Был ли Пушкин Дон Жуаном? - Александр Лукьянов

Многое в письмах Пушкина к П. А. Осиповой свидетельствует о том, что он ценил в ней не только женщину ему преданную и искренне его любящую, но и человека образованного, умного, начитанного. Прасковье Александровне поэт посвятил несколько стихотворений. Это прежде всего знаменитый цикл «Подражание Корану», стихотворение «Быть может, уж недолго мне…» и одну из своих прелестнейших миниатюр, очень трогательную и поэтическую:

Цветы последние милейРоскошных первенцев полей.Они унылые мечтаньяЖивее пробуждают в нас,Так иногда разлуки часЖивее сладкого свиданья.

Каковы бы ни были интимные отношения между поэтом и Прасковьей Александровной, главное место занимала все-таки искренняя дружба. Глава многочисленной и разной по возрасту семьи, Осипова сумела создать в ней атмосферу культа Пушкина, самого непосредственного и острого интереса к его творчеству и его личности. Это теплое, радушное, и даже восторженное любование великим поэтом помогало Пушкину перенести годы ссылки, скрасить угнетенное состояние его душевных сил. Вся семья старалась не только скрасить однообразную жизнь поэта, но и несколько утолить его сексуальную жажду, подарив ему частицу своей любви и чувственности.

Кроме пожилой Осиповой в Тригорском было много молодых, свежих барышень. О романах Пушкина с ними – да чуть ли не со всеми – рассказывают все биографы поэта. Это, прежде всего, дочери Прасковьи Александровны – двадцатипятилетняя Анна Николаевна, по словам П. Е. Щеголева, сентиментальная, тоскующая, страдающая, болтливая и неглубокая, с растрепанными височками, которые не шли к ее круглому лицу, – и пятнадцатилетняя Евпраксия, на глазах Пушкина расцветавшая из подростка в прелестную женщину, с тонкой талией, в золотистых кудрях на полных склонах белых плеч – любви приманчивый фиал, как назвал ее поэт. В сети неутомимого Пушкина попалась и девятнадцатилетняя падчерица П. А. Осиповой Александра Ивановна, Алина, девушка пылких чувств и легко возбуждающегося воображения, и одна из племянниц, Анна Ивановна, Нетти, нежная, томная, истеричная, и, наконец, другая племянница, Анна Петровна Керн, разведенная жена старого генерала, о которой столько было сказано и написано.

Все эти девушки Тригорского в разное время были влюблены в Пушкина. Однако поэт, выбирая одну из них как очередной сексуальный объект, не горел романтикой чувств, а как бы снисходя к их романтическим увлечениям, оставаясь холодным наблюдателем. Если попытаться внести хронологию в любовную историю Тригорского, то надо, кажется, разбить ее, по словам П. Е. Щеголева, на следующие периоды. Любовные фарсы, потехи падают на первый период – на 1824 год: больше смеха, чем пылких чувств. Нетти занимает воображение Пушкина в марте 1825 года, летом поэт без ума от Анны Керн, в начале 1826 года Пушкин влюбил в себя Анну Николаевну, летом 1826 года предметом невинных стихов стала Евпраксия, и, где-то посредине, «путешествие в Опочку и речи в уголку вдвоем» с пылкой и страстной Сашенькой Осиповой. Поэт влюблялся по очереди то в одну, то в другую, влюблял в себя некоторых из них, вел оживленную любовную переписку, писал много лирических стихотворений. В биографии поэта теплым и ярким солнечным пятном выделяется прославленное Тригорское с его милыми обитательницами.

Вы, любимицы златой моей зари,Вы, барышни с открытыми плечами,С висками гладкими и томными очами… —

писал впоследствии успокоенный и насладившейся каждой их них Пушкин об этом замечательном цветнике девушек.

Начав рассказ о романах, которые были у поэта почти со всеми юными особами, трудно придерживаться хронологического порядка. Но главное не в хронологии, а в том, каковы были интимные отношения поэта с девушками, каким образом Пушкин реализовывал свое новое кредо «цинического волокиты». В «Онегине» он фактически описал самого себя:

В красавиц он уж не влюблялся,А волочился как-нибудь;Откажут – мигом утешался;Изменят – рад был отдохнуть.Он их искал без упоенья,А оставлял без сожаленья,Чуть помня их любовь и злость.

Пушкин был истинным гением «в науке страсти нежной», и эту науку он не только применил в своих тригорских романах, но и передал молодому напарнику и последователю, а иногда и сопернику – Алексею Николаевичу Вульфу, сыну Прасковьи Александровны Осиповой от первого брака. В 1822 г. А. Вульф поступил студентом в Дерптский (Рижский) университет, а 1826 г. некоторое время жил в Петербурге, пристроиться на службу. В январе 1829 г. поступил в гусарский полк, принимал участие в турецкой компании и подавлении польского восстания, в июле 1833 г. вышел в отставку штабс-ротмистром. Пушкин сблизился с Вульфом в 1824 году, когда прибыл в Михайловское.

Вульф в это время проводил летние каникулы в имении своей матери Тригорском. 19-летний студент, только что вступавший в жизнь, не мог не покориться обаянию личности Пушкина. Пушкину так же понравился веселый и непринужденный молодой человек. И если А. Н. Раевский был наставником поэта в «делах нравственных», то здесь все получилось с точностью наоборот. Поэт для студента стал образцом во многих отношениях и прежде всего оказался его учителем и наставником в «науке страсти нежной», в привычках и нравах любовного обхождения.

Изучение любовной науки не было только теоретическим, тут же происходили и практические упражнения при участии всех барышень Тригорского. Ученик ни в чем не отставал от своего учителя и даже успешно конкурировал с ним. Начав самостоятельную жизнь, он говорил себе, что он «напитан мнениями Пушкина и его образом обращения с женщинами». Чтобы понять характер отношений между поэтом и тригорскими девушками, лучше обратиться к «Дневнику» Алексея Вульфа, в котором подробно описана его интимная жизнь. В нем Вульф рассказывает с нескромными подробностями о многих своих романах.

«С этой стороны, – пишет П. Е. Щеголев, – дневник Вульфа – произведение совершенно исключительное в русской литературе значение его для истории нравов, для истории любовного быта 20-х годов не подлежит сомнению. Любовные переживания Вульфа не были патологическими, они носят на себе печать эпохи и общественного круга, к которому он принадлежал. Если бы Вульф был исключением, то его дневник не представлял бы общего интереса. Но дело в том, что рядом с Вульфом и за ним стояли ему подобные, что в круг его переживаний втягивались девушки и женщины его общественной среды, что в этом общественном круге его любовные переживания не казались выходящими из порядка вещей. С этой точки зрения дневник Вульфа – целое откровение для истории чувства и чувственности среднего русского дворянства 1820-30-х годов».

Без «Дневника» Вульфа трудно было бы представить характер сексуальных отношений с женщинами и девушками в этой среде. И мы с полным основанием можем применить методику обольщения, использованную учеником Вульфом, к его учителю Пушкину. Как сказал Леонардо да Винчи: «Плох тот ученик, который не превосходит своего учителя». У Вульфа есть прямые свидетельства, которые дают нам в известной мере право на такое отожествление. Следуя советам Пушкина, Вульф всю свою жизнь стремился исключить живую страсть из своих увлечений. «Мне было бы приятно ей понравиться, – записывал в дневнике Вульф, – но никак не желал в ней родить страсть: это скучно. Я желаю только явиться, занимать женщин, а не более: страсти отнимают только время, хорошо, ежели не имеют дурных последствий».

О сущности любовной практики Вульф делает следующее признание. Будучи уже в военной службе, Вульф приволокнулся за хозяйкой трактира. «Молодую красавицу трактира, – записывает он, – вчера начал я знакомить с техническими терминами любви; потом. по методу Мефистофеля (Пушкина. – А. Л.), надо ее воображение занять сладострастными картинами; женщины, вкусив однажды этого соблазнительного плода, впадают во власть того, который им питать может их, и теряют ко всему другому вкус; им кажется все постылым и вялым после языка чувственности. Для опыта я хочу посмотреть, успею ли я просветить ее, способен ли я к этому. Надо начать с рассказа ей любовных моих похождений».

Вульф говорит, что Пушкин знал женщин, как никто, и женщина не могла отказать ему в своих ласках. У Алексея Вульфа, как и у Пушкина, было много романов со своими Тригорскими кузинами – причем он не доводил их до конца, но также не довольствовался и романтическими отношениями. Система его заключалась в том, чтобы «незаметно от платонической идеальности переходить к эпикурейской вещественности, оставляя при этом девушку добродетельной, как говорят обыкновенно». Вульф старательно следует советам Пушкина, которые заключались в том, что следует «постепенно развращать женщину, врать ей, раздражать ее чувственность». Вот как он описывает отношения свои с Лизой Полторацкой, своей кузиной, сестрой А. П. Керн: «Я провел ее постепенно через все наслаждения чувственности, которые только представлялись роскошному воображению, однако не касаясь девственности. Это было в моей власти, и надобно было всю холодность моего рассудка, чтобы в пылу восторгов не перейти границу, ибо она сама, кажется, желала быть совершенно моею и, вопреки моим уверениям, считала себя такою».