Смутные годы - Валерий Игнатьевич Туринов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По левую руку от ханского трона, ниже его, на роскошных подушках сидел калга Тохтамыш. С чёрной бородкой и усами на приятном гладком лице, он выглядел молодо, смотрел открыто и уверенно. Рядом с ним, ниже на ступеньку, сидел нурадин Сефер-Гирей. Царевич Сафа-Гирей сидел поодаль, вместе с Батыр-Ширином и другими карачеями. Ещё дальше от трона прошёл и занял место Ахмет-ага. Там же был недруг Москвы Касим-Кулик-бик, шурин хана Каитан, сеиды и огланы[47].
Араслан вывел Волконского и дьяка на середину палаты и представил хану: «Великой орды великий вольный хан всего кипчакского поля, и ногай, и черкас, многих татар великий хан Казы-Гирей! К тебе, великому хану, брата твоего, великого государя-царя и великого князя Бориса Фёдоровича всея Русии, посол Григорий Константинович Волконский с товарищами челом бьёт!»
Послы поклонились Казы-Гирею.
И князь Григорий объявил хану: «Брат твой, великий государь-царь и великий князь Борис Фёдорович и сын его, великий государь, царевич, князь Фёдор Борисович, велели челом ударить!»
И снова послы поклонились хану.
Казы-Гирей спросил Волконского о здоровье царя и царевича, при этом он слегка приподнялся и наклонил голову.
Князь Григорий ответил, что, дал Бог, они здоровы.
Справился о здоровье великого князя и царевича калга, потом нурадин.
Волконский по очереди ответил им и объявил хану от послов малые дары сороковками соболей, которые положили перед троном боярские дети.
Затем по знаку Араслана вперёд шагнул Огарков и стал зачитывать перед ханом царскую грамоту.
– Великий государь, царь и великий князь Борис Фёдорович… с наказом шерть учинить, дабы с тобой, братом его, быти в дружбе и в любви навеки, другу другом, а недругу недругом быти!..
Дьяк читал медленно, каждое слово произносил чётко. Так его учили в Посольском приказе, подчёркивая важность не только смысла самой грамоты, но и того, как она будет сказана…
– А меж бы нас, великих государей, вперёд ссоры никакой бы не бывати! – громким голосом, выразительно закончил он читать послание Годунова.
Князь Григорий взял у него грамоту и поднёс её хану.
Хан принял грамоту. На этом завершился приём послов на приезд.
Через неделю послов снова вызвали в замок.
В ханской палате всё было, как и в первый день приёма. Но теперь сразу же к трону подошёл афыз с муфтием[48]. Афыз развернул свиток и стал читать шертную грамоту хана, обращаясь к послам. Он перечислил все титулы хана и его владения, вспомнил прежние клятвы, любовь и обиды между государями. Закончил же грамоту он словами: «И шерть даёт на Коране!»
К хану подошёл муфтий с Кораном. Хан хотел было положить руку на Коран, но его опередил Волконский. Он выхватил у муфтия книгу и сунул её в руки толмачу: «А ну-ка, Бо-Гилдей, глянь, та ли книжица? Как бы обманки не вышло!»
Лицо хана посерело. Молча, ничего не понимая, он уставился на Волконского.
– Не оскверняй, гяур[49], книгу Аллаха! – возмутился муфтий.
– Та книжица, Григорий Константинович, та, – пробормотал толмач, живо оглядев со всех сторон толстый фолиант с вязью арабских букв по роскошному переплёту из красного сафьяна. – Куран!..
Волконский вернул книгу муфтию, приложил к груди руку и смиренным голосом обратился к хану:
– Великий хан Казы-Гирей, не гневайся! Не для потехи глянул на шертную книжицу, а для пущей правды! Дабы крепче слово твоё было брату твоему, государю и царю Борису Фёдоровичу!
Эта заминка с шертью не прошла бесследно для его посольства. В тот же день из Крыма срочно ушёл на Москву гонец к Ахмет-паше: с наказом – непременно проверить, на чём будет давать клятву Годунов. Однако в Москве досматривать Библию Сулеш-бику не позволили. И в ответ на то, что Волконский так поступил у хана, сказали, что Гришка то сделал негораздо, своевольством, и этим закрыли этот маленький инцидент…
Хан дал шерь, но сразу же отпустил послов: так он выразил своё недовольство ими. На прощание он повелел завтра же быть им в замке с поминками от великого московского князя.
На приём к хану Волконский и Огарков прибыли с десятью боярскими сынами: они несли большие государевы дары. А за ними вышагивали сокольники, держа высоко в руках кречетов и ловчие наряды.
У ворот замка послов встретили без обычной пышности. Представлял их хану снова Араслан Сулеш-бик.
Волконский зачитал наказ Годунова, а Огарков стал оглашать список подношений: сначала объявили дары хану, потом калге и нурадину.
Казначей с боярскими детьми подходили к трону и укладывали с поклонами перед ним дары.
Дошла очередь и до цариц: «Царёвой матери царице Анабии шуба на соболях, да шуба на куницах, да сороковка, да ковш золотой, да две чарки серебряных. Царёвой большой жене царице Фатиме… Царёвой мачехе царице Ферган… Царице Зелихан… Царице Кармешай…»
Список жён хана был длинным…
Затем пошли подарки царевичу Сафа-Гирею, карачеям и другим ближним Казы-Гирея.
– А какие подарки иным дворовым, на то как великий хан укажет? – спросил князь Григорий Казы-Гирея.
Афыз сказал ему, дескать, хан разрешает не зачитывать.
И послы приступили к заключительной части подношений, предвидя, что она сгладит впечатление от вчерашней размолвки.
Князь Григорий вошёл в раж, загудел с пафосом о братской посылке от Годунова – кречетов, молодиков.
– Дабы ты, великий хан, веселился и тешился!..
И тут же в палату вошёл сокольник Афонька с костяной тарелкой, на которой лежала алого цвета атласная рукавица, шитая канителью и унизанная жемчугом. За ним шли сокольники первой статьи с кречетами на руке.
Волконский взял у Афоньки тарелку и поднёс хану рукавицу. Отойдя к сокольникам, он надел лосиную рукавицу длиной по локоть, принял у Ивашки, сокольника второй статьи, кречета, снова подошёл к трону и объявил:
– Челиг сибирский, цветной, по кличке Хоробрый!
Сокольник хана принял у него кречета и поднёс его Казы-Гирею. Тот осмотрел птицу; та цепко ухватилась когтями за рукавицу и настороженно поводила вокруг острым взглядом.
– Добра птица, – перевёл бакшей слова хана.
Князь Григорий передал ханскому сокольнику лосиную рукавицу, надел другую, затем поднёс хану второго челига и спросил:
– Желает ли, великий хан, изведать кречетов в деле?
– Да, покажи – та ли птица, как то царь Борис пишет, – сказал бакшей.
– И где изволит великий хан пытать на бою челига? Здесь или в поле?
– Великий хан желает видеть это здесь – на дворе…
Казы-Гирей с ближними и посольские вышли на
