Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс

Ей было знакомо и это чувство. На самом деле оно никогда полностью не оставляло итальянку. Оно было главным в ее детстве и ранней юности. Единственными друзьями Карлы были музыка, пустынные берега Мальты и море. Позже, в ссылке, – Ампаро и снова музыка, а потом Матиас и ее сын Орланду, которого она потеряла и в каком-то смысле так и не обрела вновь, а теперь потеряла снова. Внутри у нее лежал ребенок, отгороженный от внешнего мира мышцами ее тела, так и не расслабившимися после недавних схваток. Графиня ощущала, как его головка опускается, растягивая ей связки и раздвигая кости таза, но не чувствовала его так, как в последние несколько месяцев. Только теперь она поняла, какими глубокими и удивительными были эти отношения матери и будущего малыша и как она ценит их сейчас, когда они уже остались в прошлом.

Но Карла понимала, что именно одиночество и то знание, которое оно принесло ей – о себе самой и о Боге, – оставалось ее главной силой. В способности быть одной, совершенно одной, и заключалась ее свобода. Вспомнив об этом, женщина вытерла глаза подолом юбки и посмотрела на Гриманда.

Он мял шапку в своих огромных руках, но хранил молчание, за что роженица была ему благодарна. Она улыбнулась.

– За сопричастность нужно платить высокую цену, – сказала она. – Что у меня всегда плохо получалось.

Ее спутник не понял, что она имеет в виду, но расспрашивать не стал. Он наклонился и надел шапку на голову Антуанетты. Головной убор оказался ей велик, но Гриманд ловко сдвинул его набок: так, чтобы этого не было заметно. Шапка была сшита из синей саржи – такие обычно носят ремесленники. Белый крест на ней сделали из полосок бумаги.

– Сегодня цена сопричастности – смерть, – сказал предводитель воров. – Но только если вы не со мной. Католики не примут нас за гугенотов. Мы бедны.

– Значит, королевский указ действительно был, – поняла итальянка.

– Городская милиция собирается на Гревской площади. Вельможи из числа гугенотов уже убиты, в Лувре, но эту работу доверили швейцарцам.

– Не могут же они убить всех гугенотов Парижа!

– Но могут попытаться.

– А вы?

– А почему вас волнует эта толпа ханжей? Считаете, что ваш долг – защищать их?

– С моей стороны было бы глупо обсуждать тонкости морали с убийцей женщин и детей, и тот, кто думает, что у меня возникнет такое желание, тоже глупец. Скажу только, что меня волнуют люди, общество которых я была вынуждена разделить.

– Я убиваю только ради выгоды и для защиты того, что мне принадлежит. Так вам легче?

– Немного.

– Превосходно. А теперь пора двигаться. Всех ждут дела, а вас в первую очередь.

Король Кокейна махнул рукой каравану с награбленным добром и сам взялся за рукоятки тележки, в которой сидела Карла. Тележка покатилась гораздо быстрее, чем раньше. Почувствовав приближение новых схваток, роженица опять ухватилась за доски бортиков.

На Рю-Сент-Дени они снова остановились, и Гриманд вступил в переговоры с двумя сержантами. Деньги перешли из рук в руки. Один из сержантов внимательно посмотрел на Карлу – на ее волосы и красивое платье. Та засомневалась: не обратиться ли к ним за помощью? Но они явно были подкуплены. И о чем их просить? Проводить в Лувр? Или в церковь? Ее единственные знакомые при дворе – это Кристьен Пикар и Доминик Ле Телье. Оба не вызывали у нее теплых чувств, но графиня не видела причин, почему они отказались бы ей помочь, если бы ей удалось их разыскать. Во дворце непременно найдется благородный человек, на чью милость она может рассчитывать. Но Лувр стал местом кровавой резни, и ее саму могут убить в любую минуту. Она не знает, как найти Орланду, хотя он все равно ничего не понимает в родах и не знает никого, кто мог бы принять ребенка. Да и отпустит ли ее Гриманд, как обещал, – ведь она свидетель его преступлений? Паника, которую удалось почти подавить, вспыхнула в душе женщины с новой силой.

Гриманд покинул сержантов и двинулся вдоль каравана, отдавая приказания. Вернулись Пепин и Биго: в руках Биго был узел с одеждой убитого часового, который он бросил в одну из тележек. Две повозки отделились от каравана, и с ними пошел сержант. Итальянка знала, что в последней тележке спрятаны тела убитых Алтаном Савасом грабителей. Гигант подошел к ней:

– Карла, ваши мысли написаны у вас на лице. Поклянитесь жизнью своего ребенка, что не выдадите моего имени или вот этого, – он провел ладонью по своему лицу, – и сержант Роде отвезет вас, куда пожелаете. Ваши вещи тоже.

Необходимость делать выбор лишь усилила панику. Итальянка предпочла бы не слышать этого предложения.

– Почему? – спросила она.

– Почему? – Гриманд поджал пухлые губы. – Королю позволены капризы. – Он явно колебался. – И, наверное, потому, что с самого начала вот это, – он вновь указал на свое лицо, – не вызывало у вас отвращения.

– А сами бы вы что предпочли?

– Я бы позаботился о ребенке. То есть предпочел бы мою мать.

Карла пожала плечами. Выбрать в качестве убежища логово нищих и воров, куда, как говорят, не осмеливается зайти даже королевская гвардия, было бы настоящим безумием. Однако в глубине ее души, скрытое волной паники, жило доверие, которое роженица по-прежнему чувствовала к этому человеку, к нелепому Инфанту. И ей было страшно променять это доверие на неизвестность.

– Не знаю, на каких союзников вы рассчитываете, – прибавил король Кокейна, – и насколько им можно доверять. Но кем бы они ни были, особенно если они из дворца, на вашем месте я бы хорошенько подумал.

– Что вы имеете в виду?

– Кто-то нанял меня, чтобы вас убить, и этот человек знал, где вас найти.

В его словах была логика, но она ускользала от графини. Почувствовав очередное приближение схваток, она попыталась усилием воли подавить спазмы и прижала обе ладони к животу.

– Кто он? – с трудом выговорила женщина.

– Злодеи из высших слоев общества действуют через посредников, часто нескольких, чтобы их не призвали к ответу. Они не любят пачкать руки – в отличие от души. Я знаю человека, который нанял меня, но не знаю, кто нанял его, – объяснил ей главарь шайки.

Карле хотелось расспросить его подробнее, но боль стала невыносимой. И тогда она сдалась:

– Возьмите меня с собой.

Их путь пролегал по лабиринту переулков, таких узких, что там едва помещалась тележка. Карла, как ни пыталась, не могла запомнить дорогу назад. Она оказалась на территории Дворов, легендарной земли, известной только по легендам, отгораживавшим эту землю от остального мира. Легендам о пороках и насилии, о больных и одичавших детях, о безудержном распутстве, о месте, где человека могут убить ради пера на его шляпе. Богатые парижане любили хвастаться этим логовом, словно его дурная слава каким-то образом повышала их престиж, несмотря на то что сами они в глаза не видели это гнездо порока.

Как заявляла Симона: «У нас самые подлые нищие в мире».

Дома тут беспорядочно лепились один к другому. Каждый следующий этаж выглядел новее предыдущего, но в целом все они были чрезвычайно ветхими, и от обрушения каждое здание удерживали лишь соседние. Некоторые постройки представляли собой просто сараи из глины и дерна, негодные даже для коров. Отовсюду исходила вонь человеческого жилья, где люди кишат, словно пчелы в ульях.

Биго и Пепин тянули тележку, а Гриманд пошел вперед, разгоняя стайки любопытных детей. Они поднялись на холм. Из переулков открывались проходы во дворы, откуда выходили мужчины – уперев кулаки в бедра, они смотрели на проезжающую процессию. Их взгляды задерживались на трофеях и на Карле, и женщина увидела, что плечи гиганта опустились, словно в ожидании неприятностей. Он коротко кивал мужчинам, некоторых называл по имени, и в конце концов караван тележек проследовал мимо, не встретив никаких препятствий. Они спустились с холма.

В самой глубине лабиринта улиц и переулков – хотя графиня понимала, что это место только кажется центром Дворов, а на самом деле они, наоборот, добрались до края – Гриманд свернул в очередной двор и остановился.

– Добро пожаловать в Кокейн, – сказал он.

В целом этот двор был похож на остальные, если не считать странного дома, втиснутого в его дальний угол. Двор окружали здания в три или четыре этажа, тогда как в этом сооружении их насчитывалось целых семь. Три верхних этажа – если их можно было так назвать – были не достроены и казались новее нижних на несколько столетий. Стены и опоры состояли из бревен неодинаковой длины и толщины, вероятно украденных в разное время из разных мест. Окна были без стекол, разного размера и расположены в случайном порядке. Все новое сооружение было словно скручено и сильно наклонилось вперед, грозя рухнуть: от падения его удерживал канат, обмотанный вокруг середины и уходящий к невидимому крюку, а также балка, вырезанная из корабельной мачты и под острым углом упиравшаяся в крышу соседнего дома. Создавалась впечатление, что достаточно легкого ветерка, чтобы этот дом обрушился. В других обстоятельствах Карла не удержалась бы от смеха.