Дом сна - Джонатан Коу

Ребекка вернулась с бутылкой. Сара видела ее словно в тумане.

– Как ее звали?

– Простите?

– Ее ведь звали Вероника?

А дальше – сплошная чернота, пока она не обнаружила, что лежит на диване и безудержно рыдает, а Ребекка прижимает ее к себе, в неловком, непонимающем объятии. Поначалу казалось, что она никогда не перестанет плакать, и объяснения, прорывавшиеся сквозь слезы, были, наверное, слишком сбивчивы, так что пришлось их повторять снова и снова, тем более, что возникали паузы – сначала Саре пришлось пойти в туалет, чтобы собраться с силами, а чуть позже появилась Элисон, привлеченная голосами, и Ребекка повела девочку наверх, укладывать спать.

Но вечер продолжался, и понемногу они успокоились. Когда за окнами начало темнеть, Ребекка принесла свечи и расставила по комнате. Откупорила вторую бутылку, и они заговорили о Веронике.

Самым невероятным открытием для Сары стало то, что за все эти годы Вероника ни разу не упомянула ее имя.

– В каком-то смысле, в этом она вся, – сказала Ребекка. – Абсолютистка. Когда вы с Ронни встречались, она рассказывала хоть раз о прежних подружках?

– Нет – по-моему, нет.

– Она ни к чему не привязывалась. Держалась за прошлое меньше, чем любой другой человек. Я пыталась быть такой же. И лишь сейчас спрашиваю себя, а стоит ли оно того.

– Ну… Вы ведь знали ее гораздо лучше, чем я. На самом деле, я почти и не знала Ронни. Мы были вместе всего… всего около девяти месяцев. Наверное, вам кажется странным, наверное, вы недоумеваете, почему я так переживаю.

– Нет. Вовсе нет. – Их глаза на мгновение встретились, но Ребекка быстро отвела взгляд и немного театрально откинула короткий завиток каштановых волос. – А почему вы расстались? Это было обоюдное решение?

– Нет, – ответила Сара. – Нет, вина целиком и полностью лежит на мне. Правда, смешно говорить о вине после стольких лет? Но я совершила глупость, расставшись с ней, – теперь я понимаю. Причины были даже не личные. Скорее, политические. Что-то с духом времени.

– Zeitgeist. Любимое слово Ронни.

– Да, – сказала Сара, удивляясь собственной улыбке. – Да, одно из ее любимых. Тогда я часто подшучивала над ней, но в каком-то смысле я была из тех, кто… слишком серьезно относился к такого рода вещам. Ведь все ошибались насчет духа времени восьмидесятых. Все думали, что восьмидесятые – это деньги. Возможно, для кого-то так оно и было, но для тех, с кем общалась я – для студентов и подобных им людей – существовала иная система ценностей, которая, в общем-то, была не менее жесткой и нетерпимой. Мы были одержимы политикой: сексуальной, литературной, кинематографической… существовало даже такое обозначение, совершенно кошмарное – «политическая лесбиянка».

– Именно такой вы себя считали?

– Внешне, быть может. Боже, я, наверное, даже представлялась так. Да, мы читали Юлию Кристеву и Андреа Дворкин[51] и никогда не упускали случая пожаловаться на патриархат, но… знаете, подлинная причина не в том. Я даже не могу вспомнить, с чего все началось. Просто помню, что Вероника мне очень понравилась. И нелепо, что наш разрыв был вызван моим политическим пуританством. Я не могла примириться с мыслью, что она будет работать в банке. Я сочла это личным оскорблением, предательством всего, к чему мы стремились… Предполагалось, что она возглавит театральную труппу. С самого начала у нас было именно такое намерение.

– Она по-прежнему мечтала об этом. Беспрестанно об этом говорила. – В карих глазах Ребекки отражались огоньки свечей; воспоминания грели ее. – Надежда, которая ее поддерживала.

– Значит, ей не нравилось работать в Сити? Почему-то я всегда думала, что она там долго не продержится.

– В каком-то смысле, наверное, нравилось – точнее, нравилось какой-то стороне ее натуры. Думаю, работа ее увлекала, хотя одновременно Ронни и презирала ее. Наверное, в абстрактном смысле она получала от работы удовольствие как от интеллектуальной игры, но скорее всего знала, да, точно знала, если вспомнить, как она поступила в конце, что это все ненастоящее, что она теряет себя, работая там. И разумеется, она ненавидела всех людей, с которыми работала, об этом я даже и не говорю. Уж это я заметила с самого начала. Мы познакомились на гнусной служебной вечеринке – я тогда выполняла заказ для ее фирмы, – мы сразу приметили друг друга, разговорились, поняли, что родственные души, и… в общем так. С этого все началось.

– А Элисон? Наверное, вы… то есть Вероника, наверное, родила ее вскоре после вашей встречи? Удивительно, она ведь ни разу, ни единого разу не упомянула о желании завести ребенка, она даже не говорила, что любит детей.

– Да, решение было неожиданным. Понимаете, она знала, чего ей будет стоит эта работа, насколько она опасна. А Элисон была своего рода страховым полисом. Она думала… мы думали, что если у нас появится ребенок, нам сложнее будет утратить… принципы, если хотите. Вы меня понимаете?

– Да, мне кажется.

– Так вот, первым делом надо было найти донора, что оказалось не так уж сложно. Нам помог мой брат. Но после все пошло наперекосяк. Роды были жуткими, двадцать четыре часа в родильной палате, чуть не сделали кесарево, затем Ронни впала в сильную депрессию, которая продолжалась… много лет продолжалась. Просто чудо, что она тогда не потеряла работу.

– Бедная Вероника… Теперь я вижу сходство. Все время ведь было у меня перед глазами. На днях я вдруг без всякой видимой причины вспомнила о ней, но теперь понятно – почему. Потому что недавно я заметила в Элисон… что-то в форме ее рта…

– Они во многом похожи. И в этом грустная ирония судьбы, потому что Ронни никогда не испытывала особой привязанности к Элисон, не особо любила ее. За малышкой смотрела только я – пока она ходила в детский сад, в начальную школу; именно я спала рядом с ней почти каждую ночь. Я считала, что поступаю правильно. В каком-то смысле мне больше ничего не оставалось – кто-то же должен был заниматься ребенком, – но я не замечала, как это действует на нас обеих, какой нервной Ронни становится, какой отстраненной. И в одночасье нам все приелось. Поэтому мы прибегли к обычному в таких случаях приему – пару лет назад сменили жилье и переехали в этот дом, надеясь что он поможет вдохнуть новую жизнь в наши отношения, но… к тому времени было уже слишком поздно.

Сара кивнула.

– Да, я понимаю… Я хорошо понимаю, как такое происходит.

Ребекка допила вино.

– Простите – сказала она, переворачивая бутылку над бокалом и вытряхивая последние капли. – Простите, что встретила вас в штыки. Я вас недооценила. А всему виной привычка считать, будто остальные – обычные люди, склонные судить.

– Ничего страшного. – Сара посмотрела на часы. – Мне пора. К завтрашнему дню надо еще заполнить кое-какие бумаги. Нескончаемый кошмар.

– Да, конечно.

Они стояли посреди комнаты лицом друг к другу, не зная, как закончить этот необычайный вечер. Наконец Сара вспомнила о деле, которое, собственно, и привело ее сюда.

– Не знаю… наверное, мы уже все обсудили, – сказала она. – Я имею в виду Элисон.

– Знаете, мне очень жаль, что я подала жалобу. Просто я слишком вспылила…

– Нет-нет, вы все правильно сделали. Теперь мы вдвоем станем за ней присматривать. Я уверена, что с ней все будет в порядке.

– Надеюсь, – промолвила Ребекка. – Я делаю все, что в моих силах. – Она смущенно помолчала, потом призналась:

– Впрочем, есть кое-что… Огонек на горизонте.

– Что?

– Мне кажется, я кое-кого встретила. Нового человека.

– О?

Сару на мгновение затопило опустошение – почила еще не родившаяся надежда.

– Она работает в издательском деле, – сказала Ребекка. – Мы встречались всего несколько раз, но… это было приятно. Знаете, у нас все развивается медленно.

– Замечательно, – искренне сказала Сара.

Они помолчали, затем Ребекка бодро произнесла, меняя тему:

– Кстати, мне нравятся ваши волосы.

– Правда? – Польщенная Сара почувствовала, что краснеет; она не привыкла к комплиментам. – Я подумываю о том, чтобы их перекрасить, но, похоже, другим они и так нравятся.

– Чудесно.

Они вместе дошли до двери, пожелали друг другу спокойной ночи и обнялись. И вероятно, объятие длилось дольше и вышло более пылким, чем они предполагали. Ночь была теплой, влажной и звездной. Сара сказала, что пойдет пешком – всего-то минут пятнадцать ходу.

Она уже собиралась уйти, как Ребекка спросила:

– Что… что именно навело вас на мысль? Вы сказали, что узнали некоторые ее вещи…

– Книга, – сказал Сара. – У вас на полке книга – «Дом сна». Мы читали ее вместе. Это была наша книга.

Ребекка замешкалась.

– Вы не могли бы показать? Я не очень хорошо знаю ее книги.

Они снова прошли в дом, и Сара, привстав на цыпочки, достала роман Фрэнка Кинга.

– Вот.

Она протянула книгу Ребекке, но та оттолкнула ее.