Тайна моего двойника - Татьяна Светлова

Я встала и подошла к ней вплотную.

— Посмотрите на меня внимательно, Жюстин, вглядитесь в мое лицо. И вы увидите, что оно покрыто шрамами. Посмотрите на мои руки — вытянула я ей под нос свои бледные пальцы, — на них тоже шрамы. Это следы ожогов и осколков стекла, которые впились в мою кожу. То же самое у Шерил, только еще сильнее, она ведь была рядом с машиной… Это вообще чудо, что мы не оказались обе внутри. Мы должны были с ней ехать… Шерил уже завела мотор и протирала стекла в ожидании, пока я спущусь. Знаете, что ее спасло? Что она пошла мне навстречу, чтобы придержать дверь: у меня в руках были сумки….

Мои слова произвели впечатление. Жюстин с потрясенным видом схватилась за кофейник. Подлив себе кофе, она произнесла, не отрывая глаз от своей чашки:

— Шерил родилась в Москве.

Я, кажется, ахнула. Джонатан метнул на меня быстрый многозначительный взгляд и легонько кивнул, призывая взять себя в руки.

Жюстин смотрела в окно, покачивая головой, словно упрекала кого-то, кого здесь не было. Может быть, Вирджини? На балконной ограде сидел белый голубь и тоже смотрел на Жюстин, наклонив набок голову. Оторвав свой взгляд от затуманенного стекла, Жюстин направилась из комнаты, обронив на ходу: «Я сейчас вернусь».

Вернулась она спустя несколько минут с каким-то пожелтевшим листком бумаги в руках. Взяв с буфета очки, она села на свое место, надела очки, расправила листок бумаги перед глазами и посмотрела на нас поверх него:

— Я прочитаю вам… Это письмо Вирджини. Вы поймете лучше, чем если я начну объяснять. Но помните все же, что если что — я ничего не говорила и ничего не знаю.

Избегая моего взгляда, она снова уткнулась в листок бумаги. Мы замерли в ожидании.

Но Жюстин опять подняла глаза:

— Письмо написано по-английски. Вам переводить?

— Не надо.

Откашлявшись, она, наконец, начала читать.

«Здравствуй, моя дорогая Жюстин…» — Ну это я пропущу, не имеет значения… Так, так, ага, вот:

… "Я убеждена, что мужчина никогда не будет любить бесплодную женщину так же, как любил бы мать своего ребенка. Я убеждена, что ребенок никогда не будет любить приемную мать так же, как любил бы родную… У нас не нельзя усыновить, не сказав правду ребенку, но эта правда будет всегда стоять между нами — между мной и Робином, между мной и ребенком…

Я хочу этого избежать. Я решаюсь на этот шаг из любви к Робину, из страха его потерять — ты знаешь, как тяжело мне достался этот блистательный любимец женщин; я решаюсь на этот шаг во имя нашей взаимной любви с моим будущим ребенком…

Это будет очень трудно сделать. Трудно в практическом смысле, хотя я все уже продумала и уже договорилась обо всем в Москве с людьми, которые мне помогут найти младенца, — и ещё более трудно психологически. Я должна обмануть всех , включая самых близких мне людей, обмануть их хорошо и убедительно, и мне не с кем поделиться всем этим, не у кого попросить совета и поддержки, кроме тебя, моей единственной подруги…

Пожалуйста, сожги это письмо, как договаривались. Ты знаешь, что тебе я доверяю полностью, но кто может поручиться, что оно никогда не попадет в чужие руки?"

Жюстин оторвала взгляд от страницы.

— Ни одна душа не знает об этом. Вы первые, кому я доверила секрет Вирджини. Может зря…

Наткнувшись на мой взгляд, она добавила торопливо:

— Нет, я вам доверяю, не думайте. Но все же… Никто не должен знать об этом, и в первую очередь — Кати.

— Это я могу пообещать вам твердо… Так получается, что Шерил — вообще не ребенок Вирджини? — я посмотрела на Джонатана. Он в ответ прикрыл глаза.

— Да, — вздохнула Жюстин, — ты права, Оля.

— Вы знали, что девочек было две?

— Нет. Я вообще не знаю ничего. И как ей только удалось все устроить, как удалось вывезти младенца из СССР?

— Но каким образом получилось, что официальное место рождения Шерил — Париж?

— Это-то как раз было очень просто сделать. Она приехала ко мне с младенцем, и через несколько дней мы пошли в мэрию и заявили, что преждевременные роды произошли у меня дома… В те времена никаких иных подтверждений не требовалось.

— Вот почему наши даты рождения расходятся! — воскликнула я.

— Да, теперь понятно… А живот — она носила накладной? — спросил Джонатан.

— Сообразил, — кивнула Жюстин, — правильно. Вирджини сообщила всем, что беременна. Робин был счастлив — четыре года им не удавалось родить ребенка и он уже начал отчаиваться. Стал поговаривать об усыновлении… Но Вирджини не хотела — я вам прочитала ее доводы. Она предпочла пойти на обман. Муж был в Москве, она у себя в Бостоне, так что она почти ничем не рисковала. Поехала в Москву, когда была «на седьмом месяце», повидать Робина. Затем, якобы боясь преждевременных родов, она через неделю покинула его. Только он не знал, что границу она пересекла с ребенком. Версия для Робина, как и для всех остальных — преждевременные роды в Париже, когда Вирджини гостила у меня… Это все, что я знаю.

Мой мозг закипал от мыслей. Мне необходимо было поскорей уйти отсюда, обдумать услышанное, обсудить это с Джонатаном.

— Спасибо, Жюстин, — с чувством сказала я. — И не жалейте о том, что раскрыли нам этот секрет. Раз уж получилось так, что мы с Шерил встретились, я бы так или иначе докопалась до правды.

Улыбка Жюстин была жалкой.

— И вот еще что… Кати тоже задумалась о нашем необычайном сходстве. И спрашивала меня, не знаю ли я от Шерил вашего адреса.

— Мне бы не хотелось… — вскинула глаза Жюстин.

Я ее понимала. Мне бы тоже не хотелось.

— Я скажу ей, что мои попытки найти вас не увенчались успехом. Шансов на то, что она сама разыщет вас, крайне мало: по-французски она не говорит, Минителем воспользоваться не сможет…

— А, так ты меня нашла по Минителю?

— Да, по вашей девичьей фамилии. К счастью, что она у вас такая же, как у матери Шерил.

— Ты умная девочка. Удачи тебе.

Расцеловавшись с Жюстин, мы направились было к дверям, но она остановила меня, взяв за плечо.

— Ты… Я хочу, чтобы ты знала: я Шерил люблю. Это не важно, родная она мне племянница или нет. Я ее люблю, и — если ты ее сестра — то ты для меня тоже, как племянница… То есть, я хочу сказать, что если тебе понадобится моя поддержка, помощь — ты не стесняйся… Ты приходи, звони. Ладно?

Я сжала в ответ ее руку. Жюстин открыла дверь. Первым шагнул за порог Джонатан. Удержав меня за руку, Жюстин прошептала:

— А этот Джонатан — ему можно доверять?

— Можно, — сказала я твердо и, чмокнув Жюстин, вышла за дверь.

Ах, как бы мне самой хотелось в это верить!..

Выйдя от Жюстин, мы уселись на первую попавшуюся лавку. Я вытащила сигареты. Джонатан молча следил за мной. Мне никак не удавалось прикурить, ледяной ветер пронизывал нас насквозь. Моя московская шубка — подарок Игоря — меня отлично защищала, но Джонатан носил до неприличия легкую куртку и, хотя мне никогда не приходилось видеть его замерзшим, с некрасивым покрасневшим носом, я сказала ему — ладно, пойдем, холодно, здесь не лучшее место для страданий…

— Если ты беспокоишься обо мне, то не стоит, — ответил он и вытащил из кармана зажигалку «Зиппо» — самую подходящую из всех возможных зажигалок для прикуривания на ветру. Удивительная предусмотрительность, ведь он не курит…

Я затянулась, размышляя. Впрочем — «размышляя» — это неудачно сказано… Вряд ли я сумею найти вам слова, которыми можно было бы выразить мои ощущения. Я была ошарашена… нет, больше — я была подавлена… нет, — я была просто раздавлена, как бетонной стеной, свалившимся на меня откровением. Шерил — не дочь Вирджини! Но чья же? Моей мамы? А как же мама? Неужели обманула меня?

— Джонатан, — сказала я жалобно, — ты что-нибудь понял?

— Да… Кое-что.

— Моя мама — это наша с Шерил мать?

Джонатан искоса поглядел на меня.

— Или у вас другая мать, а твоя тебя удочерила…

— Пойми, этого не может быть! Мама не могла меня обмануть! Я ведь ее прямо спросила, не удочерила ли она меня! И она сказала — нет. И что я родилась у нее одна-единственная…

Меня била нервная дрожь, сигарета едва держалась в скрюченных пальцах, мне было холодно и плохо. Я захлюпала носом.

Джонатан пошарил в кармане и вытащил оттуда пачку бумажных носовых платков.

— Хочешь, поедем ко мне?

— Хочу, — ответила я.

Не задавая лишних вопросов, Джонатан наполнил ванну горячей водой, развел в ней пену, дал мне в руки халат и подтолкнул меня к дверям ванной. Я вяло разделась. На меня, после пережитого потрясения, навалилась апатия и какое-то физическое онемение. Двигаясь, как во сне, я сбросила свою одежду на пол и залезла в душистую воду, покрытую розовой пеной, погрузившись в нее до носа. Пристроив душ в коленях, я лежала, ни о чем не думая.

Неожиданно до меня донесся голос Джонатана, который что-то говорил. Я не разбирала слов, но мне не хотелось ему отвечать, мне ничего не хотелось. Он все продолжал говорить и я, наконец, пробормотала: «Не слышу… Я тебя не слышу, Джонатан…» Спустя несколько минут дверь в ванную открылась — я ее, наверное, не заперла, — и на пороге появился Джонатан.