.

— Давай сделаем, как другие… Высадим цветы в жестяных банках, поставив их перед самыми нашими комнатами. Ну чем не сад?

— А кухня, а уборная? Как можно пользоваться общими кухней и уборной?

— Кухней как будто никто не пользуется, так что ты можешь устроить там все по своему вкусу. А без собственной уборной как-нибудь обойдемся, привыкнем…

— Лучше иметь лачугу, но собственную.

— Конечно, я с тобой согласен. Мы здесь не задержимся… Дела поправятся, и я построю дом, небольшой, но он будет нашим, потерпи немного.

Отец проявлял удивительную выносливость. Он мог подолгу не есть и не жаловался на голод. Главным для него было то, что он на родине, а значит, почти что в раю, остальное не имело значения. У матери же оснований для недовольства было предостаточно: и теснота, и общие кухня и туалет… Отец чувствовал себя ответственным за все это, потому что именно он предложил вернуться в родные края и увлек за собой других. Конечно, он мог жестко пресечь жалобы матери, заставить ее принять новый уклад жизни, но он предпочитал безропотно нести свой крест, выполнять все обязанности главы семьи, терпеливо сносить трудности быта и делать так, чтобы мать поскорее сориентировалась в окружавшей ее обстановке.

Он говорил:

— Переезжая из одного дома в другой, даже в том же городе, человек всегда тяжело это переносит… Он тоскует по прошлому, и его можно понять.

— Я не возражала против переезда. Здесь и моя родина, но лучше бы мы поехали в Латакию, а не в Искандерун.

— Значит, в этом главная причина твоего недовольства? Тебе больше по душе Латакия?

— Там наша родня…

— А здесь наш заработок, не забывай об этом… И потом, Латакия не так уж далеко, мы всегда можем съездить туда. Потерпи немного.

— Если тебя это устраивает, значит, это устраивает и меня… Я подожду…

Ждать ей пришлось недолго. Постепенно мать привыкла к городу и к своему дому и жаловалась все реже. А когда я пошел в школу, мама окончательно смирилась. Она поняла, что, не вернись мы на родину, ее дети не имели бы возможности учиться на арабском языке, языке их отцов и дедов. Лицо отца буквально светилось от счастья и гордости за своего сына, будущее которого теперь было обеспечено. В Мерсине он отказался послать меня в куттаб[9] где обучали на турецком языке. Он считал, что учиться чему-либо на языке врага — позорно.

Моя школа стояла на побережье. Случайно ли я выбрал школу у моря? Буквы, которые я писал, были окроплены морской водой, от учебников и тетрадок пахло морем. Все свободное время школьники проводили на берегу. Едва услышав звонок, мы бежали на берег и играли там до позднего вечера. А утром, торопясь в школу, мы бежали по берегу, жадно вдыхая соленый бодрящий воздух. Летели школьные годы, и чем старше я становился, тем глубже становилась моя любовь к морю. Получив свидетельство об окончании начальной школы, я был подготовлен для работы служащим в порту или матросом на корабле.