Времена не выбирают - Елена Валериевна Горелик

— Вам это не грозит — вы говорите как живой человек, а не как плохой актёр…

Дитрих мысленно обозвал себя недоумком: всё стало ясно, как день! Нет никаких сомнений, что Дарья Васильевна подпала под обаяние государя: он умел производить должное впечатление. Но во взгляде девицы снова читалась печаль.

Теперь господин майор в точности знал, что сейчас произойдёт.

Пётр Алексеевич, нисколько не смущаясь присутствия ученика, предложит девице пройти с ним. Это предложение обидит Дарью Васильевну, и с её стороны последует деликатный, но твёрдый отказ. Тогда самодержец попросту повернётся и молча уйдёт — тоже с обидой.

И всё закончится? Верится в это слабо.

Сколько ударов сердца будет ещё длиться это тягостное для Дитриха молчание?

Тишину прервал чей-то голос снаружи, звавший Дарью Васильевну. Та встрепенулась, словно сбрасывая наваждение. Кто-то забарабанил в дверь.

— Братец, открой, — сказала девица своему ученику.

Мальчишка отпер дверь. В «приёмный покой» тут же ввалились двое мужчин, причём один, безбородый, в распахнутом кафтане, буквально висел у седого бородатого дядьки на плече, прижимая руку к своему животу. Из-под ладони растекалось по рубахе тёмное пятно. Дарья мгновенно бросилась к нему.

— Зарезали! — громко, путано и с подвыванием начал объясняться бородатый. — Стёпка это, сын мой! Антипка его ножичком!.. Антипку-то повязали, а Стёпка в крови!

— На стол! — неожиданно властно скомандовала девица. — Юхан, свет, инструменты, тампоны, бинты, иглы и нитки! Пётр Алексеевич, помогите его раздеть! Вы! — это уже бородатому. — Вон котелок с водой — в печку его, и следите, когда закипит!.. Ножницы мне!.. Да прекратите вы причитать, папаша! И не таких вытаскивали!..

Куда подевалась тихая, скромная, вежливая Дарьюшка? В неё будто вселился дух младшей сестры. Но Дитрих, несмотря на резкую перемену обстановки и несусветную суету, что воцарилась в приёмном покое, почувствовал облегчение. Нечто давящее не просто отодвинулось куда-то до времени, а совсем отступило, исчезло, растаяло, словно наваждение. Бог его знает, почему, но он был благодарен неведомому злодею Антипке, причинившему несчастье какому-то парню. Если бы не это…

Нет, лучше о плохом не думать.

8

— Невероятно… Взгляните, Пётр Алексеевич. Вот это я понимаю — везение.

— Да этот парень в рубашке родился.

Медицину государь и правда изучал, хоть и с весьма специфической стороны — по анатомическим театрам и атласам. Ему не требовались дополнительные пояснения. И так всё очевидно: ножичек, изрядно прорезав слой жира и крепкую прямую мышцу в верхней части брюшины, до кишечника едва концом достал, да и того не повредил. Крови было много, однако чистой, без примеси содержимого, что в кишках обычно обретается.

Операция надолго не затянулась. Парня пристегнули ремнями к столу, дали в зубы ложку и велели думать о чём-то хорошем: поить больного снотворным снадобьем при подозрении на повреждение кишечника было нельзя. Впрочем, раненый был в прострации от всего случившегося и, вполне вероятно, пока боли не ощущал. Потребовалось очень аккуратно расширить рану скальпелем, зажать повреждённые крупные сосуды и удалить натекшую в полость кровь, на что старшая девица Черкасова употребила маленькие свёрточки из полосок чистого полотна, кои брала не руками, а нарочитым зажимом. Он сам при этом держал рану открытой, придерживая её края пинцетами. После удаления крови оба медикуса и ученик ещё раз всё осмотрели, снова убедились, что кишечник действительно не задет. Девица обработала раневой канал остро пахнувшим настоем, приняла от ученика ещё один инструмент, вынула им отмокавшую в хлебном вине иголку с тонкой шёлковой ниткой и принялась методично, снизу вверх, зашивать всё, что было разрезано, вплоть до кожи. Затем зашитую рану смазали поверху другим настоем, перевязали, больного всё же напоили снотворным и перенесли в «палату» к прочим пациентам. После чего помыли руки и наконец спровадили горюющего родителя — с наказом поутру сходить в храм и поблагодарить Бога за великую милость, что всё обошлось малой кровью.

— Хуже всего, когда в такую рану попадает грязь, — сказала Дарья, доставая из ящичка чистейшие белые полотенца. — Старшего-то я помню, неделю назад приходил ко мне с нагноением. Видели повязку у него? Занозу загнал в палец, вытащил и продолжил работу, даже рук не помыв. А к утру кисть разнесло. Пришлось вскрывать и чистить. Да, сепсис убил больше людей, чем пули…

Государь не без доли удивления отметил в себе разительную перемену. Дарья хороша, слов нет. Но если всего часом ранее она была для него лишь очередной девкой, с которой не грех свести близкое знакомство, то операция изменила всё. Он увидел её истинное лицо.

Вроде девица нисколько не походит на брата с сестрою и прочих …современников, но сердцем почувствовалось — одна из них. Словно железо в бархат обернули. Стоило видеть, как она на него зыркнула, когда сунулся к раненому, не помыв руки. Сама не только перед операцией начисто вымыла их от кончиков пальцев до локтей, но и тем же хлебным вином ополоснула, а нос и рот прежде закутала в белую тряпку, пояснив: мол, даже дыхание не должно касаться раны… Знания, несопоставимые со всем, что он видел, и несокрушимый дух — вот что сделало сию девицу недоступной. Три с лишним сотни лет, ограждали её, словно крепостная стена.

Ему редко встречались люди, преданные своему делу так беззаветно. Дарья — одна из них.

Тем ценнее будет сей трофей.

— Простите меня, что взялась командовать, — она по-доброму, даже немного виновато улыбнулась. — Иначе нельзя. Дашь слабину — все разбегутся по углам, потеряю время. Пациент может кровью истечь, пока уговорю кого-то помочь.

— Иной раз лекарь что офицер, может и покомандовать, — сказал государь, вытирая руки после мытья. — Я не в обиде… Спасибо за науку, Дарья Васильевна, — добавил он, ощущая нечто для него небывалое — грусть.

— Что вы. Это вам спасибо — за помощь, — вздохнула девица, наблюдая, как парень-ученик взял ведро и пошёл по воду. — Снова прошу прощения, нам прибраться надо после операции.

— Смею ли я просить о новой встрече? — спросил он.

Девица смотрела на него своими огромными светло-карими, почти золотыми глазищами — не мигая, в упор.

— Конечно же, приходите, — сказала она едва слышно. — Буду рада вас видеть …снова.

Нет. С этой точно нельзя, как с иными. Его охватил странный азарт: сделать то, чего не делал никогда в жизни — завоевать девицу, как простые смертные, что добиваются благосклонности женского пола разными политесами. Ибо лишь тому знаешь цену, что получил не даром… Рука Дарьи была тёплой, красноватой, с набухшими жилками, пахла смесью дорогого душистого мыла, хлебного вина и лекарских снадобий. Поцеловал ей