Метрополис - Теа фон Харбоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Грот, послушайте…
– Не желаю я ничего слушать!
– Грот! Подземный город рабочих заливает вода!..
Секундная тишина. А затем – раскатистый хохот, и неуклюжая фигура пустилась в пляс на куче развалин, горланя, подскакивая, хлопая в ладоши:
– Вот и хорошо! Аллилуйя! Аминь!
– Грот! – Фредер схватил безумного плясуна и встряхнул так, что тот заклацал зубами. – Вода затопила город! Поезда стоят мертвые! Вода поднялась по лестницам! А дверь, единственная дверь завалена тоннами столкнувшихся составов!
– Пусть мыши тонут!
– Дети, Грот!!
Грот оцепенел.
– Одна девушка, – продолжал Фредер, стиснув плечи Грота, – одна девушка… – рыдая, повторил он и склонил голову, словно желая уткнуться в грудь собеседника, – девушка пыталась спасти детей, и теперь она заперта вместе с ними в ловушке, не может выбраться наружу…
Грот побежал.
– Нам необходимо взорвать обломки, Грот!
Грот споткнулся, повернул обратно и опять побежал. Фредер бросился за ним, не отставая, подобно тени…
* * *
– Но братец Лис точно знал, что ежик Зепп придет, поможет ему выбраться из ловушки, и ничуть не боялся, ждал с надеждой, хотя ежик Зепп – храбрый ежик Зепп! – не возвращался довольно долго…
– Мария!
– Господи Иисусе… Фредер?
– Не бойся, слышишь?
– Фредер, ты ведь тоже в опасности?
Ответа нет. Тишина. Хруст. Потом детский голос:
– А потом ежик Зепп все-таки пришел, сестра?
– Да…
Но это «да» утонуло в треске тысяч рвущихся стальных тросов, грохоте десятков тысяч каменных глыб, подброшенных до неба, взорвавших небосвод, со свистом рухнувших и своим падением сотрясших землю.
Хрустящий шорох. Серые, медлительные клубы пыли. Раскаты вдали. И шаги. Детский плач. А наверху дверь, которую наконец-то открыли, и возглас:
– Мария!
Перепачканное сажей лицо в проеме, руки в ссадинах, протянутые к ней.
– Мария!
– Я здесь, Фредер!
– Я едва слышу тебя…
– Сперва вытащи детей, Фредер… Стена еле держится…
Подковылял Грот, бросился наземь рядом с Фредером, опустил руки в шахту, откуда с криком рвались наверх дети. Он хватал одного за другим за волосы, за шею, за голову, тащил, как выдергивают редиску. От страха аж глаза выпучил. Швырял детей себе за спину, они переворачивались в воздухе, жалобно кричали. А Грот бранился не переставая:
– Да когда ж это кончится?!
Он выкрикнул вниз два имени…
– Отец, отец!.. – рыдая, откликнулись из глубины два голоса.
– Кыш, воронята! – рявкнул Грот. Руками он раздвигал детей, словно разгребал мусор. Потом со всхлипом перевел дух и вытащил двух детишек, мокрых и дрожащих, но живых; они повисли у него на шее, он неистово ощупывал их, что грозило им большей опасностью, чем совсем недавно вода и обломки камней.
Не выпуская из рук детей, Грот перевалился на бок. Сел, поставил обоих перед собой.
– Паршивое отродье! – всхлипнул он. Утер слезы, отвернулся. И вдруг, отшвырнув детей, точно соломенных кукол, с яростным львиным ревом вскочил на ноги и ринулся к двери, откуда Фредер вытаскивал Марию; глаза у нее были закрыты. – Стерва!.. – взревел он, отпихнул Фредера, столкнул девушку обратно в глубину, захлопнул дверь и захохотал во всю глотку, молотя в такт кулаками.
Яростное напряжение удержало Фредера на ногах. Вне себя он бросился на бесноватого Грота, чтобы оторвать от двери, перекатился через него, и оба, как безумцы, схватились средь обломков машин.
– Оставь меня, грязная собака! – вопил Грот, пытаясь укусить вцепившиеся в него кулаки. – Эта баба убила мою машину! Она, мерзавка, привела дикую орду! Она передвинула рычаг на двенадцать! Я все видел, когда меня сбили с ног! Пускай тонет, так ей и надо! Я убью ее!
С неимоверным усилием Грот встал, увлекая за собой Фредера, который по-прежнему крепко держал его. Фредер не упустил свой шанс и резко оттолкнул бесноватого – с такой силой и ожесточенностью, что Грот отлетел в толпу детей.
Отчаянно бранясь, тот опять вскочил, но, хотя и не пострадал, двигаться более не мог. Словно ложка в каше, бессильно стоял среди детей, облепивших его руки, ноги, плечи и кулаки. В стальных оковах он был бы не так беспомощен, как в маленьких, холодных и мокрых ручонках, защищавших свою спасительницу. Даже собственные его дети яростно молотили по его сжатым кулакам, не страшась налитых кровью глаз свирепого великана и не давая ему шевельнуться.
– Эта баба убила мою машину! – в конце концов выкрикнул он, скорее жалобно, нежели злобно, и взглянул на девушку в объятиях Фредера, словно ожидая, что она его оправдает.
– О чем он говорит? – спросила Мария. – И что произошло?
Взглядом, в котором ужас смягчался только глубочайшим изнеможением, она обвела картину чудовищного разрушения.
Фредер не ответил. Только сказал:
– Идем! – и на руках понес ее прочь, а дети шли следом, точно стадо ягнят. Злющему Гроту не оставалось ничего, кроме как отправиться туда, куда влекли его настойчивые детские руки.
XIX
Они отвели ребятишек в «Дом сыновей», и сейчас Фредер искал взглядом Марию, а она, сидя на корточках посреди улицы в окружении последних малышей, утешала их, даря испуганным, плачущим глазам свою нежную улыбку.
Фредер подбежал к девушке, на руках отнес в дом.
– Не забудь, – сказал он, когда устроил ее в холле перед горящим камином, сжимая полулежащую-полусидящую, слегка сопротивляющуюся, в страстных объятиях, – не забудь, что смерть, и безумие, и что-то вроде конца света прошли совсем рядом с нами… и что ты меня еще ни разу по своей воле не поцеловала…
– Любимый, – сказала Мария, наклоняясь к нему, так что ее чистые глаза, омытые легкими слезами, оказались очень близко, однако огромная бдительная серьезность удерживала ее губы поодаль от его, – ты вполне уверен, что смерть и безумие уже миновали?
– Миновали нас, любимая, я уверен!
– А всех остальных?
– Ты гонишь меня прочь, Мария? – с нежностью спросил он.
Девушка не ответила, по крайней мере словами. Искренним и вместе трогательным движением она обвила руками его шею и поцеловала в губы.
– Ступай! – Материнскими, девическими руками она провела по его разгоряченному, хмельному лицу. – Ступай к своему отцу. Это самая священная твоя дорога… А я пойду к детям, как только платье немного обсохнет. Потому что боюсь, – добавила она с улыбкой, от которой Фредер густо покраснел, – сколько бы женщин ни обитало здесь, в «Доме сыновей», при всей их доброте и готовности помочь ни у одной не найдется платья, какое она могла бы одолжить мне…
Фредер стоял над нею, опустив взгляд. Огонь большого камина озарял его красивое открытое лицо, на котором читались стыд и печаль. Но когда он вновь посмотрел на Марию, то встретил устремленный на него спокойный взгляд Марии. Не говоря ни слова, взял ее руки, прижал к своим глазам и долго стоял так.
И на все это время оба забыли, что за крепкими стенами, защищавшими их, великий город содрогался в страшных корчах и многие тысячи людей, сами тоже всего лишь развалины, метались среди развалин, в муке смертельного страха теряя рассудок и погибая.
Лишь голос соборного колокола, Архангела Михаила, вернул их к реальности, и они поспешно расстались, словно их кто-то упрекнул в пренебрежении долгом.
Мария прислушивалась к удаляющимся шагам Фредера…
Потом повернула голову, беспокойно огляделась по сторонам.
Как странно звучит Архангел Михаил…
