Внемлющие небесам - Джеймс Ганн

– Тем не менее это привлекло наше внимание.

ТРЕСКТРЕСКСТУКСТУК приветствую всех ТРЕСКТРЕСКСТУКСТУК.

– Послание все обрастало помехами и возмущениями, перемежающими голоса, – продолжал Макдональд. – После замедления темпа воспроизведения и развертки этих помех они превратились в серии звуковых импульсов и пауз молчания, над расшифровкой которых мы бились днем и ночью напролет в течение долгих месяцев.

СТУКТРЕСК сменять свою кожу, а леопард ТРЕСКСТУК.

– «Сможет ли негр поменять свою кожу, а леопард шкуру?»

* [Библия, Книги Пророка Иеремии]

– повторил басом Уайт и рассмеялся.

– Вам это знакомо? – спросил Макдональд.

– Это одна из поговорок моего народа, – сообщил недовольный собой Уайт. – Вас не раздражает черный президент?

– Не более, чем вас – белый директор Программы, – парировал Макдональд.

Макдональд оказался не только умен, но и хитер. Он наверняка строил свои отношения с людьми с учетом индивидуальных различий, прекрасно понимая характер влияния на их взаимное восприятие и самоанализ. Симпатия, возникшая у Уайта с самого начала к этому человеку, начинала перерастать в восхищение, а это уже представляло опасность.

Впрочем, поступки Джона таили опасность гораздо большую. Он вообразил, будто разница исчезла и можно забыть о цвете кожи и своем народе, и жить, как белый, – заботясь лишь о себе. Насколько же он слеп, если не замечает расизма? Необходимо по-прежнему оставаться начеку, ибо доверчивая сдача на милость белых людей – без столь необходимой охранительной силы справедливого гнева – это неизбежный риск потери собственного "я". А его сын – сын Эндрю Уайта – не может и не должен перейти во вражеский стан.

– Наконец, нас осенило, – продолжал свой рассказ Макдональд. – Все эти точки и паузы удалось интерпретировать как заполненные и пустые места, наподобие кроссворда. Компьютеру, наконец, поддался этот орешек – удалось высчитать, где начало и конец послания, отсеять не относящуюся к сообщению атмосферные помехи, шумы, и определить, что является, собственно, посланием, повторяемым непрерывно. Результат предоставлен в виде распечатки.

Макдональд потянулся к какой-то картинке, лежащей на его столе чистой стороной вверх. Уайт ее не заметил. «Чего еще не удалось здесь разглядеть? – подумал он. – Не упустил ли он еще чего-либо в этом послании?»

– Это тот самый, – сообщил Макдональд. – Перевернув картинку, он подал ее Уайту. – Оригинал послания, первый перевод электронных импульсов в изображение на бумаге. Мы поместим его в рамочку, специально для вас, – возможно, вам захочется оставить это на какое-то время у себя, не торопясь как следует разглядеть его, поразмышлять; когда надоест и на него вдоволь наглядятся ваши гости, можно передать в Смитсоновский институт.

Уайт протянул руку с оригиналом с таким видом, будто в нем заключалось известие, которого, как правило, обычно избегают получать, – повестка в суд или обвинительный приговор. Он не желал ни видеть, ни думать о нем и предпочел бы, наверное, чтобы его вовсе не переводили. Захотелось уничтожить послание, забыть о его существовании, как о дурной вести. Он отлично понимал древнеегипетский обычай рубить голову гонцу, приносящему скверное известие. Уайт взглянул на послание. Белый листок, весь испещренный точечками, будто засиженный мухами.

– Это и есть послание?

Макдональд кивнул.

– Да, на первый взгляд оно выглядит неубедительно. Гораздо важнее знать источник, откуда оно пришло, интеллект иных разумных существ, рожденных под небесами, где сияют два чуждых нам светила – красные гиганты, удаленные от нас на сорок пять световых лет. Какой же долгий путь пришлось ему преодолеть, добираясь сюда, к нам, дабы превратиться в изображение, находящееся в ваших руках.

– И все же всего этого мало, – произнес Уайт, перевернув рамку, словно желая взглянуть на чистую сторону, в надежде увидеть нечто более важное и по-настоящему понятное.

– Может, это и не производит большого впечатления, – терпеливо продолжил Макдональд, – однако содержащаяся в рисунке информация, бесспорно, уникальна. «Одна картина стоит тысячи слов», – говаривали, если не ошибаюсь, китайцы. Из всего этого можно узнать в столь же крат больше, нежели из набора слов, записанных какими-нибудь литерами, научись мы читать эти символы. Все, чем мы располагаем – это пятьсот восемьдесят точек и пропусков, точек и имеющих свое значение промежутков, только сетка, образованная девятнадцатью линиями по вертикали и тридцатью одной строкой по горизонтали. Однако в эту сетку капеллане ухитрились вписать автопортрет.

Уайт снова вгляделся в точки. Теперь он начал различать формы и некую упорядоченность. Он осознал, что все это время инстинктивно стремился убедить себя, будто в компьютерной распечатке все случайно и хаотично, и послание по самой своей сути лишено всякого смысла.

– Чертовски скверный портрет, – проворчал он, – похоже на человечков, нацарапанных рукой ребенка.

– Или человечков, нарисованных взрослыми, но предназначенных для детей, – легко узнаваемые, поскольку они и сами так могут. Подобные картинки выходят, если карандашом с толстым грифелем рисовать на миллиметровой бумаге. Такое понятно даже наивному разуму.

Уайту стало весело.

– Например, моему?

– Да, и вашему тоже. Однако в отличие ото всех упомянутых нами изображений человечков с подобных картинок, наш рисунок заслуживает внимания. Он весьма загадочен, однако кое-что, означенное им, уже понемногу проясняется. В левом нижнем углу виден квадрат со стороной в четыре знака; еще один расположен в правом верхнем углу. Наверняка это светила. Солнца.

– Два солнца? – удивился Уайт и сразу же понял, что сглупил. – А, ясно. Капелла состоит из двух солнц. Мне же говорили об этом и Джон, и вы, – впрочем, такие вещи как-то вылетают из головы.

– «Слова парят, а чувства книзу гнут», – процитировал Макдональд.

– «А слов без чувств вверху не признают»,

* [В.Шекспир, «Гамлет», акт III, сцена III],

– закончил Уайт, ощутив, как его радует выражение изумления и особой почтительности, проскользнувшее во взгляде Макдональда, и тут же понял: сейчас ему тонко польстили. Он в полной мере оценил мастерство, с которым это было сделано.

– Под символом справа расположены меньший квадрат и отдельные точки, далеко не случайно сгруппированные вокруг него. Если больший квадрат – солнце, то меньший…

– Планета, – подсказал Уайт.

– Превосходно, – произнес Макдональд.

Уайт ощутил себя учеником, удостоившимся похвалы учителя.