Сущий рай - Ричард Олдингтон

— Я сам собираюсь вскоре поехать в Испанию, — сказал мистер Чепстон с деланной небрежностью.

— В самом деле?

Теперь, когда разговор шел не о нем и не о великолепии его угощения, мистер Риплсмир был способен выказать лишь самый поверхностный интерес.

— Камбала «Tante Marie»![19] — воскликнул мистер Чепстон, прерывая самого себя. — И Монтраше двадцать первого года! Мой дорогой друг, это же царский, это же лукулловский пир!

— Вы одобряете? Рад это слышать, — сказал мистер Риплсмир, болезненно ерзая на стуле. — Гардинер! Принесите мне еще одну подушку!

— У нас есть долг перед молодым поколением, — мечтательно сказал мистер Чепстон. — У нас есть долг перед цивилизацией — не дать заглохнуть Традиции.

— Она умрет вместе с нами, — мрачно сказал мистер Риплсмир. — В наше время всякий человек моложе тридцати лет — потенциальный большевик. А девушки, с их ужасным загаром и полным отсутствием светских манер, просто отвратительны.

— Безусловно, у молодого поколения по сравнению с нами вкуса не хватает, — сочувственно сказал мистер Чепстон. — Но это не освобождает нас от нашего долга. Мы должны пытаться воспитать их. У меня, как у воспитателя-профессионала, есть все основания смотреть на это пессимистически, и однако же, я упорствую. Почему?..

— Потому что вам за это чертовски хорошо платят, — вполголоса пробурчал Крис.

— Потому что я все еще надеюсь, — ответил мистер Чепстон на свой собственный риторический вопрос, оставив без внимания реплику Криса. — И вот, мой дорогой друг, — разрешите мне выпить за ваше здоровье этого великолепного белого бургундского, — я собираюсь попросить вас об одном небольшом одолжении. С вашего разрешения я хочу предложить нашему юному другу принять участие в моем путешествии.

Мистер Риплсмир подавился камбалой и благовоспитанно приложил к губам салфетку.

— Эстетическое паломничество лучше всего совершать одному, — сказал мистер Чепстон. — Одиночество благоприятствует размышлению, как говорит наш славный Уолтер Пейтер. Так что, как видите, я прошу об этом не ради себя, а ради него. — Мистер Чепстон блаженно упустил из виду, что приглашает Криса просто из боязни одиночества: тот молодой человек, которого он хотел взять с собой, не смог поехать, и вот он придрался к случаю оказать Крису еще одно благодеяние. — Что вы на это скажете, Крис? Хотелось бы вам поехать?

— Ну что ж, — равнодушно сказал Крис, но потом, подумав, что в конце концов старый чудак старается сделать ему приятное, и сообразив, что эта экскурсия поможет ему безболезненно перейти на новую службу, добавил более сердечным тоном: — Вы очень добры, что приглашаете меня. Мне это будет очень приятно.

— Ну вот! — торжествующе сказал мистер Чепстон. — А теперь что скажет наш любезный хозяин?

Мистер Риплсмир метнул на него нескрываемо-злобный взгляд. Он терпеть не мог, когда его обманным путем вынуждали оказывать благодеяния.

— О! Ну еще бы! — воскликнул он. — Непременно. Я в восторге. Дорогой мой, я…

Даже его обычное многословие изменило ему в этот момент крайнего раздражения. Черт побери, нахальство этого субъекта — мало того что он уклонился от почетной задачи привести в порядок знаменитые коллекции и подсунул своему старому другу невежественного и дерзкого ученика, которому нужно платить; так нет, он еще бестактно злоупотребляет его гостеприимством, чтобы выпросить для этого свиненка платный отпуск. Верный высшим джентльменским инстинктам, мистер Риплсмир попытался замаскировать свои страдания улыбкой, но ему удалось только оскалить зубы в исключительно уродливой гримасе. Мистер Чепстон сидел в безмолвном замешательстве: он только сейчас понял, какой совершил промах. На его счастье, подоспела новая перемена блюд.

— Pâté de foie gras,[20] трюфели и салат из сельдерея! — взволнованно воскликнул он. — Я тронут, что вы вспомнили мои маленькие слабости. Не говорите мне, что вы собираетесь пожертвовать бутылкой этого великолепного Мутон-Ротшильда двадцать четвертого года!

— Да, — сказал мистер Риплсмир, смягчившись, но все еще надутый.

Мистер Чепстон поднял руки, показывая, что не находит слов для выражения своих чувств, и хихикнул с гастрономическим вожделением. Дворецкий разлил вино почтительно, словно священнодействуя.

— Чап, чап, чап, чап, чап, — сказал мистер Риплсмир.

— Недурная бутылочка? — деликатно намекнул мистер Риплсмир.

— Великолепная! — сказал мистер Чепстон, несколько преувеличивая обязательный экстаз. — Изумительное вино, абсолютно au point.[21]

Они клохтали над вином, как две курицы над яйцом. Мистер Риплсмир волновался по поводу заправки салата. Не многовато ли в нем куантро? Нет, по мнению мистера Чепстона, как раз в меру…

До сих пор Крис сидел почти в полном молчании, говоря только, когда к нему обращались, скрывая свою скуку, как и подобает молодому человеку в присутствии уважаемых старцев. Но теперь начало сказываться еще одно последствие непредусмотрительности мистера Чепстона. Он совершенно упустил из виду, что эти крепкие натуральные вина, которые только размягчали парочку старых пьяниц, немедленно подействуют на мозг юнца, просидевшего два или три месяца на голодной диете. Сдержанность Криса таяла, как воск от огня.

— Что вы собираетесь делать в Испании? — весьма вызывающе спросил он Чепстона.

В первое мгновение мистер Чепстон растерялся, ошеломленный этим прямым вопросом.

— Я уже сказал, собираюсь совершить эстетическое паломничество, — вкрадчиво ответил он.

— И опишете его под заглавием «По стопам Карла Бедекера»?

Мистер Риплсмир ахнул.

Мистер Чепстон ахнул.

— Lèse culture.[22]

— Это будет весьма поучительно для вас, дорогой мой, — сказал мистер Риплсмир, тотчас из свойственной ему сварливости меняя свое отношение к этому делу. Теперь, когда оказалось, что Крис, по-видимому, не хочет совершать эстетическое паломничество, нужно было его заставить.

— И для меня также, — добавил мистер Чепстон со смирением умудренного опытом эрудита. — Мы увидим изумительные вещи — Бургос, Толедо, Вальядолид, Хильде Силоэ, Берругете, Эль Греко, Веласкес…

— Что это такое? — перебил Крис, разыгрывая дурачка. — Тоже виноградные вина, что ли? Какой ужас! Оказывается, воспитание джентльмена никогда не бывает законченным.

В этот критический момент чувство юмора изменило мистеру Чепстону, и он не сообразил, что Крис демонстративно над ним потешается.

— Вздор! — сердито сказал он. — Соборы, великие художники. Не станете же вы говорить мне, будто никогда не слыхали о Веласкесе и Эль Греко?

— Да, имена как будто знакомые, — дурашливо сказал Крис. — Это, кажется, двое голливудских комиков, которые выступают всегда в котелках, так, что ли?

— Дорогой мой! — воскликнул мистер Риплсмир. — Вы делаете мне больно. А я-то считал вас человеком образованным! Считал вас влюбленным в Красоту, Искусство, Утонченность! Или у вас нет никакого уважения к великим именам?

Мистер Чепстон осклабился, догадавшись наконец.

— Он потешается над нами, — объяснил он, шутливо грозя Крису пальцем.

— Э! — сказал мистер Риплсмир. — Что, что? Я не понимаю этих грубых шуток, не одобряю их, не люблю их.

— Нет, серьезно, — сказал Крис, — что это за преклонение исключительно перед мертвым искусством прошлого? Какова ценность «культуры», состоящей всего лишь из собрания мертвых костей мертвых цивилизаций? Разве не существует живого искусства? Разве нет живых творческих центров?

— Может быть, Чикаго? — насмешливо заметил мистер Чепстон.

— Почему бы и нет?

— Или, может быть, Москва? — злорадно подсказал мистер Риплсмир.

— Опять-таки — почему нет? — не сдавался Крис. — В конце концов, они строят будущее, а не живут паразитически за счет прошлого.

— Вандализм! — вскричал мистер Чепстон.

— Возмутительно! — возопил мистер Риплсмир.

Блюдо перепелок под виноградным соусом и бутылка могучего Шато Го-Брион 1911 года отвлекли внимание этих гастрономо-софистов от еретических суждений Криса. Они чавкали и смаковали с превеликим усердием. После бокала этого вина Крис утратил последние остатки скромности.

— Нелепость? — возмущенно сказал он. — Нелепость — это наше общество. Вот мы сидим здесь, за этим пиршеством Тримальхиона, за этой бессмысленной демонстрацией расточительности, в то время как миллионы людей даже в нашей стране не могут наесться досыта.

— Дорогой мой! — сравнение с Тримальхионом глубоко оскорбило мистера Риплсмира. — Какие ужасно неприятные вещи вы говорите! Разве это необходимо? Разве это вежливо? Зачем нарушать гармонию нашего вечера подобными циничными заявлениями? И потом, я этому не верю. В наши дни никто не голодает.