Русский - Александр Проханов

– Колонна… Медленно… С интервалами… Соблюдая дистанцию… Марш! – рокотал в мегафон руководитель с офицерскими усиками.

И вся масса людей колыхнулась, подалась вперед, зашуршала множеством ног, окуталась паром и пошла по улице, захватывая оба тротуара, поглощая стоящих на тротуаре людей. Перед колонной медленно катила полицейская машина, над которой, как фиолетовая бабочка, трепетала мигалка.

Серж шагал со всеми, чувствуя дышащую силу колонны, был соединен с ней единой волей, единой судьбой. Ударял себя в грудь, выдыхая: «Воля России!» Он никогда прежде не испытывал такого единодушия с другими людьми, такой к ним любви, благодарности. Был готов по приказу вождя, подчиняясь командирам дружин, шагать туда, куда зовут золоченые идолы, шелковые знамена, волшебное, украшенное лентами дерево. В восхитительную сказку, в ослепительную мечту. Туда, где царят воля, сила и красота свободного молодого народа.

Музыкант дернул веревку и ударил в гонг. Еще и еще. Гулкий медный звук, расширяясь, полетел по улице, раздвигая дома, возносясь под солнце. Летел впереди колонны, открывая ей путь среди мишуры вывесок, реклам, фонарей. Сержу казалось, что могучие звуки бьют ему в грудь, отваливают от нее тяжелые валуны, глухие плиты, и становилось легче дышать, вольней билось сердцу.

Музыкант, продолжая извлекать из гонга медлительные округлые звуки, похожие на медные пузыри, ударил в бубны, в упругие поющие мембраны, от которых зазвенели окна домов, засверкали сосульки водостоков. Пространство наполнилось вихрями, протуберанцами, в которых волновалась лазурь небес, закружилась, как чаинки в чаю, воронья стая. Серж почувствовал, как распадаются в душе тяжелые пласты, твердые сланцы, хранившие в себе забытые окаменелости и отпечатки, и оживали оттиски забытых цветов, звуки отшумевших дождей, запахи былых снегопадов.

Музыкант бил кулаком, дергал петли, поднимал колени. Казалось, он танцует ритуальный шаманский танец, вызывая духов, и они слетались на московскую улицу из-под лесных коряг, из речных прорубей, из древесных дупел. Серж чувствовал, как опадают стягивающие сердца обручи страха и уныния, и он сам начинает приплясывать, под ногами, сквозь асфальт, под спекшимся грунтом играет невидимый ключ, кипит драгоценная влага, протачивая путь на поверхность.

Музыкант горбил мохнатую спину, извивался, наносил множество ударов в медный гонг, кожаный бубен, в звонкие деревянные била. Успевал целовать висящую на груди когтистую медвежью лапу. Золотые боги на высоких шестах танцевали вместе с колдуном. Тотемные звери на шелковых флагах крутили головами, перебирали лапы, извивали хвосты. Серж чувствовал приближение чего-то огромного, сияющего, безымянного, что рождалось в душе, воскресало в глубинах его древней памяти.

Колдун, покрытый звериной шерстью, сверкая птичьими перьями, приложил фиолетовые губы к перламутровой раковине. Заиграл, засвистел, задул, выдувая длинные трели, которые, как сверла, вонзались в землю, буравили грунт и асфальт, пробивали фундаменты древних церквей, плиты старинных склепов. И ликующие духи вырывались на свободу, резвились под солнцем, славили волшебного трубача. Сержу казалось, что его обступило множество родных, полузабытых лиц и все они шествуют единым Русским маршем, столбовой русской дорогой, – и такое счастье быть с ними вместе, не ведая смерти.

«Воля России!» – звучало в колонне. «Воля России!» – откликалось небо. «Воля России!» – вторил огромный морозный город.

Музыкант припал лицом к костяному бычьему черепу, ухватился за рога и взревел. Могучий первобытный рев сотряс мироздание, сдвинул земные пласты, и в открывшиеся скважины хлынул свет, ударили ликующие силы жизни, наполнили глаза нестерпимым блеском, а душу – несказанным счастьем. Серж увидел, как в морозной синеве корявое, увешанное лентами дерево покрылось зелеными листьями, на нем расцвели душистые золотые цветы, загудели пчелы. Благоухающая медом липа плыла перед ним, и он целовал долетавшие до него медовые струйки аромата.

Предводитель с офицерскими усиками забрался на грузовик и возвестил в мегафон:

– Наше движение известно в странах Европы! Национальные силы разрывают цепи, в которые их заковали еврейские банкиры и либеральные политиканы! Германия возьмет реванш за чудовищное злодеяние, которое совершили с немецким народом! Германские и русские боги сойдутся на опушках дубрав, на берегах священных рек и озер и запалят общий арийский костер, в котором омолодится человечество!

– Воля России! – рокотала колонна. – Воля России!

– Чтобы принять участие в Русском марше, прибыл из Европы наш друг, принц крови, потомок великих Габсбургов, Макс Лифенштром! Поприветствуем нашего соратника!

– Воля России! – восторженно откликалась колонна. – Воля России!

Серж увидел, как на платформу грузовика забрался статный мужчина в кожаном длинном пальто, черном, блестящем. Его грудь прикрывал белый шелковый шарф. На голове серебрился бобровый мех. Его аристократическое лицо было надменным, а породистый нос был отмечен династической горбинкой.

Он поворачивался в разные стороны и в ответ на приветствия бил себя в сердце, отбрасывал в сторону руку, несколько выше, чем это делали его русские братья. И, глядя на него, ужасаясь, путаясь в мыслях, чувствуя, что мир начинает двоиться, Серж узнал в нем таинственного гостя, восседавшего на пиршестве тата Керима Вагипова. Помнил, как тат, исходя ядовитой пеной, переливал эту пену из своих уст в раскрытый рот принца крови. Как присела к нему на колени женщина-урод с черными от гангрены ногами, и тот обнюхивал ее язвы, всасывал исходящий от нее тлетворный воздух. А потом, облачившись в белый халат хирурга, мучил несчастную, вскрывая ее запекшиеся раны.

Это открытие было ужасно. Устанавливало связь между колдовским и жестоким карликом и шествием русских дружин. Между золотыми богами и идолами и золотой преисподней, где витали духи зла. Ядовитая пена, которой злобный колдун окормлял своих подопечных, была на губах предводителя, на губах женщины в норковой шубе, на губах розовощекого юноши, несущего пурпурный флаг. Стекала с бород и усов, лилась из ушей и глаз. Висела хлопьями на языческом дереве среди узелков и лент.

– Воля России! – грозно гудела колонна.

Заросший шерстью шаман дул в бычий череп, и по городу разносился рев свирепого зверя.

Сержу показалось, что небо померкло. Все так же светило солнце, но теперь у него была черная сердцевина, и на белом снегу лежали черные тени. Вдоль колоны, от головы к растянувшемуся хвосту, пробегала «больная» судорога. Лица, еще недавно одухотворенные и сияющие, стали жестокими, резкими, с беспощадным выражением глаз. Святые ключи, питавшие душу благоговением и любовью, сокрылись, и вместо них вырывались ядовито-зеленые злые языки, как из тигеля, где плавится медь.

Прохожие шарахались в сторону. Таджики в оранжевых спецовках, убиравшие снег, гурьбой, как испуганные куропатки, снялись и скрылись в подворотнях. Женщина с коляской закрыла своим телом ребенка, ждала, когда мимо прогрохочет колонна. Какой-то пожилой кавказец выходил из дорогой иномарки. Его толкнули, ударили, повалили на асфальт, он полз, жалобно кричал, а его подгоняли пинками. Несколько молодых людей навалились на машину, стали раскачивать, перевернули с грохотом вверх колесами.

Колонна шла, накапливая разрушительные силы, хрустела, грохотала, стенала. Повалили киоск с сигаретами, банками, пивными бутылками. Посыпалось стекло, покатились банки с напитками, в поваленном киоске билась осыпанная осколками женщина. Бигборд рекламировал телефонные переговоры – чернокожий, славянин и китаец держали телефонные трубки. В рекламу полетели осколки льда, железные обрезки, и огромное стекло медленно поползло и осыпалось.

Серж чувствовал, как в колонне проносятся разряды ненависти. Шеренги смешались. Черная лава текла, заливала улицу, сминала и сжигала все, что вставало на пути. Взлетали кулаки. Раздавались истошные вопли. Осыпались витрины. Музыкант на грузовике продолжал танцевать, выкликая гонгами, бубнами духов тьмы, и они реяли над толпой, лили в нее магму ненависти.

Серж увидел, как прижались к стене юноша в круглой шапочке и девушка в восточном платке, из-под которого с ужасом мерцали огромные черные глаза. Юношу оторвали от девушки, затащили в толпу и били, пинали ногами, выбивали из лица кровавые брызги. К девушке кинулись двое, стали тянуть ее в гущу толпы. Серж видел черные, в смертельном ужасе, глаза девушки. Кинулся, отбивая ее у насильников. Получил удар в лицо. Выставил ногу, через которую кувыркнулся один из нападавших парней. Потянул девушку вдоль стены, к круглой арке. Втолкнул в подворотню, слыша, как по улице с гулом несется толпа и свирепо ревет бычий череп.

Глава восемнадцатая

Они некоторое время метались во дворах, путались в проулках, пока не оказались на улице, куда не долетали звуки погрома. Шли среди пешеходов, стараясь уйти подальше от злосчастного места, где ревущий бычий череп превращал людей в неистовых животных. Девушка была стройной, высокой, в розовом восточном платке, в длинном пальто, из-под которого виднелись джинсовые брюки. Ее большие, оленьи глаза мерцали черными слезами.