Охотники за головами - Алекс Орлов

— Да, сэр. Извините, сэр, — пролепетал оператор.

— Ладно, — смягчился Лурье, — занимайся своей работой и не пренебрегай средствами безопасности.

— Есть, сэр.

Заметив, что кофе уже закончился, Лурье швырнул одноразовый стаканчик в мусорную корзину, однако, как всегда, не попал. Стаканчик ударился в стену и, оставив на ней коричневые потеки, отскочил на середину помещения.

Не обращая на это никакого внимания, Майкл Лурье спокойно вышел в коридор.

— Твоя очередь, — не отрываясь от экрана, сказал Сампрас.

— Я помню, — вздохнул Пит.

Он поднялся с места и, подобрав стаканчик, положил его в корзину, затем нашел салфетку и тщательно вытер со стены потеки кофе.

Закончив уборку, Пит вернулся в кресло и, взглянув на экран, сказал:

— Кажется, у меня помехи…

— Какие помехи?

— Да вот, не может же быть такая метка — сто двадцать тысяч тонн… Самые большие наши клиенты не превышают тридцати тысяч.

— Корабли военного флота могут быть и побольше, — заметил Сампрас и, посмотрев на монитор Пита, сказал: — Знаешь, Пит, кажется, мы приехали…

— Что ты хочешь сказать?

— Это действительно военное судно. Зови Лурье.

Пит вскочил с кресла и пулей вылетел в коридор.

Спустя полминуты он вернулся с Лурье. Оба тяжело дышали.

— Так… Вот это гость… — Лурье поскреб выбритый до синевы подбородок, потом почесал макушку и наконец сказал:

— Что у нас с пушками?

— Мы будем обороняться, сэр? — спросил Пит.

— Ни в коем случае. Мы для него как бутерброд с икрой — минимум работы и максимум удовольствия. Выносные пушки нужно немедленно закрыть колпаками. Мы мирная исследовательская станция… Убирайте пушки, а я побегу доложу хозяину…

— Доложите по радио, сэр, — предложил Сампрас. Лурье остановился возле двери и, повернувшись, сказал:

— Запомни, малый, у этой большой штуки аппаратура такая, что может определить, что ты сегодня ел, а уж перехватить внутренние разговоры для них раз плюнуть.

70

Верный себе, мистер Гаджи лично полез в холодильник, чтобы проверить соответствие содержимого имеющимся документам.

Случалось, служащие ателье прятали составные части, списывая их как испортившиеся, а потом собирали из них неучтенных «бодигардов» и продавали капитанам судов-перевозчиков.

Воровство достигало таких масштабов, что левый товар сбивал цены на тридцать процентов. Однако Гаджи принял жесткие меры, и полтора десятка служащих из штата ателье перешли в его товарный каталог.

Бывших работников расчленили на составляющие, и, по подсчетам мистера Гаджи, эта акция практически окупила его потери от воровства.

Казалось, что такое наказание подействует на всех без исключения, однако смельчаки или дураки по-прежнему пытались воровать, а мистер Гаджи, когда позволяло время, лично устраивал тотальные проверки.

— Итак, Ховерчук, тут написано: печень категории «A3» — пятнадцать штук. Где они?

— Вот здесь три, вон в том шкафу семь, а остальные пять там, рядом с ногами.

— Почему внутренние органы у тебя перепутаны с конечностями? Ты думаешь, я не знаю, для чего это делается?

— Я ничего такого не делал, сэр… — В свете синих ламп лицо ответственного хранителя выглядело неживым. — Может, вы оденетесь, сэр? Здесь ведь очень холодно…

— Ах, какой ты заботливый! — Глаза мистера Гаджи разбрасывали молнии, а лицо румянилось. От его разгоряченного тела валил пар.

Гаджи уже почувствовал, что хранитель мухлюет, и старательно его дожимал.

— Итак, что ты украл?

— Ничего, сэр! Я ничего не украл — клянусь!

— Ладно, тогда продолжим проверку.

Гаджи распахнул дверь холодильника и крикнул:

— Казакис!

— Я здесь, сэр! — подскочил к двери помощник. На его голове красовалась вязаная шапочка, а шея была замотана шарфом.

— Собери экспедиторов и поработай с каждым из них.

— Понял, сэр.

— Кто у нас на отгрузке?

— Понцо Фуре.

— Неуверен я в этом Фурсе. Пусть кто-нибудь из твоих ребят его проконтролирует.

— Хорошо, сэр.

Отдав необходимые распоряжения, Гаджи захлопнул дверь, и снова воцарилась могильная тишина. Лишь журчание хладагента в теплообменных трубках вносило некоторое оживление в это царство расчлененных трупов.

— Ну, дорогой мой, — обратился Гаджи к почти закоченевшему Ховерчуку. — Понцо Фуре попался и все нам рассказал.

Мистер Гаджи сказал это наобум, но было видно, что ответственный хранитель испугался.

— Ты по-прежнему не сознаешься в воровстве? — давил Гаджи.

— Не… нет, сэр, я… я не воровал… — стоял на своем Ховерчук.

— Ладно, тогда начнем с самого для тебя неприятного. Давай проверим суставчики…

— Извольте, сэр, с этим у меня полный порядок. — Ховерчук выдвинул поднос с ячейками, заполненными человеческими суставными парами, — Пожалуйста, сэр, согласно описи пятьдесят две пары.

Одного взгляда мистеру Гаджи было достаточно, чтобы понять — треть первоклассного товара была заменена.

Этот придурок Ховерчук, видимо, полагал, что суставы собак и свиней ничем не отличаются от человеческих. Возможно, на взгляд непрофессионала это так, но Раим Гаджи имел степень доктора медицины и с ним такие фокусы не проходили.

— Ну хорошо, Ховерчук, ты меня убедил, — сказал хозяин. — Пошли на выход, а то я замерз, честное слово.

Решив, что опасность миновала, ответственный хранитель подлетел к двери холодильника и распахнул ее перед хозяином:

— Прошу вас, сэр, осторожненько. Здесь на ступеньках иней. Позвольте, я вас поддержу…

— Не нужно, Ховерчук, я сам.

Мистер Гаджи спустился по лесенке и сел за стол ответственного хранителя. Ховерчук замер по стойке смирно, ожидая, что скажет хозяин. А Гаджи смотрел на хранителя и видел, что взять с него было нечего.

Дряблый живот, а значит, брюшные мышцы никуда не годятся, под глазами мешки и темные круги, стало быть, почки сработаны на восемьдесят процентов, а печень не справляется с избытком токсинов.

Кости хрупкие, конечности короткие.

Вывод: никакой перспективы, только переработка на плазму, да и то потребует двойной перегонки, что практически съест всю выгоду. Но оставлять Ховерчука живым было нельзя — в раскаяния таких людей Раим Гаджи не верил.

Вот Уолт Хольман — другое дело. Длинные руки, длинные ноги, немного сухощав, но нарастить в растворе мышечную массу — пара пустяков. Насколько

Гаджи было известно, Хольман не курил, а спиртное пил очень редко.

Хозяин навскидку мог назвать с полдюжины заказов, на которые подошел бы Уолт Хольман. Правда, пока он работал без замечаний, а занести в каталог человека только потому, что он ему понравился, Раим Гаджи не мог.

— Лурье, пришлите сюда Шлимана, — произнес в трубку Гаджи, и Ховерчук напрягся. Чем занимался Шлиман, ответственный хранитель хорошо знал. Он попытался заглянуть хозяину в глаза, чтобы по их выражению узнать о своей участи, но Гаджи равнодушно рисовал на бумаге разные закорючки.

Наконец появился Шлиман.

— Звали, сэр? — пророкотал он, с трудом двигая своей квадратной челюстью.

— Это мистер Ховерчук, — сказал Гаджи.

— И все? — спросил Шлиман.

— Все, — коротко кивнул Гаджи.

— Понятно…

Шлиман схватил Ховерчука за локоть и потащил за собой, а тот, скованный смертельным ужасом, даже не сопротивлялся, лишь скулил на удивление тоненьким голосом:

— Пощадите, сэр! Пощадите!

Дверь закрылась, и крики ответственного хранителя стали удаляться. Гаджи вздохнул и, оглядев рабочий стол Ховерчука, покачал головой.

Бумаги валялись в беспорядке, карандаши были не заточены, а в ящике мистер Гаджи нашел недоеденный бутерброд годичной давности.

О том, что послал Ховерчука на смерть, он не жалел ни капли. Нашел Гаджи и принадлежавшую Ховерчуку записную книжку, в которой оказалась фотография рано постаревшей женщины с двумя детьми. Мальчик и девочка десяти-двенадцати лет.

«Наверное, двойняшки», — подумал Гаджи и сразу же прикинул пропорции их скелетов.

И у детей была та же бесперспективность — руки и ноги короткие, кости тонкие.

«А вот если бы они пошли в мать, то это было бы другое дело…» — размышлял Гаджи. Несмотря на то что женщина была снята сидя, он опытным взглядом определил — ее конечности соответствовали каталогу.

«Категория „К4“, — уточнил Раим, — допустимое армирование скелета и даже добавление мышечной массы».

Мистер Гаджи вздохнул. Последнее время цены на качественные заготовки резко выросли. Поставщики жаловались на активность полиции и ужесточение законодательства — воровать людей стало небезопасно. Правда, спрос на «бодигардов» позволял повышать цены, поскольку за безопасность богачи готовы были платить любые деньги.