Приключения Шерлока Холмса. Мой друг, убийца (сборник) - Артур Дойл

Около девяти часов свет, поблескивавший между деревьями, погас, и Сток-Морон растворился в темноте. После двух часов томительного ожидания, как раз тогда, когда часы пробили одиннадцать, прямо перед нами неожиданно вспыхнул яркий огонек.

– Это сигнал. Из средней комнаты, – воскликнул Холмс, вскакивая с кресла.

Внизу мы столкнулись с хозяином постоялого двора. Холмс в двух словах объяснил ему, что мы идем в гости к знакомым и, возможно, останемся там на ночь. В следующий миг мы уже были на темной дороге. Холодный ветер дул нам в лицо. Мы молча устремились к желтому огоньку, одиноко мерцающему во мраке.

Попасть на территорию усадьбы было нетрудно. В ветхой стене, окружающей старый парк, было полно брешей и проломов. Пробравшись между деревьями, мы вышли к газону, пересекли его и уже хотели влезть в окно, как вдруг из лавровых кустов, растущих у стены, на газон метнулось какое-то существо, похожее на страшного уродливого ребенка. Помогая себе неестественно длинными руками, оно быстро пробежало по траве и скрылось в темноте.

– О Боже! – прошептал я. – Вы это видели?

В первую секунду Холмс был поражен не меньше моего. От волнения он крепко, будто тисками, сжал мое запястье. Но потом тихо рассмеялся и приблизил губы к моему уху.

– Это его свита, – шепнул он. – Павиан.

Я и забыл, каких странных животных держит у себя доктор. Где-то тут был еще гепард. И он в любой миг мог наброситься на нас. Признаюсь, я почувствовал себя гораздо лучше, когда, последовав примеру Холмса, предварительно разулся и влез через окно в спальню. Мой спутник бесшумно закрыл ставни, переставил лампу на стол и окинул взглядом комнату. Все выглядело точно так же, как днем. Потом он подкрался ко мне, сложил трубочкой руку и прошептал мне в ухо так тихо, что я с трудом различил слова:

– Малейший шум все погубит.

Кивком головы я дал знать, что понял.

– Свет нужно потушить. Он увидит его через отверстие в стене.

Я снова кивнул.

– Не засните. От этого может зависеть ваша жизнь. Приготовьте револьвер, он может понадобиться. Я сяду на кровать, вы – на тот стул.

Я вытащил револьвер и положил его на угол стола.

У Холмса была с собой длинная, тонкая трость. Ее он положил на кровать так, чтобы до нее удобно было дотянуться рукой. Рядом он поместил коробку спичек и огарок свечи. После этого он потушил лампу, и комната погрузилась во тьму.

Смогу ли я когда-нибудь забыть те ужасные минуты напряженного ожидания? Я не слышал ни единого звука, даже дыхания, хотя точно знал, что мой друг сидит всего лишь в нескольких футах от меня с открытыми глазами и нервы его напряжены не меньше, чем у меня. Ставни на окнах не пропускали ни единого луча света, нас окружала полная, абсолютная темнота.

Иногда снаружи доносился крик какой-нибудь ночной птицы, один раз под окном раздалось протяжное, скрипучее кошачье мяуканье – выходит, гепард действительно свободно разгуливал по двору. Где-то уж совсем вдалеке часы на сельской церкви отбивали каждую четверть часа. Какими долгими казались эти четверти! Пробило двенадцать, потом час, два, три, а мы все сидели и вслушивались в тишину, не зная, что нас ждет.

И тут наверху, в районе вентиляционного отверстия, на какую-то долю секунды блеснул свет, и мы почувствовали сильный запах горелого масла и раскаленного металла. Кто-то в соседней комнате зажег потайной фонарь. Потом я услышал какое-то шуршание, и все снова смолкло, только запах становился все сильнее. Около получаса я просидел, тщетно пытаясь уловить хоть звук. Потом неожиданно стал слышен другой, едва заметный шум, очень тихое, ровное шипение, словно струйка пара выбивалась из носика кипящего чайника. В ту же секунду Холмс вскочил с кровати, зажег спичку и стал бешено колотить тростью по шнурку фальшивого звонка.

– Вы ее видите, Ватсон? – закричал он. – Видите?

Но я ничего не видел. Как только Холмс зажег свет, до моих ушей донесся тихий отчетливый свист, однако неожиданная вспышка ослепила мои привыкшие к темноте глаза, и я просто не мог различить тот предмет на шнурке, по которому так яростно бил палкой мой друг. Я увидел, что его лицо было мертвенно-бледным от ужаса и отвращения. Он перестал орудовать тростью и стал всматриваться в отдушину, как вдруг наступившую тишину прорезал самый жуткий крик из тех, которые мне когда-либо доводилось слышать. Крик становился все громче и громче; боль, страх и ярость слились в один отчаянный вопль. Потом мне рассказывали, что этот крик поднял с постелей не только обитателей близлежащей деревни, но даже был слышен в отдаленном доме приходского священника. Похолодев от страха, мы с Холмсом смотрели друг на друга, не в силах пошевелиться, пока последний его отголосок не растворился в тишине, которая породила его.

– Что это? – задыхаясь промолвил я.

– Это значит, что все кончено, – ответил Холмс. – Наверное, это даже к лучшему. Берите револьвер, мы идем в комнату доктора Гримсби Ройлотта.

С мрачным лицом он зажег лампу, и мы прошли по коридору к комнате доктора. Дважды Холмс постучал в дверь, но ответа не последовало. Тогда он повернул ручку и вошел, я последовал за ним, держа наготове оружие.

Нашим глазам представилось поразительное зрелище. На столе стоял потайной фонарь с наполовину закрытой задвижкой, яркий свет которого был направлен на сейф. Дверь железного ящика была приоткрыта. Рядом с ним на деревянном стуле сидел доктор Гримсби Ройлотт в длинном сером халате, из-под которого торчали голые лодыжки. На ногах у него были красные турецкие туфли без задников, на коленях лежал тонкий хлыст, который привлек наше внимание днем. Голова его была запрокинута, подбородок торчал вверх, а страшные остекленевшие желтые глаза смотрели куда-то в угол потолка. На лбу у него лежала странная желтая лента с коричневатыми пятнами. Казалось, она была туго завязана вокруг его головы. Когда мы вошли, он не пошевелился и не издал ни звука.

– Лента! Пестрая лента! – тихо произнес Холмс.

Я сделал шаг вперед, и в тот же миг это странное украшение пришло в движение, и из волос доктора с шипением медленно выползла маленькая граненая головка и раздувшаяся шея мерзкой змеи.

– Это болотная гадюка! – воскликнул Холмс. – Самая ядовитая индийская змея. Он умер через сорок секунд после укуса. Что ж, зло покарало зло. Преступник упал в яму, которую вырыл другому{84}. Давайте теперь вернем это существо в его логово и отведем мисс Стоунер в более безопасное место. Потом сообщим полиции о том, что произошло.

С этими словами он быстрым движением взял с колен трупа хлыст и набросил петлю на шею гадюки, после чего снял рептилию с ее жуткого ложа и, держа на вытянутой руке, забросил в железный сейф, который тут же захлопнул.

Таковы истинные обстоятельства смерти доктора Гримсби Ройлотта из Сток-Морона. Нет надобности отягчать и без того затянувшееся повествование описанием того, как мы рассказали о случившемся еле живой от страха девушке, как утром посадили ее на поезд и отправили к тете в Харроу, или того, как официальные власти после продолжительного расследования пришли к заключению, что доктор погиб в результате неосторожного обращения с опасным домашним питомцем. Все, что еще оставалось для меня непонятным, Холмс объяснил мне, когда мы на следующий день возвращались в Лондон.

– Я пришел к совершенно неправильным выводам, которые показывают, дорогой Ватсон, как опасно строить какие-либо заключения, не имея достаточно данных, – сказал он. – Присутствия цыган и слова «лента», которым бедная девушка наверняка хотела описать то, что она успела заметить, когда зажгла спичку, оказалось достаточно, чтобы направить меня на ложный след. Меня оправдывает только то, что я сразу понял свою ошибку, когда увидел, что, какая бы опасность ни угрожала хозяйке комнаты, она не могла исходить со стороны двери или окна. Мое внимание, как я уже говорил, сразу привлекла отдушина и шнурок звонка над кроватью. Когда я обнаружил, что шнурок фальшивый, а кровать привинчена к полу, у меня тут же возникло подозрение, что веревка была приспособлением, по которому нечто, попавшее в комнату через вентиляционное отверстие, могло спуститься к кровати. Я сразу подумал о змее{85}, а вспомнив о любви доктора к экзотическим индийским животным, понял, что иду верной дорогой. Мысль об отравлении ядом, который не обнаружит ни один химический анализ, вполне могла прийти в голову умному и безжалостному человеку, долго прожившему на востоке. Скорость, с которой действует яд, тоже, с его точки зрения, являлась преимуществом. Заметить два крошечных прокола в том месте, где в кожу вонзились ядовитые зубы, смог бы только очень глазастый инспектор. Потом я начал думать о свисте. Конечно же, ему нужно было как-то приманивать змею обратно до того, как настанет утро и жертва сможет ее увидеть. Возможно, давая ей молоко, он приучал ее возвращаться по свисту. Доктор в определенное время запускал гадюку в вентиляционное отверстие, наверняка зная, что она проползет по шнурку и угодит прямо на кровать. Она могла и не укусить того, кто на ней лежал, может быть, пришлось бы проделывать все это несколько ночей подряд, но рано или поздно змея сделала бы свое дело.