Из серого. Концерт для нейронов и синапсов - Манучер Парвин

– Спасибо, спасибо, спасибо, Джульетта.

– Помнишь, как я тебе про неё говорила? – спрашивает она.

– О, да, – киваю я и задумываюсь, почему Роб сразу же не сообщил мне о её публикации.

– Не благодари меня, Пируз, пока не прочитаешь, что там написано. – До того, как я успеваю ответить, она продолжает: – Я тебе уже об этом рассказывала. Ты – герой этого романа; там твоё имя, твой акцент, твой берет, то, что ты – профессор, то, что ты злишься на всё, включая слишком большое количество снега, слишком малое количество солнца и тех, кто несёт чушь по телевизору! Я прочитала восторженный отзыв об этой книге в воскресном выпуске «Нью-Йорк Таймс», в книжном разделе. Если не ошибаюсь, я тебе об этом не так давно рассказывала.

Я в шоке и мямлю:

– Я знаю этого парня, этого Роба Левандоского; я думал, что он шутит, когда он спрашивал меня, можно ли ему использовать мой образ в качестве героя следующей книги. Это было довольно давно. – Я теперь на самом деле сильно обеспокоен и спрашиваю: – Там все мои недостатки?

– Книга недостаточно толстая для этого, Пируз! – она смеётся. – Там есть и кое-какие твои достоинства. Я в голос смеялась, когда читала, как ты разражаешься тирадами в «Случайно получившемся зелёном» – точно так, как я уже слышала в наши лучшие вечера!

Я целую книгу и говорю:

– Ты чуть не забыла про подарок мне, Джульетта. Я надеюсь, что моя рассеянность не заразна. О, Боже, как я люблю тебя, Джульетта.

– Очевидно, недостаточно, чтобы избавить меня от своих тирад.

– Никто не станет меня слушать, как это делаешь ты, Джульетта!

Мы снова целуемся на прощание и снова так, словно я собираюсь вот-вот отправиться в космос. Мы оба чувствуем приятное возбуждение и не можем оторваться друг от друга, когда я провожаю её к машине.

Мне хорошо, но я сожалею, что столько болтал. Когда принимаешь у себя любимую, нужно вести себя по-другому. Я восхищаюсь терпением и сочувствием Джульетты. Меня не волнует, что она со мной не соглашается. Я сам с собой всё время не соглашаюсь! Теперь я должен беспокоиться о том, что слишком много беспокоюсь. Я знаю, что Джульетта говорила на полном серьёзе, когда поясняла, что высокое давление, диабет и другие болезни связаны со стрессом.

Мне следовало позволить ей тоже рассказать о своей жизни. Чёрт побери! Я чувствую себя таким виноватым. Я просил её остаться на ночь, но завтра рабочий день. Ей требуется, по крайней мере, несколько часов сна. И ей меня более, чем достаточно на один вечер, как она сказала. Очень хорошо, что мы говорим откровенно. Когда габаритные огни её машины исчезают в конце улицы, я отправляюсь прямо в постель, на кучу подушек и спутанные простыни. Джульетта также сказала, что ей повезло преподавать «не такую популярную неврологию», при этом легче избегать недозволенных вопросов политической экономии! Но я преподаю политическую экономию с ядовитыми ощетинившимися червями, ворочающимися в ней. Они кусают меня и других типа меня, которые не укладываются в коробку академической свободы!

Моя проблема заключается в следующем. У меня есть сильное желание, которое безжалостно и непрерывно побуждает меня кричать на себя самого, чтобы я проснулся, кричать на других, чтобы они проснулись, кричать на историю, чтобы она проснулась, и очень громко кричать на Бога, если Он есть, чтобы Он тоже проснулся. Теперь все могут громко надо мной смеяться – мною-ничто!

Я злюсь. У меня забрали мой любимый курс – больше нет кафедры, с которой я мог бы кричать, больше нет аудитории, к которой обращаться. И это сделало не правительство. Но я всё равно буду свистеть в свисток, пусть и сломанный, с разбитым сердцем и разбитым будущим. Это моя личность, это я, просто невесомое программное обеспечение, которое установлено внутри меня. Это звучит очень странно? Бедная Джульетта и бедный я, мы – жертвы меня! Мой разум блуждает, как голодная белка, которая ищет грецкий орех, который в прошлом году где-то спрятала.

Если я приму систему, то потеряю себя, но если я не принимаю систему, я теряю многое другое. Да пусть будут прокляты варианты выбора, которые есть у меня! Где забытье? Могу ли я там спрятаться? Я представляю огромную металлическую статую Достоевского перед гигантской библиотекой имени Ленина в Москве. Кажется, что он смотрит за пределы всего сущего своими металлическими глазами.

– Какие у меня варианты выбора на существование, великий учитель? – спрашиваю я у него.

Я знаю, что на протяжении истории мыслители, художники, священнослужители, учёные испытали на себя ужасающее отношение властей и простых людей за то, что говорили то, что думали. Почему я ожидаю, что ко мне будут относиться по-другому? Как эгоистично с моей стороны! Да, в наше время к диссидентам относятся менее сурово. Поэтому мне следует чувствовать себя счастливым, жить здесь и сейчас.

Я делю людей на две группы: думающие люди, которые требуют доказательств перед тем, как поверить, и верящие люди, которые верят без доказательств или верят в чудеса. Есть много доверчивых людей, которые придерживаются многочисленных вероисповеданий! Некоторые – вероголики: они хотят всех обратить в свою веру.

А некоторые мыслители – мыслеголики: они думают, что их мышление – это ворота ко всему известному, ко всему, что можно знать. Достаточно странно то, что некоторые думающие также верят в какие-то вещи – не связанные с религией – без доказательств, словно они – верящие второго типа, в то время как некоторые верящие требуют доказательств вещей, не связанных с религией, словно они – думающие второго типа. Как такая нерациональность могла произойти с гомо сапиенсами? Вопросы накатывают на меня волна за волной, словно приходят из озабоченного или поставленного в тупик океана.

Да, любовь – это восхитительное пагубное пристрастие. Джульетта – это мой наркотик. Но в той же мере, в какой я люблю Джульетту и мне требуется любовь самой Джульетты, мне нужен и мир, который я также мог бы любить, по крайней мере, чуть-чуть. Мне нужен мир, который также меня любит, по крайней мере, чуть-чуть. Так трудно быть тем, кто я есть, и быть любимым, поскольку система не одобряет диссидентов и сильнее, чем все диссиденты вместе взятые. Может, слово «мы» не поддаётся пониманию? Бедные и богатые составляют нас или это двойственная смесь? Я сам хочу спрятаться, как подводная лодка, чтобы меня не бомбили.

Но кого я обманываю? Мы умрём рабами наших генов и рабами нашего жизненного опыта, точно так же, как умирали рабы по законам древних времён. Я чувствую себя и действую так, словно у меня есть свобода воли, но я также замираю на месте и смеюсь над собой:

– Кого ты обманываешь, профессор Пируз?

В далёком будущем наше время будет древностью. Возможно, тогда хорошие гены заменят плохие гены. Возможно, в будущем с Zeitgeist[36] соответствия, подчинения и следования догмам, который связывает нас, будет покончено, и мы станем свободными. Тем временем у меня нет выбора, кроме как восставать, никакого выбора, кроме как страдать, никакого выбора, кроме как жаловаться, и никакого выбора, кроме как всем мешать.

Время уже за полночь, я слушаю современный джазовый ансамбль из Эфиопии, который называется «Эфиопикс». Я представляю себя на вершине горы Килиманджаро перед тем, как белая снежная шапка, которая защищает вершины, начинает таять, а затем всю гору разъедает и размывает и она исчезает. Это подобно тому, как тает моя память, как её разъедает и размывает, и она исчезает. Даже слово «исчезать» вскоре уйдёт от меня, исчезнет.

Я не могу спать. Я начинаю читать «Случайно получившийся зелёный». Я не могу от неё оторваться. Я смеюсь над своим отражением в зеркале, которое передо мной держит Роб Левандоский.

– Боже, если Ты поможешь мне снова смеяться так, как я смеялся в прошлом, то я снова в Тебя поверю! – шепчу я – удостоверившись, что меня не слышит никто, кроме Бога! Утром я звоню Робу.

– Я не знаю, благодарить себя, сердиться на тебя или ещё что-то, Роб?

– Друг мой, тебя нужно явить миру! Ты мне нужен, Пируз, точно так же, как я нужен тебе! Подожди выхода моей следующей книги. Ты там тоже фигурируешь.

– Как называется твоя новая книга?

– «Свежие яйца»!

– Почему бы было не называть её «Яичница-болтунья», потому что всё в наши дни кажется разболтанным?

Глава 12

Биохимия счастья

Пока я иду к Олин-Холлу, я думаю о письме, которое мне по электронной почте прислала Ашана Васвани. В нём – высказывание какого-то восточного мудреца:

Из нереальности – в реальностьИз леденящей тьмы – на свет.Пройдёт от смерти к вечной жизниМой след.

Я задумываюсь, не умирает ли смерть перед тем, как умираешь ты сам. Не означает ли это, что ты должен оставить ненужные вещи, как если бы ты был уже мёртв, чтобы освободиться от сбруи из всех ненужных привязанностей и ложных идей.