Книга перемен - Дмитрий Вересов

А Михаилу Александровичу доктор поставил предварительный диагноз «язва желудка», выписал справку и велел побыстрее отправляться домой и ложиться в клинику на обследование и быть готовым к тому, что может понадобиться операция. Со справкой от доктора Михаила Александровича никто задерживать не стал. Игорь Борисович, не получивший свыше ровным счетом никаких инструкций, лично вручил ему билет на первый же самолет и, отведя очки в сторону и вниз, пробурчал:

— Один мой знакомый спасся от язвы голоданием и спиртом. Поголодайте до дому, Михаил Александрович. Никто ведь не угадает, что здесь съедобно, а что нет.

— А спирт? — усмехнулся Михаил Александрович, правильно поняв намек особиста и удивившись такой доброжелательности.

— Спирт по желанию. Дезинфекция никогда не помешает, — двумя глазами подмигнул сквозь очки Игорь Борисович.

Только в самолете Михаил Александрович вдруг вспомнил, что не везет своим никаких подарков, кроме деревянных фигурок зайца, слона и бегемота, с которыми успел сжиться как с родными. Он огорчился своей забывчивости, хотя и понимал, что Аврора и бессребреник Франик ждут его самого, а не подарков.

По возвращении домой болезнь Михаила Александровича значительно приутихла на Аврориной диете, но не отступила окончательно, и он клятвенно пообещал ходившей с ним везде под ручку жене, что обязательно обследуется сразу же после свадьбы Вадима. Его познакомили с невестой, и он, несмотря на то, что был предупрежден Авророй Францевной об особенностях характера и манере поведения Оксаны, оказался неприятно поражен, озадачен и вскоре утомлен проявлениями ее бурного темперамента и провинциальной бесцеремонности. Рядом с Оксаной в Михаиле Александровиче просыпалось чувство противоречия, и ему, в пику ее вулканическому нраву, хотелось превратиться в чопорную ледышку, и в этой роли он сам себе был крайне не симпатичен.

— Она называет меня папой, — оправдывал свою явно выраженную неприязнь Михаил Александрович. — С какой стати?

— У них так в Днепропетровске принято, Миша, — оправдывала будущую невестку Аврора Францевна. — Это вполне терпимо. Что ты придираешься и ведешь себя английским даже не лордом, а дворецким? Ревнуешь?

— Не особенно. Просто не понимаю Вадика. Интеллигентный мальчик, а женится на… барабане. На таком, у которого сверху еще и медные тарелки присобачены. У меня все внутри дрожит, гудит и резонирует в присутствии мадемуазель Оксаны. У меня от нее живот болит хуже, чем в пустыне. Так и хочется посадить ее в клетку и завесить темной тряпкой, чтобы угомонилась.

— Ох, ох, Миша! — засмеялась Аврора. — Ох, ох, ты не лучше Франика! Он не так давно сравнил не понравившуюся ему девочку с виолончелью и довел ее до слез, паршивец. А ты. Ох, ох!.. Господи, Мишенька, до чего смешно!

— Ни до чего я ее не доведу, — огорчился Михаил Александрович. — Это она меня доведет. Ей все по барабану, любая гадость в радость.

— И слава богу. Она очень жизнестойкая. Ты не находишь, что Вадиму она подходит больше, чем кто-либо еще? Я не в восторге от нее, но.

— Но считаешь, что она будет хорошей заменой тебе? Я правильно понял?

— Ну да, — погрустнела Аврора Францевна. — В конце концов, пора меня кем-то заменить. Я и с одним Фраником-то с трудом справляюсь. Бесенок растет, редко угадаешь, что у него на уме.

— Ладно, поживем увидим, Аврорушка, — вздохнул Михаил Александрович. — Между прочим, а знакома ли ты с родителями… э-э-э… противоположной стороны?

— Не знакома. Я говорила Вадику, что это несколько неудобно. Не то чтобы я так уж стремилась завязать родственные отношения, но, кажется, так положено — встречаться родителям в преддверии свадьбы детей. Но Вадька виляет, у него прямо-таки лисий хвост вырос для виляния, необыкновенно длинный и мохнатый хвост, и уверяет меня, что все эти церемонии ни к чему, что на свадьбе встретимся. Свадьбу они закатывают в «Невском» ресторане, и, кажется, это будет что-то умопомрачительно грандиозное. И тут встает денежный вопрос, как ты понимаешь. А Вадька говорит, что беспокоиться не о чем, что все оплачено-проплачено-переплачено и наш вклад никому не нужен. Как-то гадостно от таких заявлений. Впрочем, мало ли что Вадька говорит! Я решила принести конверт с деньгами прямо на свадьбу и отдать. То, что ты заработал в Ливии, помимо твоего злостного гастрита, разумеется, — грустно улыбнулась Аврора, — придется как нельзя более кстати.

И только на свадьбе Авроре Францевне и Михаилу Александровичу стало ясно, насколько жалким и смехотворным выглядел бы их вклад в эту чудовищно роскошную ассамблею. Во Дворце бракосочетаний, где проходила регистрация, Аврора во все глаза разглядывала платье Оксаны, приобретенное явно не в «Пассаже» и не в специализированном салоне для новобрачных, куда выдавались талоны, и сшитое не в. Вот, между прочим, где такое могли сшить? Вернее, соорудить? Необъятный кринолин тяжелого белого шелка, весь в капроновых розах, обрызганных бриллиантами. Но фижмы и длинный шлейф? Это явное излишество. Таким же вопиющим излишеством, несуразностью выглядели прорезные готические буфы рукавов и высокий, чуть не выше прически, морозно-кружевной воротник а-ля Мария Стюарт. Фата, само собой, никак не могла сосуществовать с подобным воротником. Фата цеплялась бы за воротник и топорщилась, потому, вероятно, была заменена тюрбаном, украшенным страусиным пером. Перо, за неимением настоящего аграфа, удерживала бриллиантовая брошь в виде шестиконечной снежинки.

Позднее обнаружилось, что все это великолепие — и фижмы, и шлейф, и воротник, и глупые буфы — снимаются. В ресторане Оксана осталась в немного слишком прилегающем и низко декольтированном атласе, а тюрбан размотали и превратили в странного вида фату, более напоминающую измятое полотенце. Перо брошкой прицепили сбоку, и оно изысканно ниспадало на шею и декольте, пышной водорослью колыхалось во влажной, горячей стихии дыхания и флюидов (если не сказать испарений), почти зримо поднимающихся от тела новобрачной, — было жарко. В самом деле, второй этаж «Невского», где сняли ради свадьбы большой зал, моментально нагрелся и вскипел шампанским и бурным оживлением вокруг накрытых столов.

— Йося! Йося! Иди уже знакомиться! — раздался визгливый крик позади растерявшейся в водовороте гостей Авроры. — Йося — это Иосиф Михайлович Полубоевой, мой муж, а я — та самая Фрида Наумовна из Днепропетровска. И как вам Оксаночкино платье? Его шили в театральных мастерских, а бриллиантики — это моего покойного двоюродного деда, киевского аптекаря, спасенные, — я сама нашивала. Разве ж можно? Давайте вашу коробочку. Там сервиз, да-а? Поставим на особый столик, куда подарки сносят. За ним приглядывают. Мало ли тут всяких ходит?

— Простите? — только и сказала Аврора, вцепившись в локоть Михаила Александровича.

— Мне вас Вадик показал. Сам он занят, шампанское с Соломоном пьет. А Рувимчик так и не приехал. Дела у него! Какие у него дела? Языком чесать у него дела! А ведь это он их сосватал, вы знаете? Мне Вадик рассказал. Ну! Идите же за стол — кушать! Все должно быть очень вкусно. Я и Рахиль с Сонечкой сами присматривали здесь на кухне, так присматривали, что шеф-повар уволился. И хорошо. А то бы он наготовил! Мы современные люди, не то что тот же Изя: не смотрим, кошерное, не кошерное. Было бы вкусно и чисто. И музыка будет под названием вокально-инструментальный ансамбль «Биробиджан-два». Почему два? Спросите — не знаю. А тамаду мы сегодня прогнали, он напился. Тамадой придется быть Соломону. Он — ничего, веселый, но всегда один и тот же анекдот рассказывает. Знаете? Пришел мессия на землю. Весь народ встречает, ликует, один рабби Шмуклер деньги считает. Ждал мессия, ждал, пока рабби деньги сосчитает, не дождался и сам идет к рабби. «Рабби Шмуклер, — говорит, — вот уже я. Сколько вас можно ждать?» «И кто бы говорил, господи?» — отвечал рабби Шмуклер, не отрываясь от денег. Вы хорошо себя чувствуете или наоборот?

Последний вопрос адресовался явно Авроре, побледневшей от головокружения, вызванного духотой, громким нестройным гулом и гостеприимством Фриды Наумовны. Аврора, наконец, осознала, что перед нею родители Оксаны, и ответить постаралась настолько любезно, насколько была в состоянии:

— Все замечательно, Фрида Наумовна. Мы счастливы познакомиться. — И незаметно пихнула ногой Михаила Александровича, призывая его подтвердить ее слова.

— Да, да, — очнулся Михаил Александрович. — Очень. Очень, знаете.

— Йося! Йося! — залилась Фрида Наумовна. — Что же ты молчишь, как неживой? Проводи папу и маму Вадика к столу, поближе к детям. Там место оставлено. Выгони Изю, если он туда уже уселся.

— Ах, так вы — мама и папа Вадика! — ожил неживой Йося, и печать мучительных раздумий сошла с его библейского чела. — А я-то все думал, кто бы это мог быть? Так я рад, я счастлив! Если вам вдруг понадобится гинеколог, так вот он я!