Флорентийская голова (сборник) - Владислав Кетат

Из чёрного хода мы попали в неосвещённый коридор, прошли по нему до конца, свернули налево и оказались у пожарного выхода из спортивного зала. У двери толпился какой-то народ, в основном малышня, которой вход на «А ну-ка, парней», а, тем более, на дискотеку был заказан. Майрон беспардонно растолкав галдящую мелюзгу, исчез за дверью; я, стараясь не отстать, шмыгнул за ним.

Пригнувшись, мы проскочили просматриваемый участок спортзала и смешались с толпой под баскетбольным щитом. Майрон потащил меня дальше, сквозь толпу, согнал кого-то из младших с «коня», который стоял у стены, залез на него сам и подал руку мне. Я присел на чёрный кожаный краешек и осмотрелся. Довольно скоро меня заметили, и по толпе тут же прокатилось: «Сила, Сила, Сила…» С разных сторон я стал ловить на своей повязке восхищённые девчоночьи взгляды. Не в силах это вынести, я слез обратно и переключился на конкурс.

В центре облепленного по периметру школьниками и школьницами спортзала находились три сдвинутые парты, перед которыми стояли три парня в надетых задом наперёд офицерских ушанках с опущенными ушами. В руках у каждого было по автомату Калашникова с примкнутым магазином. Все трое держали автоматы одинаково: левой рукой за цевьё, правой за магазин. Приклады упирались в парты. Немного поодаль от вооружённой троицы стоял военрук Геннадий Петрович Мочалов по кличке «ГП» (аббревиатура расшифровывалась как «гражданский противогаз»).

В левой руке военрука блеснул циферблат секундомера (бурчащий зал, словно по команде, затих), правая взмыла вверх, а затем невероятно резко опустилась вниз (мне даже показалось, что я услышал свист рассекаемого рукой воздуха).

— Марш-марш! — гаркнул ГП.

«Интересно, в каких войсках он служил?» — подумал я.

Школьники синхронно отомкнули магазины и грохнули ими о парты. Зал взревел. Автоматы в руках разбирающих начали стремительно таять. У каждого рядом с магазином будто из воздуха появились: пенал, шомпол, крышка ствольной коробки, возвратный механизм, затворная рама, затвор…

Мой одноклассник Витька Лиманов, который стоял по середине, между Майком Цветовым из девятого «Б» и Олегом Соколовым из девятого «А», первое время не отставал от старших, и даже, как мне показалось, лидировал, но случилось страшное — подлый пенал в какой-то момент скатился с его парты и упал на пол. Витька сразу понял, в чём дело, наклонился и стал шарить одной рукой по полу (другой он держал автомат), но без толку — найти такой маленький предмет на полу с надвинутой на глаза шапкой было невозможно. Витьке пытались помочь, орали во всю глотку, что надо искать справа, у Цветова под ногами, но в общем гомоне он, конечно, не мог ничего разобрать. Когда ГП дал отмашку, и все трое сняли ушанки, стало видно, что Витьки в глазах стояли слёзы.

— В этом конкурсе победил ученик девятого «Б» класса Михаил Цветов, — объявил ГП, и, дождавшись, пока стихнут радостные вопли, добавил: — с результатом: разборка — семнадцать секунд, сборка — двадцать две секунды! Это, товарищи, оценка пять! — ГП потряс Цветова за руку. — Второе место занял Соколов Олег, девятый «А».

Про Витьку ГП даже не упомянул.

Дальше были: стрельба из «воздушек» по спичечным коробкам с тридцати метров, подтягивание на перекладине, жим восьмикилограммовых гирь (только старшеклассники), бег по залу с «раненым» на закорках и ориентирование в пределах спортзала по компасу. Наконец, наступила кульминация вечера, упражнение, развивающее силу и интеллект — перетягивание каната. Этим действом руководил наш физрук — беззлобный алкоголик Геббельс.

От каждого класса пригласили четверых ребят. Мой восьмой «В» был представлен следующими, равными, как на подбор, товарищами: Пашей Зайковым, Костей Дзюбой, Андреем Коломийцем и Саней Варнавским. Так вышло, что эти мои одноклассники по габаритам не уступали ребятам из девятых классов, и, по очереди расправившись с одногодками (восьмыми «А» и «Б»), принялись за девятые. Одна за другой вражеские четвёрки, часто уже лёжа на полу, вытягивались за благословенную черту.

— Вот это кабаны! — восхищённо крикнул Геббельс, — что же будет через год…

После объявления победителей, вручения грамот и ценных подарков (ручек и записных книжек) в зале погасили свет, и искажённый усилителем голос школьного диск жокея, Димона Крылова, сообщил:

— А теперь… (щелчок подтяжек) дискотека!

В ту же секунду зажглись огни цветомузыки и зазвучали первые аккорды (там-там-там-тара-дара-дам-там-там) «Эскадрона» Газманова. Я передать не могу, какой в зале начался вой. Застоявшиеся зрители ринулись в центр зала и, как по команде начали истово дёргаться.

Поначалу мне было смешно, и я то и дело кусал губу, чтобы не заржать, но когда массовое дёрганье кончилось, и начались «медляки», к горлу подкатил ком. Сердце моё сжалось в чудовищной тоске по навсегда ушедшим годам.

«Почему же навсегда? — неожиданно пришло мне в голову, — вот оно, прошлое, бери, не хочу».

И вот тут я увидел Женю. Она шла вдоль низких скамеек, на которых сидели те, кого не пригласили (или те, кто не нашёл в себе смелости пригласить кого-нибудь на танец). На ней был аккуратный, наверняка импортный, брючный костюмчик, что сильно отличало её от остальных девиц — наши, все, как одна, пришли в коротких кожаных юбках, свободных блузках, и блядских колготках «в сеточку», и от каждой немилосердно веяло «Красной Москвой».

Увидев меня, Женя улыбнулась. Я поднялся ей навстречу.

— Привет Валь, — сказала она, — вот мы и встретились.

— Привет, — выдавил из себя я, — встретились.

«Это хорошо, что в зале темно, — подумал я, — а то бы все увидели, какой я красный».

— Потанцуем? — спросила Женя и, не дожидаясь ответа, также ловко, как и тогда, схватила меня под руку и поволокла в зал.

Мы остановились примерно в том месте, откуда в баскетболе выполняют штрафные броски. Женя положила мне руки на плечи, я взял её за талию, и, соблюдая «пионерское» расстояние, мы стали раскачиваться в такт «Wonderful Life».

И тут, глядя на неё, я понял, что мне показалось странным и притягательным в её лице, когда я увидел её в первый раз — оно было детским. То есть, я хочу сказать, что это не было лицо ребёнка — это было лицо тридцатилетней женщины — просто было в нём что-то такое, что бывает только у детей.

— Зачем ты так на меня смотришь? — услышал я сквозь музыку.

Я чуть наклонился к ней и почувствовал запах её волос.

— Как, так? — спросил я.

— Сам знаешь, как, — ответила она и улыбнулась.

Я попытался немного прижать её к себе, но Женя только ещё больше отстранилась.

— Валя, не надо, — прошептала она, — давай потом.

От этих слов меня окатила волна давно забытых юношеских чувств. От чресл к солнечному сплетению и обратно прокатилась приятная судорога.

«Господи, как же хорошо стать снова молодым! — подумал я. — Вот же оно, счастье, а всё остальное — обман трудящихся!»

Блаженная волна по позвоночнику добралась до головы, и мне вдруг больше всего на свете захотелось, вскинув руки вверх, подпрыгнуть на месте и заорать в голос что-нибудь вроде: «Боже мой, как же я счастлив!» Как я от этого удержался, понятия не имею.

Женя, похоже, решила, что со мной творится что-то неладное; подняла голову и посмотрела на меня с некоторым сомнением.

— Что с тобой? — спросила она.

— Я самый счастливый в мире человек, — признался я.

— А, понятно, — ответила Женя и снова улыбнулась.

Через несколько секунд «медляк» кончился, и загрохотал какой-то знакомый, но добросовестно забытый мной музон.

— Пойдём, погуляем, — практически прокричала Женя мне на ухо.

Я кивнул, и мы двинулись сквозь дрыгающиеся тела к выходу.

Потеряв всякую осторожность, я повёл Женю через главный выход из спортзала, и, разумеется, прямо за дверью мы налетели на нашу «классную».

— Силантьев, ты, почему здесь? — загудела она, — ты же болеешь!

— Уже ухожу, Валентина Григорьевна, — ответил я.

— Он только меня проводит, и сразу домой, — поддакнула Женя.

От подобной наглости у Валентины Григорьевны искривилось лицо. Пока та пребывала в лёгком шоке, мы гуськом просочились между ней и стеной и рванули к выходу.

Уже у самых дверей, там, где обычно стояли дежурные и проверяли наличие у школьников сменной обуви, я чуть не врезался головой в фантастические по размерам буфера Жанны Ивановны Коневой.

— Та-а-а-ак, — закладывая руки за спину и расставляя ноги на ширину плеч, протянула Жаба Ивановна, — Кострова, Силантьев.

— Здрасьте, Жанна Ивановна, — синхронно сказали мы.

— Здравствуйте, здравствуйте, куда торопимся?

— Домой, — снова синхронно ответили мы.

— К кому? — насторожилась Жаба Ивановна.

Мы с Женей переглянулись.