Дуновение холода - Лорел Гамильтон

Он взялся за пуговицу на поясе, и я перекатилась на живот и уткнулась в подушку. Не могла я больше смотреть. он слишком красив, чтобы быть настоящим. Слишком великолепен, чтобы быть моим.

Кровать покачнулась; он был рядом со мной.

— В чем дело, Мерри? Я думал, тебе нравится на меня смотреть.

— Нравится, — сказала я, не поворачиваясь. Разве могла я объяснить, что я вдруг показалась себе такой смертной, такой уязвимой, а его бессмертие — таким ослепительным по контрасту?

— Тебе не хватит меня одного, без Дойла?

Услышав это, я повернулась. Он сидел на краю кровати ко мне лицом, подогнув ногу в колене. Пуговицы на поясе расстегнуты, а молния — нет, брюки разошлись вверху. Он наклонился — напряглись и красиво обрисовались мышцы живота. Я могла посмотреть ниже, на то, что все еще было скрыто одеждой, или выше — на великолепие его груди, плеч, лица. В другое время я бы посмотрела вниз, но иногда от тебя ждут вначале внимания к тому, что повыше талии.

Я села, прикрывая грудь краем простыни, потому что моя нагота порой мешала Холоду слушать, а я хотела, чтобы он меня услышал.

Волосы серебряным дождем лились у него по обнаженной коже. Он на меня не смотрел, хотя чувствовал, как шевельнулась кровать, и знал, что я совсем рядом.

— Я люблю тебя, Холод.

Его серые глаза глянули на меня и снова опустились к большим ладоням, сложенным на коленях.

— Меня одного, без Дойла?

Мои пальцы стиснули его локоть; я пыталась придумать, что говорить. Такого разговора я точно не ожидала. Я люблю Холода, но вот его перепады настроения…

— Ты привлекаешь меня нисколько не меньше, чем в нашу первую ночь.

Он вознаградил меня слабой улыбкой:

— Хорошая была ночь, но на мой вопрос ты не ответила. — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Что само по себе ответ.

Он попытался встать, но я потянула его за руку, не вынуждая, а прося остаться на месте. Он позволил мне усадить его обратно, хотя силища у него такая, какой мне точно не видать. Тоже, конечно, повод для огорчений.

Я вздохнула и попыталась преодолеть и его грусть, и свою.

— Ты потому спросил, что я отвернулась и не смотрела, как ты раздеваешься?

Он кивнул.

— Я плохо себя чувствую. Кажется, я простудилась.

Он недоумевающе на меня глянул.

— Помнишь, кто-то из стражей говорил, что последние события в холмах сделали меня такой же бессмертной, как вы?

Еще кивок.

— Похоже, он ошибся. Если я простужусь, значит, я попрежнему смертная.

Он накрыл мою руку своей.

— Но почему ты от меня отвернулась, даже если так?

— Я тебя люблю, Холод. Но это значит, что я буду стареть и смотреть, как ты остаешься юным и прекрасным. Вот это тело, которое ты любишь, таким не останется. Я постарею и умру, и каждый день я должна буду смотреть на тебя и знать, что ты не понимаешь. Даже когда я стану старухой, ты все так же будешь медленно раздеваться и все так же будешь прекрасен.

— Ты навсегда останешься нашей принцессой, — сказал он. По лицу было видно, что он старается понять. Источник: http://darkromance.ucoz.ru/

Я убрала руку и снова легла, глядя в невероятно прекрасное лицо. Слезы жгли глаза и скапливались в горле, мне казалось, что я захлебнусь жалостью к себе. Столько всего сегодня случилось, столько ужасного, столько опасностей, а я вот-вот зарыдаю оттого, что мои любимые мужчины всегда останутся молодыми и прекрасными, а я — нет. Я боялась не смерти, нет. Я боялась увядания. Как смирился с этим муж Мэви Рид? Как он смотрел на ее вечную юность, старея сам? Как он смог сохранить любовь и рассудок?

Холод склонился надо мной широкими плечами, волосы завесили меня со всех сторон, будто сияющий полог шатра, застывший водопад, блистающий в полумраке моей спальни.

— Этой ночью ты молода и прекрасна. Зачем думать о грустном, когда оно далеко, а я рядом? — Он прошептал последние слова мне прямо в губы и завершил их поцелуем.

Я позволила ему себя поцеловать, но сама не ответила. Разве он не понял? Нет, конечно, не понял. Откуда же ему знать? Или… или?..

Я уперлась рукой ему в грудь и чуть оттолкнула, чтобы взглянуть в глаза.

— С тобой такое было? Ты любил женщину и видел, как она стареет?

Он резко выпрямился и отвернулся. Я взяла его за руку, попыталась обхватить ее, но у него слишком большие руки, чтобы я могла сомкнуть пальцы на запястье.

— Было, да?

Он не повернулся, но помолчал и потом кивнул.

— Кто она была? Когда?

— Я увидел ее за оконным стеклом, когда был еще просто Холод, а не Смертельный Холод. Я был мороз и иней, оживленный верой людей и магией волшебной страны. — Он неуверенно на меня глянул. — Ты помнишь, я был таким в твоем видении?

Я кивнула. Да, я помнила.

— Ты пришел под ее окно в образе Джекки Инея, — догадалась я.

— Да.

— Как ее звали?

— Роза. У нее были золотые кудри и глаза цвета зимнего неба. Она увидела меня и сказала матери, что за окном кто-то есть.

— Второе зрение, — сказала я.

Он кивнул.

Я хотела перестать спрашивать, но не смогла.

— И что было дальше?

— Она всегда держалась особняком — дети как будто понимали, что она другая. Не надо ей было рассказывать им о своих видениях. Ее прозвали ведьмой, и мать ее тоже. А отца у нее не было. Если верить россказням соседей — никогда. Я их слышал, когда рисовал узоры на стеклах: они шептались, что Розу зачал не человек, а дьявол. Они с матерью были так бедны, а я только доставлял им лишние страдания — я ведь зимний холод. Я так хотел ей помочь. — Он поднял большие ладони, словно видел вместо них другие, маленькие, куда более слабые. — Мне надо было стать сильней.

— Ты попросил о помощи? — спросила я.

Он удивленно на меня посмотрел:

— Ты имеешь в виду, попросил Богиню и Консорта?

Я кивнула.

Он улыбнулся. Улыбка осветила его лицо обычно скрытой от мира радостью.

— Попросил.

Я улыбнулась ему в ответ.

— И тебе помогли.

— Да, — сказал он с той же улыбкой. — Я заснул, а когда проснулся, я стал выше и сильнее. Я нашел им дров для очага. Нашел еду.

Тут радость на его лице померкла.

— Еду я забрал у других крестьян, и они обвинили ее мать в воровстве. Роза им говорила, что еду принес ее друг, ее сияющий друг.

Я взяла его за руку.

— И тогда они обвинили ее в колдовстве, — тихо сказала я.

— Да. И в воровстве тоже. Я пытался помочь, но я не понимал, что значит быть человеком, я даже что значит быть фейри не понимал. Для меня все было таким новым, Мерри! Я не знал, как быть чем-то, кроме льда и холода. Я был овеществленной мыслью, я не знал, как быть живым, и не знал, что это такое.