О ней. Онейроид - Наталья Фор

– Вы говорите о равных правах, конечно же?

– Да. Но я так же не настолько наивна, чтобы не понимать, что это будет не сегодня и не завтра. И даже через сто лет, мужчины не захотят делить свою власть с кем бы то ни было. Ну не будем об этом, Джон. Я не хочу, что бы мы с вами поссорились из-за половой принадлежности.

– Думаю, это было бы сложно. У меня ангельское терпение. – Мэри рассмеялась на такое его высокопарное заявление о себе.

– Возможно, – сказала она со смехом, – но иногда вы такой зазнайка.

Остаток дня прошёл в спокойной дружеской обстановке, более они к этой теме не возвращались. Закончив занятия с Мэри, Джон решил ненадолго подняться к себе в комнату, что бы взять сделать свои записи. Он считал, что вскоре ему предстоит покинуть этот дом. Успехи Мэри были поразительными. Её ошибки при написании текстов становились с каждым днём всё менее значимыми. Джон связывал это с той уверенностью, которую она постепенно приобретала. С каждым днём она словно открывалась ему, становилась всё более откровенной. Конечно, порою, эта её откровенность смущала его, заставляя краснеть, словно мальчишку. Вот и сегодняшний разговор как будто ничего не означающий, но в то же время личный, затрагивал не только саму Мэри и какие-то её рассуждения и переживания, но ставил в неловкое положение самого Джона. Она, словно пыталась переманить его на свою сторону, в какой-то не совсем ему понятной игре, где она главное действующее лицо, а он не только рядовой игрок и наблюдатель, а и главный её союзник. Вот только против кого она играла? Против Оливера? Возможно. Но, Джон не был в этом до конца уверен. К нему, Мэри относилась, если уж и равнодушно, но не без уважения. Кому-то предназначена главная роль, но кто же её исполнит? Мэри такая честная и откровенная с ним, не была откровенна сама с собой. А заключалось это в том, что, по мнению Джона, она всячески старалась привлечь к себе внимание. Пусть это было не навязчиво и не совсем понятно для неё самой. Сам же Джон уже вполне смог определиться с диагнозом Мэри. И дело тут было вовсе не в её потере памяти, которая, несомненно, сыграла в этом свою роль.

Собирая по крупицам жизнь Мэри, Джон пришёл к выводу, что главное зло, ей причинило её детство. Она видела развратный характер матери, развращение брата и неизвестно, что было с ней самой в тот период. Возможно, становление её как личности заложило фундамент этой её категоричности в отношениях, где всё должно быть расставлено чётко и в соответствии с её собственными приоритетами. Но, мнение Джона, всё же было верным. В тот трудный период, перед Мэри, как герой выступает её отец. Он вызволяет её из рук грешной матери и становится для неё тем, кем никогда не был ранее – спасителем. Она просто боготворит отца, к матери же, ничего кроме как разочарования не испытывает. Она не оправдала её надежд, и, следовательно, испытав такое разочарование, она просто перестала для неё что-то значить. Мэри стёрла её из своих чувств добровольно. По всей видимости, между ними не существовало такого понятия как родственная привязанность.

Смерть брата так же подкосила и без того шаткую психику Мэри. Она кидается к Оливеру в надежде, что он последует примеру её отца, и все её проблемы решаться сами собой. Но мистер Грант не в силах воскресить Николаса. Он и сам растерян случившимся, тогда она разрывает помолвку, в надежде на отца. Мистер Крафт, так же как и Мэри раздавлен горем, и помочь своей дочери не в силах. Он словно перестаёт быть для неё тем, кем она видела его все эти годы. Осознание того, что твой отец не так всемогущ, как она думала, ломает последнюю преграду к её спокойствию. Вот тогда-то, должно быть случился первый рецидив. У неё был нервный срыв. Тогда-то она, по всей видимости, и лечилась за границей. Но, что же потом заставило её всё-таки выйти замуж за Оливера, если она утверждает, что по её собственным ощущениям никогда его не любила? Неужели только то, что отец хотел лишить Мэри наследства, как говорила Люси Перри? Джону казалось, что это не в характере Мэри, так просто, иди на поводу у кого бы то ни было, пусть это и собственный отец.

Ещё один вопрос тревожил Джона, ответа на который, он так и не находил. Кто же всё-таки такой Том Найтли? Неужели и вправду любовник Мэри, с которым она хотела бежать? Которого она любила, но не могла вспомнить? И как же её моральные устои, ведь она, так гордилась ими? Не могла же она так просто от них отказаться. Ведь, по её же словам, после безрадостного детства, она всячески осуждала любую измену и никогда бы не пошла на такое. В её характере было во всём признаться мужу и уйти от него. Но Оливер утверждал, что о чувствах Тома и Мэри, ему стало известно случайно. Может Оливер тоже не до конца был искренен с Джоном? Хотя он имел полное на это право. Он совсем не обязан был изливать ему душу.

Глава 20

Через две недели после того откровенного разговора, и спустя несколько ничего не значащих произведений искусства, вышедших из-под кисти Мэри, в качестве терапии, Джон получил письмо. Письмо перенаправила ему миссис Паркер, которое пришло от доктора Картера на адрес лондонской квартиры Джона. Оно было написано его женой. В письме было не более пары абзацев от доктора Картера с предложением посетить его по адресу такому-то, с целью обсудить его бывшую пациентку. Разумеется, только с наилучшими побуждениями и возможными рекомендациями, которые доктор Картер мог любезно предоставить молодому доктору Вудсу.

Джон слегка удивился такому напыщенному стилю письма, но решил не заострять на этом внимания. Он обязательно воспользуется этим предложением, но только немного позже. Сейчас его интересовало кое-что другое. Насколько Джон мог судить, то семейная жизнь Мэри и Оливера претерпела некоторые изменения. С виду, практически невозмутимый Оливер выглядел чем-то озадаченным. Его взгляд подолгу, в задумчивости задерживался на Мэри, а она, видя это, старательно делала вид, что ничего не замечает. Такое её поведение не могло не раздражать Оливера, который всеми силами пытался наладить с ней контакт. Он стал выглядеть настолько опечаленным и растерянным, что Джону, становилось, его жаль. Ему