Гарнизон - Игорь Недозор

— Оставь, танкхен! — прикрикнул на него Аор. — Никому еще проклятое золото удачи не приносило! К тому же она и без тебя уже достаточно непрочная.

— «Когда истончится эта преграда, Небо и Земля поменяются местами», — торжественно продекламировала Алтеи.

— Что ты сказала? — вздрогнул Макеев, у которого от голоса подруги по телу побежали холодные мурашки.

— Это не я. Так написано на крышке…

Сверху, с высоты птичьего полета это выглядело бы, наверное, так — стиснутые неправильным многоугольником обманчиво невысокой глинобитной стены и окаймляющим ее валом и рвом тесные городские кварталы, напоминающие высохшие пчелиные соты (кое-где подпорченные огнем и погрызенные мышками). У одной из городских башен — небольшая груда чего-то вроде рисовых зернышек, вокруг которых вьются мушки, а чуть поодаль от глиняных сот — копошение странных зеленых жуков и жужелиц, что, ползая туда-сюда, роют канавку вокруг своего пристанища или нарезают круги по равнине, иногда пуская крошечные искры из хоботков.

Но на Аргуэрлайле давно уже разумные существа не поднимались в небеса так высоко, а с земли все выглядело несколько иначе.

Бронемашина, медленно покачиваясь, ползла по бывшему винограднику, наматывая на гусеницы поваленную лозу. Плети трещали и скрипели под натиском тяжелого металла, тянулись следом, оплетали траки и колеса, тормозя стального исполина…

Непийвода тяжело вздохнул, вылез из-за рычагов и скомандовал наводчику:

— Коля! Вылезай!

— Застряли?

— Быстрее солдат, быстрее, — прикрикнул прапорщик.

— А куда торопиться-то? — лениво пробурчал стрелок.

— На тот свет! — озлился прапор. — Мы вот тут торчим, как мишень, а ты…

Ф-шшшш-хак!

Из густого сада мертвого селения прилетел фаербол и разбился о металл борта в каком-то полуметре от открытого люка.

Сидящие на броне, матерясь, посыпались на землю.

— Всем залечь! — надрывался прапорщичий бас— Не стрелять в белый свет! Антонов, какого… пулемет бросил?! Живо лезь обратно, тащи пулемет вниз и лупи, как он второй раз засадит по нам! Коля, закрой люки!

Ф-шшш-хак!

Горячий сгусток прошел над самой машиной, рванув вверх. Видать, отраженный каким-то амулетом из имевшихся в БМП.

Наводчик-оператор Скляр повернул башню и полоснул из пушки короткой очередью.

— Куда стреляешь?! — завопил прапорщик. — Ослеп? — И, перекрикивая работающий на холостых оборотах двигатель, приказал: — Солдат, видишь четыре чинары? Справа вон…

— Те, что у арыка?

— Да! Вот туда и пальни, там душманье и засело… Бум-бум-бум!!!

Заработала тридцатимиллиметровка, и полдюжины снарядов отправились искать жертв. Вспышка, дым…

И истошный, по-заячьи тонкий выкрик. Даже и не поверишь, что это голос человека.

Что-то напоминающее огненного червяка выбралось из кустов в двухстах метрах от них на дорогу, еще хранящую отпечатки копыт, и замерло, исходя черным жирным дымом.

«Кувшинщика» уделали!

Тем не менее враги не желали отступать.

Еще дважды, хотя и впустую, прилетали фаерболы, а по броне начали щелкать арбалетные болты. Подняв один из них, Алексеич зло выматерился — на зазубринах острия литого бронзового стержня с привязанным длинным шнурком-стабилизатором висели черные волокна сгнившего мяса.

Да, веселенькая жизнь, что и говорить.

И не сунешься ведь в эту чертову «зеленку», в эти сады пригородных селений, потому как выскочит вот такой вот деятель, вроде догорающего там, у деревьев, запустит кувшином, в котором взболтанная смесь масла с самогоном, и сожжет машину на хрен!

Прапорщик сплюнул. Они уже расстреляли четыре магазина и потратили энное число снарядов. Надо или вызывать подмогу, или возвращаться в лагерь. Черт, вот он, прапорщик, ротный старшина, а понимает. А вот товарищи офицеры его и слушать не стали, что нет смысла посылать одиночные машины гонять москитные группы, ведущие беспокоящую стрельбу по лагерю. Нужно было перенести бивуак к востоку от Винрамза, в степь, а еще лучше сразу, как только стало ясно, что они приперлись даром, поворачивать оглобли, в смысле — рычаги.

— Ладно, всем заползать в машину! Быстро! — приказал Алексеич, и БТР осторожно двинулся задним ходом.

Со стороны стоянки рейдовой группы уже мчалась навстречу им БМП, облепленная пехотой. На полпути они встретились.

— Что тут случилось? — поинтересовался Глеб Бобров. — Все целы?

— Да все то же, — махнул прапорщик рукой. — Обычная их тактика. Пара колдунишек, три-четыре духа с кувшинами горючки да дюжины две стрелков. Постреляли по нам вот из-за тех деревьев и развалин. Мы им ответили, как минимум одного завалили. Теперь уползли, гаденыши, а может, поубивало. Я во всяком случае своих ребят в те джунгли не поведу проверять, я ж не Сойго.

Глеб кивнул. Судьба Сойго Нела, десятника из местных, который с шестью своими ребятами сунулся в «зеленку» на разведку, понадеявшись на мечи да на свое знание местных правил войны, была для всех наглядным уроком, хотя их изрезанные и изуродованные трупы уже второй день как закопали.

— Ладно, слушай мою команду. Дистанция десять метров, скорость двадцать, возвращаемся…

Лагерь рейдовой группы разместился на пологом холме в километре с небольшим от стен и валов Винрамза так, что далеко вокруг можно было разглядеть убогие кишлаки в зарослях ореховых деревьев и тутовника. Тут ведь народ обычно зерно, выращенное на полях, отдавал чужакам, одну пятую — сборщику податей, одну пятую — хозяину поместья, одну пятую — за воду, а еще и посеять надо, и на одежду отложить, так что поневоле люд здешний все больше орехами питался.

Точно также и от тутовника они получали разве что ягоды, из которых тут варили сироп да бражку — единственную усладу жизни, а сами ходили в обносках из домотканого хабэ, крашенного вываренной корой. Убогость и нищета вокруг.

И похоже, так они и будут жить дальше. Революцию тут устроить не вышло.

Народа не видно, разбежался подальше, унеся жалкий скарб и уведя скот.

Скрылись.

Может, в городе, под защитой новых хозяев, может, в соседних невысоких горах. Дымы от пожарищ в зарослях густого кустарника стелились по горным вершинам и столбами поднимались в небо. Мелкие шайки из тех, кому не повезло войти в число победителей, шляются тут, несмотря на близость землян, шарят по пустым жилищам, что-то сжигают, что-то разоряют…

После того как земляне покинули поселение, крыши домов и сараев во дворах дымились и горели.

И чему там гореть? Одна глина и камни. Глиняный пол, глиняные стены, глиняные ступени. Горят только циновки на полу, да плетенные из виноградной лозы и веток кровли.

В общем, все при деле. Бандиты, город захватившие, обороняются от землян, земляне рыщут вокруг незнамо зачем.

Время текло медленно и монотонно. Мир вокруг словно замер. На ясном голубом небе ни облачка. Солнечные лучи опаляли камни, колючки, одежду и, конечно, людские тела. Марево раскаленного воздуха обволакивало укрытия, и не было никакого желания вылезать наружу. Брезентовые чехлы-накидки, натянутые над блокпостом, оберегали от прямых солнечных лучей, но не спасали от духоты и зноя.

Но вылезать надо, встречать машины.

Въехав внутрь военного лагеря, они отогнали броню к отведенной им стоянке. Солдаты в сопровождении прапорщика отправились к импровизированной столовой, где в огромных котлах уже кипел обед, а Глеб остался бродить в одиночестве.

Возле вала по арыку протекал поток мутной глинистой воды вперемешку с мусором. Вода — это жизнь. А плохая вода — плохая жизнь.

Отплевываясь от пыли и мошкары, он присел на глиняный край арыка. Разглядывая этот грязный поток, старлей содрогнулся при мысли о том количестве гепатита, тифа, дизентерии и холеры, которое протекает сейчас внизу. Ведь вся эта дрянь только и мечтает, что проникнуть в его организм. А сколько этой заразы витает вокруг в воздухе! Брр! Однако же пришельцы как-то постепенно привыкли к местным условиям.

Пьют воду из арыков, едят из грязных котелков сваренное из черт-те чего хлебово, по нескольку недель не моются в патрулях…

И вот что странно: никто, почитай, ни разу ничем не заболел! Страдают, бывало, от поноса или желудочных колик, но как-то живут.

Глеб вытащил из кармана твердокаменный сухарь, фыркнул на воображаемых микробов: «Кыш, проклятые!»

И подумал, что за стенами Винрамза уж точно пьют другую воду — чистую, вкусную, холодную…

Так что даже решись они затеять осаду, то лишить горожан воды они не смогут.

Это в Эуденоскаррианде строились исполинские акведуки — настоящие произведения инженерного искусства, как говорили ходившие туда торговцы и как рассказывал Костюк.

Вода от источников и горных рек проходила через трубы по извилистым подземным путям, через ущелья по арочным мостам, по тоннелям и проложенным через природные пещеры огромным сифонам — и так до самых полей Кооны, дающих огромные урожаи два раза в год (был бы полив), и к исполинским городам с сотнями тысяч жителей.