Повестка дня — Икар - Роберт Ладлэм

— Да?

— Он здесь.

— Где?

— Посольство.

— Боже мой! Он пытается туда пробраться? Что он делает?

— Он тут с двумя…

— Их всего трое, не четверо?

— Мы видим только троих. Один из них у ворот, среди нищих. Он разговаривает с террористом внутри.

— Где американец?

— Недалеко, рядом со вторым беглецом. Оба притаились в тени. Вот один показался. Тот, второй, не американец, принимает какое-то решение.

— Что ты имеешь в виду?

— Они, кажется, обсуждают, как проникнуть в посольство.

— Нет! — воскликнула Калехла. — Они не могут! Он не может! Он не должен! Остановите их! Остановите его!

— Такой приказ может быть отдан только из дворца, мадам…

— Такой приказ отдаю я! Делайте, что велено. Мы не планировали, что он попадет в посольство. Только не он! Остановите их; если не сможете — убейте! Убейте его!

— Быстро! — крикнул араб в бурнусе, подбежав к коллеге у стены ресторана, на ходу передергивая затвор автомата и снимая его с предохранителя. — Приказано остановить их, остановить американца. Надо убить его, если не сумеем остановить.

— Убить его? — переспросил удивленный офицер из дворца.

— Это приказ. Убей его!

— Приказ отдан слишком поздно. Они ушли.

* * *

Максимальная надежность.

Защита от перехвата обеспечена.

Продолжайте.

Фигура в темной пустой комнате коснулась клавиш компьютера — быстро и сердито.

«Мне удалось разгадать код Лэнгли, пробраться в него. Этого сумасшествия ЦРУ не смогло сдержать. Вместо этого еще большее безумие — отправили в посольство! Он не выживет. Его — изуродованного — обнаружат в туалете. Я рассматриваю варианты каждой ситуации и вижу, что все же маленькая надежда остается. Возможно, мои программы несовершенны. Возможно, наш национальный мессия не более чем дурак, но тогда любой мессия должен считаться глупцом и идиотом, пока не будет доказано обратное. Это моя надежда, моя вера».

11

Три беглеца пробирались в темноте по старой, поросшей мхом канализационной трубе вверх, к зарешеченному люку в мощенном камнем дворе посольства. Их руки и ноги были исцарапаны в кровь. Они появились во дворе, когда уже сверкали солнечные лучи, и Эван стал свидетелем сцены, которую лучше было бы не видеть. Шестьдесят или более заложников перевели с крыши во двор для скудного завтрака и гигиенических потребностей. Туалет, сбитый из деревянных планок; женское отделение отделялось от мужского прозрачными перегородками, сделанными из вырванных оконных блоков посольства. Деградация среди стражей оказалась полной; они шатались по двору, отпуская громкие шуточки по поводу физиологических затруднений пленников. Роль туалетной бумаги здесь играли куски бумаги из принтера посольства.

Через дорогу — дальше к тылу — испуганные, униженные люди могли видеть три длинных узких стола, на которых стояли ряды металлических мисок с сухим хлебом и маленькими кусочками сомнительного вида сыра. Между мисками стояли грязные кувшины, наполненные белесой жидкостью — скорее всего, разведенным козьим молоком, которое группа вооруженных террористов, находившихся за столом, скупыми порциями разливала в деревянные кружки заключенных. Время от времени какому-нибудь заложнику не доставалось миски или черпака молока. Просить было бесполезно, любая просьба кончалась пощечиной, ударом кулака или черпака по лицу, если плакали слишком громко.

Кендрик, глаза которого еще не привыкли к яркому свету, заметил юного пленника — мальчика не старше четырнадцати-пятнадцати лет. Его мокрое от слез лицо вдруг исказила гримаса, и он закричал с вызовом:

— Вы, вшивые ублюдки! Моя мама больна! У нее рвота от этой дряни, которой вы нас пичкаете! Дайте ей что-нибудь приличное, сукины дети!

Мальчика тут же заставили замолчать, ударив прикладом винтовки по левой щеке. Вместо того чтобы утихомириться, мальчик рассвирепел еще больше. Резко перегнувшись через стол, он схватил мужчину с винтовкой за рубашку и разорвал ее на груди. Со стола с грохотом полетели миски и кувшины. В считанные секунды на мальчика набросились террористы, пытаясь оторвать от бородатого мужчины, которого тот прижал к земле. Скрюченное тело подростка, лежавшего на земле, били прикладами винтовок и пинали ногами. Размахивая в воздухе кулаками и издавая слабые хриплые звуки, вперед ринулось несколько других заложников, потрясенных поступком мальчика, пробудившим в них ненависть к врагам и придавшим им силы. Но враги были намного сильнее их. Мини-восстание было жестоко подавлено. Упавших заложников жестоко избивали до потери сознания, затем пинали ногами, словно это были туши животных.

— Зверье! — завопил преисполненный решимости и чувства собственного достоинства пожилой мужчина. Придерживая брюки и пошатываясь, он шел из туалета. — Арабские твари! Арабские дикари! Неужели у вас нет ни грамма элементарной порядочности? Неужели вы становитесь героями ислама, избивая до смерти слабых, беззащитных людей? Если это так, растерзайте меня и подцепите себе еще медаль. Но, во имя Бога, прекратите эту бойню!

— Чьего бога? — крикнул террорист, склонившийся над телом потерявшего сознание мальчика. — Христианского Иисуса, почитатели которого вооружают наших врагов, чтобы те могли убивать наших детей, используя бомбы и пушки? Или странствующего Мессии, люди которого захватывают наши земли и убивают наших отцов и матерей? Вот вам ваши боги!

— Хватит, — быстро шагнув вперед, приказал Азра.

За ним шел Кендрик, с трудом державший себя в руках. Еще пару минут назад он был готов схватить висевший через плечо Голубого автомат МАС-10 и разрядить его в террористов. Стоявший над истекающим кровью юношей Азра небрежным тоном продолжал:

— Урок был преподнесен. Но не переусердствуйте… Отправьте этих людей в лазарет, к врачу заложников… и найдите мать юноши. Отведите и ее туда, да не забудьте накормить.

— Но почему, Азра? — запротестовал палестинец. — С моей матерью так не церемонились! Она была…

— С моей тоже, — решительно оборвал его Голубой. — Лучше посмотри, какими мы стали сейчас. Отведи этого ребенка вниз и оставь его с матерью. И пусть кто-нибудь сделает вид, что заботится о них.

Потрясенный до глубины души Кендрик провожал взглядом безжизненные, окровавленные тела, которые уносили прочь.

— Ты поступил правильно, — сказал он Азре по-английски. Его голос был холодным и бесстрастным, как у робота. Всегда нужно уметь вовремя остановиться.

Новый король террористов пристально взглянул на Эвана.

— Я сказал то, что думаю. Посмотри, в кого мы превратились. Смерть наших близких изменяет нас. Вот мы еще дети, а на следующий день уже подростки — совершенно независимо от возраста. Все мы становимся специалистами, если речь идет о смерти, поскольку никогда не можем избавиться от воспоминаний.

— Понимаю.

— Ничего ты не понимаешь, Амаль Бахруди. Вы ведете идеологическую войну. Смерть для вас — политический акт. Не сомневаюсь, ты страстный приверженец нашего дела, но все же