Фрэнсис Дрейк - Виктор Губарев

Впрочем, надо сказать, что не все так плохо думали о покойном Даути, не все поверили возведенным на него обвинениям и его, как говорили некоторые, вынужденному признанию. Среди друзей ходили и другие разговоры, которые справедливо будет здесь хотя бы упомянуть. Говорили, что если и был заговор, то не со стороны Даути, а против Даути, что несчастный восстановил против себя часть своих товарищей, которые, может быть, завидовали ему и не могли простить того доверия, которое питал к нему генерал; с этой целью распускали темные клеветнические слухи, ждали случая, чтобы его погубить… Рассказывали случай, когда, рассердившись за что-то на судового священника, он заковал его в кандалы, отлучил от церкви и на шею велел повесить кольцо с надписью: „Величайший плут и мошенник на свете“. С этой ссоры, говорят, клеветники повели дело открыто, восстанавливая против Даути и генерала, и команду. Двое свидетелей рассказывали также, что, раз заподозрив Даути, Дрейк готов был приписывать ему все дурное. Так, во время бури он с бранными словами кричал, что эту бурю наслал Даути, что он волшебник, ведьма и что все это идет из его сундука. Потом, позже, передавали даже такой слух, будто погубить несчастного упросил Дрейка граф Лейстер за то, что Даути распространял-де сказки о смерти графа Эссекса, при котором оба, и Даути и Дрейк, служили когда-то в Ирландии, и говорил, что смерть Эссекса была делом Лейстера.

Что правда во всей этой темной истории, а что нет — трудно сказать. Пожалуй, самым правдоподобным может считаться такое объяснение. Генерал, говорят, подозревал своего помощника в том, что тот, еще в Англии, зная от генерала его план, передал его министру, лорду Берли. Это грозило опрокинуть все расчеты Дрейка, потому что Дрейк стремился своим поведением сделать войну с Испанией неизбежной, а Берли отстаивал политику осторожности и мира. Во всяком случае, дело Даути продолжало глубоко волновать генерала и после казни».

На следующий день после экзекуции Дрейк снова собрал экипажи кораблей и предупредил, что любой участник экспедиции, который поднимет руку на своего товарища, будет лишен руки. Очевидно, между сторонниками и противниками Даути начались серьезные трения, заканчивавшиеся потасовками, и генерал вынужден был прибегнуть к ужесточению мер воздействия на нарушителей порядка.

Тем не менее стычки происходили и далее. Однажды, когда брат казненного, Джон Даути, прогуливался по пляжу, на него с грубой бранью напал плотник Эдвард Брайт. Нанеся ему несколько ударов линейкой, Брайт пожелал выяснить, что ему известно о шашнях его, Брайта, жены. Даути не стал отвечать на этот провокационный выпад, попросив плотника уйти. Однако тот снова начал бить его линейкой, а когда она сломалась, начал тыкать сломанным концом ему в лицо. Даути подал жалобу Дрейку. Узнав об обстоятельствах дела, генерал не стал затевать судебное разбирательство и отказался наказывать Брайта — ведь плотник был его доверенным лицом. Что касается Джона Даути, то он с этого момента фактически находился под домашним арестом: за ним был установлен постоянный надзор, и ему было запрещено сходить на берег.

Еще одним объектом нападок Дрейка стал Джон Кук, которого он осудил на двухнедельное марунирование — высадку на берег, причем, несмотря на холод, осужденному не позволили взять с собой одеяла и зимнюю одежду (а в южном полушарии как раз была зима). Вполне возможно, что таким образом генерал мстил Куку за его доброжелательное отношение к братьям Даути.

Спустя шесть недель, 11 августа 1578 года, Дрейк приказал командам всех кораблей снова собраться возле его палатки. С одной стороны от него стал капитан Джон Уинтер, с другой — капитан Джон Томас. Слуга генерала принес ему большую записную книгу, а капеллан приготовился прочитать проповедь.

— Нет, полегче, мистер Флетчер, — остановил его Дрейк, — проповедь сегодня буду говорить я, хоть я и не мастер на это. Ну, вся ли команда собралась или нет?

Ему ответили, что собрались все. Тогда Дрейк распорядился, чтобы все моряки разделились по командам. Когда этот приказ был исполнен, он обратился к собравшимся с речью:

— Ну, господа, я очень плохой оратор, так как не готовился быть ученым. Но то, что я скажу, пусть всякий зарубит себе на носу и запишет, потому что за каждое свое слово я готов дать ответ в Англии хоть самой королеве. Так вот, господа, мы здесь очень далеки от родины и друзей, враги окружают нас со всех сторон; стало быть, не приходится дешево ценить человека, человека здесь и за десять тысяч фунтов не купишь. Значит, всякие бунты и разногласия, которые среди нас проявились, нам надо оставить. Клянусь Богом, я будто помешанным становлюсь, как только подумаю о них. Я требую, чтобы впредь этого не было! Я требую, чтобы джентльмены с матросами и матросы с джентльменами были друзьями. Я хотел бы знать имя того, кто отказался бы своими руками взяться за канаты, но я знаю, такого здесь нет. Покажем же, что мы все заодно, не дадим неприятелю случая радоваться развалу и разброду среди нас. Джентльмены необходимы в плавании для управления, поэтому я и взял их с собой, да и другая еще цель была у меня при этом. Но и без матросов я не могу обойтись, хотя и знаю, что это самый завистливый и беспокойный народ на свете, коли не держать его в узде. И вот еще что: если кто-то здесь хочет вернуться домой, пусть скажет мне. Вот «Мэриголд», я могу обойтись без него и отдать тому, кто хочет домой. Дам столько провизии, сколько смогу. Только помните, чтобы это было на самом деле домой, а то, если встречу на своем пути, пущу ко дну! До завтра вам хватит времени все обдумать, но клянусь, что говорю с вами начистоту.

Люди хором закричали, что никто возвращаться назад не хочет и все готовы разделить с генералом его участь.

— Ну ладно, тогда скажите: отправились вы в это плавание по доброй воле или нет?

Все ответили, что по доброй воле.

— А от кого ожидаете получить ваше жалованье?

— От вас, — раздалось в ответ.

— Ну что же, тогда ответьте: хотите получить жалованье сейчас или доверяете мне?

— Доверяем! — закричали матросы, а некоторые добавили: — Собственно, мы и не знаем, сколько жалованья спрашивать.

Повернувшись к баталёру с «Элизабет», Дрейк велел ему немедленно сдать ключи, что тот и исполнил. Затем, обращаясь к капитанам кораблей, он сказал:

— Освобождаю офицеров от всех их обязанностей.

— Что вас побудило сместить нас? — удивились капитаны Уинтер и Томас.

— Приведите мне доводы, по которым я не должен был так поступить, — с вызовом ответил Дрейк.

Приказав всем молчать, он сказал далее следующее: