Пройдя сквозь дым - Алексей Бессонов

– А что говорят в народе? Вы слышали о том, что не так давно был убит главный врач нашей медицинской миссии?

Норелл отложил ложку и вздохнул.

– Иногда говорят странное. Ощущение такое, коллега, что изрядно народу откровенно спятило в последнее время. Особенно, те, кто когда-то радовался проклятому Солнцевороту. Я слышал размышления о скором прибытии неких «Истинных Сынов» – якобы они прибудут в таком количестве и с такой мощью, что немедленно произведут еще один Солнцеворот, только уже в масштабах всей планеты. Конечно, выглядит это все как полнейший бред, но тем не менее есть люди, которые в это верят. Шепчутся втайне, но знаете, у нас хватает идиотов, которым очень не нравится все то, что делает наместник Мокоро.

– Откуда же они могут прибыть? – немного рассеянно спросил Огоновский, разглядывая Ланкастера, так и впившегося глазами в невидимые для Андрея дисплеи системы наведения – там, на дисплеях, явно происходило что-то интересное.

Норелл пожал в ответ плечами.

– Может, что-то происходит в старых монастырях, – задумчиво произнес он. – Какое вкусное мясо!.. Хм! Мы ведь живем здесь в наглухо замкнутом мире, новости до нас если и доходят, то только через бродяг, шатающихся по стране в поисках лучшей судьбы. А монастыри новым властям не подчиняются, да и кому до них какое дело? У того же Мокоро и так полно работы.

– Значит, монастыри, – покачал головой Огоновский. – Может быть, может быть…

– Что вы имеете в виду? – озабоченно прищурился старик.

– Мне кажется, кому-то очень не по нраву наше присутствие здесь.

– Ясно, как день. Духовенству! Точнее, той части клира, которая не хочет понимать, что старые порядки, продержись они подольше, просто угробили бы нас всех. Какой смысл строить сотни храмов, если у них скоро не останется паствы? Невозможно же всю страну превратить в монастырь! Кто-то ведь должен выращивать хлеб…

Норелл аккуратно подобрал вилкой последние крошки со своей тарелки и глубоко вздохнул.

– Наверное, мне пора. Спасибо вам, коллега. Так пластырь, вы говорите, снимать не надо?

– Нет, он рассосется сам. Возьмите, вот, – Огоновский протянул старику две банки с кофе. – Открыть – вот, ключиком. Старайтесь не показывать это соседям, мало ли что…

– У меня нет соседей, – грустно улыбнулся тот. – Еще раз – спасибо вам… и вашим людям.

Огоновский дождался, когда сутулая фигура старого доктора растворится в густой тьме ближайшего переулка, и выскользнул на площадь.

Экипажи санитарных машин заканчивали свою работу: реанимобили с самыми тяжелыми уже умчались в сторону госпиталя, и сейчас оставшиеся врачи оказывали помощь легкораненым, которых не было смысла везти с собой. Над площадью все так же висела равнодушная к происходящему «лампа», запущенная с танка. В ее чужеродном и от того немного нереальном свете Андрей без труда разглядел Мокоро, стоящего рядом с горой битых кирпичей у стены храма. Клириков с ним уже не было: наместник, растерянно потирая щеку, разговаривал с каким-то высоким человеком в униформе правительственного гвардейца.

При виде Огоновского телохранители как всегда опасливо подались в сторону. Высокий гвардеец замер на полуслове и уставился на Андрея с нескрываемым изумлением.

– Господин генерал! – Мокоро попытался улыбнуться, но это у него не очень получилось. – Только что здесь был взрывотехник, из старых саперов… он, кажется, уже не очень соображает…

– И что? – нахмурился Андрей.

– По его словам, взорвался один из священных ларей, в которых хранятся свитки. Ларь этот стоял прямо под стеной, то есть вот здесь, – и наместник указал на темное пятно пролома.

– А что насчет типа боеприпасов?

Мокоро нервно дернул плечом и вопросительно посмотрел на высокого офицера.

– Безоболочечное устройство, скорее всего самодельное, – четко произнес тот, глядя Андрею в глаза. – Старикашка посчитал, что оно могло быть снаряжено взрывчаткой, используемой на шахтах. Еще он заявил, будто взрыв – случайность. Я в такие случайности не верю.

– Вы хорошо разбираетесь в этом деле? – поинтересовался Огоновский. – Имели честь заканчивать военно-учебные заведения?

– Н-нет, – смешался высокий. – Но посудите сами: случайный взрыв – и такой мощный?

Огоновский фыркнул и повернулся к Мокоро.

– Господин наместник, у вас что-то есть наконец? Или все по-прежнему?

– Утром будет больше, – ощерился Мокоро. – Пока только самые общие данные. Слухи то есть. Но завтра… кто-то здорово ошибся с этой провокацией, можете мне поверить. Теперь, я уверен, ко мне придут многие. Те, кто вчера еще боялся… они поймут. Они уже поняли.

– Очень хорошо, – Андрей взял наместника под локоть и, отведя в сторону, заговорил: – Скажите мне вот что: у вас в округе многое монастырей? Или, скажем так: было – много?

– У нас – нет, – по глазам наместника Андрей понял, что тот сразу уразумел, о чем идет речь. – Много монастырей было в Трандаре, это уже не наша провинция, хотя и близко. Но там… понимаете, господин генерал, на плато располагался основной полигон ракетно-космического комплекса Раммаха. Не совсем в горах, иначе туда нельзя было бы доставить компоненты ракет и всего остального… в горах, выше, находились лаборатории и часть производственных мощностей. А так как клирики принимали самое непосредственное участие во всех проектах с самого начала, вокруг строили для них монастыри. Давно еще, очень давно. Трандар мы не контролируем, и что там происходит, не знаем даже приблизительно.

– Да уж, вам пока не до этого, – кивнул Огоновский. – Ладно, и на том спасибо. Да, Мокоро! Надеюсь, вы понимаете, что без надежной охраны вам и на горшок нельзя?

– Д-догадываюсь, – мрачно отозвался наместник. – Хотел бы я знать, чем это все кончится. Что мне теперь, все храмы обыскивать?

– Лучше пока не скандалить. И для вас – не спешить!..

И, хлопнув наместника по плечу, Огоновский поспешил к танку: с площади, негромко урча, выезжали последние «Биверы».

Ланкастер уже сидел на месте водителя. Едва Огоновский забрался в рубку, сзади запели оба движка.

– За нами следили почти все это время, – спокойно сообщил гренадер. – Вон оттуда, с последнего этажа, – его рука указала на некогда величественное восьмиэтажное здание со сложной лепниной на фасаде. Сейчас Огоновский едва ли насчитал бы два невыбитых окна…

– Следили?

– Ага. С применением оптического прицела, укрепленного на старой крупнокалиберной винтовке местного производства.

В восемь утра Огоновский содрал с себя операционный комбинезон и заперся в узкой, как колба, душевой кабине. На «конвейере» он не работал с войны, и, честно говоря, не предполагал, что когда-нибудь придется снова вспомнить все это: вот очередной раненый, уже в наркозе, въезжает в герметичный бокс, где его ждет бригада хирургов, перед глазами у старшего вспыхивает виртуальный монитор с разноцветными, изящными объемными сигнатурами поражения, тут же из-под стола выползает поддон-укладка, поблескивающий десятками «пускачей» нанороботов на все случаи жизни, потом короткий доклад старшей сестры – и время, время!.. Лазерный скальпель в зажат в пальцах: за переборкой ждут своей очереди другие…

Специальные присадки заставляли горячую воду пахнуть горным ледником.

В девять, он это знал, будет совещание у Белласко. Ему идти совершенно необязательно: притащили, идиоты, двоих однозначно неоперабельных, пускай теперь выпутываются сами. Как будто нельзя сразу разглядеть травму головного мозга, несовместимую с реадмиссией личности… попробуй теперь объяснить это родственникам! Брали-то вроде живых. В принципе, они и сейчас живы, эти несчастные коматозники, но людьми им уже не стать никогда, а значит, и на ноги их ставить незачем.

С политической точки зрения это ошибка… а ошибаться мы сейчас не можем, тем более здесь. Андрей вышел из кабины и принялся надевать стандартный флотский комплект белья, положенный каждому из служащих миссии.

«А где, интересно, полоса отчуждения, разделяющая долг врача и долг политика, – подумал он, с неудовольствием разглядывая в зеркале еще не пугающий, но уже весьма отчетливый живот. – Точнее даже, не «где», а «в чем»… в том, быть может, что врачам не стоит идти решительно ни в какие системы управления, кроме Департамента Здравоохранения? Как бы донести эту мысль до избирателей, а то и на следующих выборах все закончится известным образом, и опять мне придется вязнуть в бюджетах и фондах развития, сверлящих мозги почище любой мигрени.»

Он понимал, что лукавит, но это, безобидно-мелкое ворчливое лукавство, позволяло отогнать морок беспокойства, терзающий его с первого же дня прилета на Трайтеллар. Нечто, нависшее над ним, мешало дышать, загоняло в противную серую одурь, и Андрей начинал бояться за свою способность принять хоть какое-то решение тогда, когда это от него потребуется. А в том, что потребуется, он не сомневался.