ПЬЕР - Герман Мелвилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
VI
Очарованный, потерянный, словно пораженный и ослепленный от блуждания среди блеска неисчислимых танцующих огней, Пьер неподвижно внимал этому таинству пышноволосой и большеглазой девушки.
«Принеси мне гитару!»
Оторвавшись от своего очарования, Пьер внимательно осмотрел комнату и увидел инструмент, прислоненный в углу. Он тихо принес его девушке и снова тихо присел.
«Теперь слушай гитару, и гитара должна спеть тебе продолжение моей истории; в словах этого нельзя высказать. Поэтому слушай гитару»
Немедленно комната наполнилась мелодичными звуками, жалобными и замечательными, неразборчивыми, но восхитительными. Звуки, казалось, вальсировали в комнате; звуки висели, словно блестящие сосульки в углах комнаты и падали на него; и снова взлетали к потолку и снова повисали, и снова с серебристым звоном падали оттуда. Светлячки, казалось, гудели в звуках; казалось, что в них ярко, но все же мягко слышались летние молнии.
А безумная девушка всё играла и играла на гитаре; и волна её длинных темных локонов упала на гитару и закрыла её; и, тем не менее, оттуда продолжал исходить поток сладости и чрезвычайно неразборчивые, но бесконечно значимые звуки.
«Непостижимо таинственная девушка!» – вскричал Пьер. – «Говори со мной – сестра; если ты, действительно, смертная, то говори со мной, если ты Изабель!»
«Тайна! Тайна!
Тайна Изабель!
Тайна! Тайна!
Изабель и тайна!»
Среди кружащихся, ниспадающих и роящихся звуков, Пьер теперь слышал тоны, искусно и незаметно вплетенные среди бесчисленных вихрей других мелодий, – искусно и незаметно вплетенные, словно звуки уважаемых инструментов, но сами по себе замечательные и несдержанные, свободные и смелые – соударяющиеся и отскакивающие, будто от множества противоположных стен, в то время как с каждым слогом закрытая волосами фигура Изабель импульсивно, внезапно и шаловливо раскачивалась из стороны в сторону: это уже не походило на какую-либо песню, и, как казалось, не исходило из какого-либо рта, но доносилось от той же самой, скрытой волосами гитары.
Его лоб теперь горел странным и диким теплом; он положил на него руку. Сразу же музыка поменялась, начала затихать и меняться, и меняться, и меняться; и протяжно отступать, пока менялась, и, наконец, полностью затихла.
Пьер был первым, кто нарушил тишину.
«Изабель, ты наполнила меня таким удивлением, и я настолько обезумел, что определенные дела, которые я должен был обсудить с тобой, когда сюда прибыл, – об этих делах я не могу теперь вспоминать, чтобы поговорить о них, – я чувствую, что не все еще высказано тобой, кто со временем слабеет. Но мне уже больше нельзя оставаться. Считай меня всегда своим любимым, уважаемым и самым удивительным братом, который никогда не покинет тебя, Изабель. Теперь позволь мне поцеловать тебя и отбыть до завтрашнего вечера, когда я открою для тебя все мои мысли и все мои планы относительно нас. Позволь мне поцеловать тебя и проститься!»
Словно исполненная непререкаемой и твердой веры в него, девушка сидела неподвижно и слушала. Затем она тихо встала и в безграничном доверии подставила ему свой лоб. Он поцеловал его трижды и без каких-либо слов покинул дом.
Книга VII
О том, что произошло между двумя встречами Пьера с Изабель на ферме
I
Не сразу, а спустя долгое время Пьер сумел полностью или частично осознать произошедшее. Но теперь он смутно осознал, что часть его видимого мира прежде казалась ему не слишком обычной и прозаической, а также не понятной, и неясно почувствовал, что весь мир и каждая необдуманная обычная и прозаическая мысль в нем отстоит от решения на миллион морских саженей совершенно безнадежной таинственности. Во-первых, загадочная история девушки и её глубокая искренность, и всегда сопровождающие её призрачность, мрачность и почти волшебство, – сначала замечательная история девушки сместила всю заурядность и прозаичность в его душе, а затем необъяснимая игра на гитаре и тонкие мелодичные обращения, состоящие из нескольких кратких слов Изабель, пропетых в конце игры, – все это околдовывало его и очаровывало его, пока он не уселся без движения и не склонился, как одеревеневший и отягощенный тайной гость, пойманный и наскоро связанный в саду некоего некроманта.
Но теперь, оторвавшись от этого чародейства, он поспешно прошел по открытой дороге, стремясь с течением времени рассеять мистическое чувство или, по крайней мере, приглушить его на какой-то срок, пока у него не найдется возможности защитить оба тела и обе души от самых непосредственных последствий этого долгого дневного поста, блужданий и ночной незабываемой сцены. Теперь он пытался прогнать от себя все мысли, за исключением мыслей о физических потребностях.
Проходя через тихую деревню, он услышал, как часы пробили половину первого ночи. Он поспешно вошел в особняк через приватную дверь, ключ от которой висел во внешнем секретном уголке. Не раздеваясь, он бросился на кровать. Но, не помня себя, он снова поднялся и завел свой будильник так, чтобы тот обязательно проиграл в пятом часу. Затем заснул снова и, прогнав все вторгающиеся заботы и решительно настроив себя для дремоты, он вскоре впал в неё сначала с неохотой, но под конец с желанием и с душой. В пять часов он поднялся и на востоке увидел первые копья авангарда нового дня.
Его целью было уйти подальше в этот ранний час и, тем самым избегнув всякого случайного контакта с кем-либо из обитателей особняка, провести весь день в повторном блуждании в лесах, как единственной пригодной прелюдии к обществу такого дикого существа, как его впервые увиденная сестра Изабель. Но знакомая обстановка его комнаты необычайным образом подействовала на него.
