Роман Галицкий. Русский король - Галина Романова

- Да только иные друзья дружат до тех пор, пока в твоей мошне золото звенит, - поддерживал его Ласло.

Давно уже распилили у ювелира приятели князево обручье, продали, а деньги пропили. Платили страже, как и всем, а работа была тяжёлой. Когда решились впервые заговорить с пленным князем, надеялись на щедрые посулы. Но, как оказалось, золотой источник быстро иссяк. И сторожа утратили к Владимиру интерес.

Но они были единственными людьми во всём Эстергоме, кто проявлял какое-то участие к узнику. Чувствуя, что теряет связь с волей и ту надежду, что померещилась было ему, Владимир то был печален, то лихорадочно возбуждён. В такие минуты он становился разговорчив, и однажды Алёна сумела-таки вытянуть из него всё о приятелях-охранниках.

- Как они про Галич мне сказывали, так сердце словно играло, - вздыхал он, сидя на лавке, свесив между колен ослабшие руки и сутулясь. - Думал - хоть кому-то я нужен. Ведаю, что негоже это, не по-княжески, да всё-таки какая ни есть живая душа… приятели…

- А коли приятели у тебя завелись, так что же не помогут они тебе? - прижималась к его плечу Алёна. - Видать, Бэлу боятся!

- Не в Бэле дело! Давно бы помогли они нам, Алёнушка, - всхлипывая, говорил Владимир, - да верно сказано: за так и прыщ не вскочит. А у меня всё Бэла отобрал! То, что оставит, - всё его милостью…

За стеной мирно спал Аленин сын. Больше в башне никого не было - Бэла не хотел, чтобы кто-то встречался с узником. Но Алёна пугливо прислушалась, словно боялась, что у венгерского короля свои глаза и уши могут быть даже здесь. Не зря худое сказывали о смерти его брата Стефана. Не зря он свою мать, Владимира Ярославича тётку, заточил в монастырь, а после совсем выслал из Венгрии!

- Ну, если только в том дело, - промолвила она и подняла руки к горлу.

Не веря своим глазам, смотрел Владимир, как Алёна сняла дарёное им ожерелье, вынула из ушей серьги и, наконец, вздохнув, стянула с пальца колечко с камнем. Когда заточили в башню, не посмели сторожа отнять у женщины украшения! Самому Владимиру оставили тоже гривну и обручья, но то и другое давно пошло на подкуп сторожей.

- Бери, - собрав драгоценности в горсть, Алёна протянула их Владимиру.

- Ты что? Что? - Он даже отшатнулся, не ожидая этой жертвы.

- Уграм-чужакам веришь, а жене своей - нет? - горько скривилась Алёна. - На что они мне в неволе, на чужбине? Придёт судьба воротиться домой - всё будет. А не придёт - что ж, всего с собой в землю не унесёшь!

И, прерывая разговор, встала, отошла к окну, сцепив руки на груди. Владимир смерил глазом груду серебра, золота и дорогих каменьев, прикинул их цену и сгрёб в кулак.

Впрок пошло Алёнино ожерелье. На другой день долго о чём-то шептался Владимир с Воршем у стены, а потом ворвался в шатёр к Алёне с кинжалом.

- Свершилось, лада! - выдохнул он. - Свершилось! Услышал Господь наши мольбы!

- Согласны они тебе помочь? - ахнула женщина.

- Нынче ночью бежим! И ты, и сын!

- Ростислав! - закричала Алёна и бросилась к младенцу, обняв его. - Услышал Господь мои молитвы! Слава Тебе, Господи! Слава!

- Слава Тебе, - перекрестился и Владимир. Совсем было изверившийся в последнее время, понял он, что Бог всё-таки есть.

В тот вечер не было им покоя. Переданным Воршем кинжалом Владимир изрезал парусиновый белый шатёр на полосы. Связав полосы узлом, получил верёвку, которую прикрепили к одному из зубцов парапета.

Ночью, после самой полуночи, раздался под стеной свист, и тотчас, разматываясь, белая полоса упала вниз, достав до самой земли. Страшно было лезть в темноту и неизвестность. А вдруг не выдержат руки? Вдруг оборвётся верёвка? Вдруг - самое страшное! - предали угры и внизу ждёт их стража во главе с самим Бэлой? Алёнино лицо белело в ночной тьме страхом. Не за себя больше боялась она и не за мужа - за сына. Ростиславу не было и года.

- Ты за меня держись, за меня, - бесконечно бормотала она, гладя его по головке. - Ни за что не отпускай рук!

Владимир на миг потупился - вспомнил старших сыновей, Ростислава с Иваном, которые умерли здесь, в заточении, мысленно помолился и первым взялся за верёвку…

Всё обошлось. Не выдали Ворш с Ласло, не оборвалась верёвка, не ослабли руки, хотя Алёна спустилась совсем без сил. Подкупленные сторожа привели коней и в обмен на серьги Алёны согласились проводить беглецов к Фридриху Барбароссе, с которым у Бэлы была вражда.

Глава 10

1

Предслава готова была кричать от радости и веселилась, как девочка, встречая мужа из похода на Владимир-Волынский. Долго простояли под стенами города ляшские рати, сожгли весь посад, разорили все деревни в округе, набрали скота, жита, добра - разве что людей в полон не тягали, но тому уж воспротивился сам Роман. Селяне бежали под защиту стен, уходили в леса. Горели спелые хлеба - время как назло стояло самое сухое, знай убирай! - тянулся дымный чад, временами во Владимире попахивало гарью, но горожане держались стойко. Два боя дали княжеские полки, и, хотя во второй раз были разбиты и несколько бояр и знатных Всеволодовых дружинников попало в плен, но остальные успели уйти.

Роман самолично допросил пленных. Все, даже верно служившие ему в прошлом бояре, держались твёрдо и повторяли одно - неправедно поступил Роман Мстиславич, уйдя из старого Владимира в молодой Галич. Менять великое на малое, старейший город на молодший - такого волынцы ему не простили и готовы были стоять насмерть. В сердцах разгневанный прямым ответом, Роман долго злился, от злости заикался и не мог вымолвить ни слова. Лицо его налилось кровью, глаза горели углями. Бояре даже попятились, хотя и были привычны к княжьему гневу. Справившись наконец со своим косноязычием, Роман приказал заковать пленных в железа и повёл войска на новый приступ.

Две седьмицы с малым стояли ляхи станом. А потом посланные в зажитье отряды принесли весть - на помощь Всеволоду движутся рати из Бельза и Луцка.

Против такой силы устоять было трудно. Даже коли разбить обе рати поодиночке - после этих двух боев ляшская конница и дружина Романа будут так потрёпаны, что владимирцы легко добьют их.

Мечислав Старый понял это сразу. Назло Казимиру помогая сестриничу, он сам пошёл с полками и сразу сообразил, что будет, если цвет его войска погибнет. Узнав о том, что брат Мешко потерпел поражение, Казимир немедленно развяжет усобицу, чтобы добить ненавистного брата. А если ему поможет Фридрих прусский, участь Мечислава будет решена.

Вечером, когда уже все знали о приближающихся двух ратях, но ещё ничего не решили, Мечислав пришёл в избу, где стоял Роман, и с порога заявил ему:

- Видит Бог и Дева Мария - я люблю тебя, как сына. Ты нашего корня, настоящий Болеславич. И это будет очень худо, если Болеславич падёт в бою. У меня дома нестроение с младшим братом - у тебя нестроение с младшим братом. Я помогаю тебе, ибо мы родня. Но твой брат и мой сестринич тоже. К нему пришла помощь, и его теперь трудно одолеть. А что, если дома к моему брату тоже придёт помощь? Кто поможет мне? Поэтому прости. Я буду молиться за тебя и скажу сыновьям, чтобы молились, но не буду больше ратиться.

Роман сидел у стола, ещё не завершив походного скромного ужина. Положив кулаки на стол, он молча выслушал Мечислава и поднял на него ястребиный холодный взор:

- Бросаешь?

- Так угодно Богу! Пойми меня…

- Нет, - Роман сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. - Это ты пойми меня! Если я не войду во Владимир, я…

- Ты сможешь. Ты Болеславич по матери и Мономашич по отцу. У тебя есть другая родня. У меня такой родни нет - кроме Казимира, а он мой враг. Поэтому ты пойми меня, но я ухожу.

- А я? - Роман так и не встал и смотрел на старого князя снизу вверх.

- А я клянусь Исусом и Марией, что не буду с тобой ратиться, ибо ты тоже моя родня. Хочу, чтобы ты помнил это и чтобы не было между нами вражды. Прощай!

Мечислав подошёл, наклонился, обнимая Романа за плечи, и быстро вышел.

На другой день, наскоро собравшись, ляхи уходили восвояси. Русские дружинники и бояре, провожая их, ворчали себе под нос: «Трусы! Попировали, пожировали, а как до дела - в кусты!» Но вслух никто не высказывался; Стоило бросить хотя бы косой взгляд на Романа - и у самых смелых замерзали языки.

Уходил он из Волыни, словно побитый пёс бежал. Торопил дружину, загоняя коней и людей. То и дело поднимал коня в бешеную скачку, надеялся остудить пылающее лицо. Но тёплый ветер только трепал его короткие чёрные волосы, раздувал полы корзна и не приносил ни телу прохлады, ни душе отдохновения. А молиться - молитвы дело баб и слабых. Только они ищут у Бога помощи. Сильный человек об ином просит высших сил - чтобы ему не мешали. Вот и Роман был готов кричать в синее небо с пятнами облаков: «Не мешай, Отче! Дай свершить задуманное!»