Сущий рай - Ричард Олдингтон

— Лучше бы он затратил хоть немного вкуса и знаний! — воскликнул Крис по-прежнему возмущенно. — А его так называемые коллекции — всего лишь собрание дорогого старья. Конечно, для антикваров они представят большую ценность, но они не выражают ничего, кроме покупательной способности Риплсмира…

— Сядьте и выслушайте меня, — серьезно сказал мистер Чепстон. — Сядьте. Вот так. А теперь вот что я скажу вам, милый мой мальчик. Может быть, вы и правы, но, конечно, что бы мы с вами ни говорили и ни делали — его решение от этого не изменится. Он просто-напросто найдет себе кого-нибудь еще. Здесь перед нами очень богатый человек, на которого можно повлиять. Почему бы нам не использовать хоть часть его богатства на наши более высокие цели?

— Потому что это невозможно, — решительно отрезал Крис. — Нам помешают его тщеславие и глупость. Я уже пытался. У меня был план сделать его библиотеку центром по изучению истории, с тем чтобы использовать это и для изучения современности. Нечто вроде справочной библиотеки для специалистов и в то же время небольшого идейного центра рационализации жизни. Вы знаете, что я имею в виду. Так вот, я тщательно разработал подробную схему и изложил ее ему во всех деталях. Думаете, он хотя бы выслушал меня? Как же! Он «пришел в ужас» от моих «разрушительных идей», решил, что я хочу «лишить жизнь всякой романтики», и отверг мой план как «опасные или даже вредные глупости». Мои глупости, позвольте добавить, состояли в том, что я исходил из мысли, что человеческое знание не должно использоваться бессовестными личностями и группировками для порабощения человечества, а должно быть направлено на организацию человеческой свободы и счастья. А это, по мнению мистера Риплсмира и его слишком многочисленных единомышленников, вредные глупости!

— Ну, ну, — успокоительно заворковал мистер Чепстон. — Это, конечно, огорчительно; но ведь вы добивались, чтобы он давал деньги, чтобы уничтожить себя и себе подобных, не так ли? Возможно, что ваш план несколько честолюбив и вы возлагаете на него слишком большие надежды. Откуда вы знаете, что люди захотят жить рационально, если даже им дадут к тому все возможности?

— Так вот и нужно им дать эти возможности.

— Во всех этих грандиозных планах рациональных реформ есть один недостаток, — сказал мистер Чепстон, с досадой потирая переносицу. — Человек — животное неразумное. Можно сказать, перефразируя доброго старого Монтеня, что человек, в сущности, до невозможности своенравен и чертовски упрям. Если бы вам, как мне, пришлось командовать отрядом, вы бы знали, как трудно заставить выполнять самые простые и логичные требования воинского устава даже на фронте, где ты облечен всей полнотой власти.

— Однако ваш Платон говорит, что людей можно признать цивилизованными лишь поскольку они слушаются разумных внушений, — возразил Крис.

— Значит, люди еще не стали цивилизованными в платоновском смысле слова, — отпарировал мистер Чепстон. — Человеческую природу не переделаешь.

— Это я, кажется, слыхал и раньше. Но, — саркастически добавил Крис, — неужели вы не согласитесь, что все это не так уж безнадежно? Взять, например, вас. Вы не раз рассказывали мне, что в двадцать лет самым большим проявлением вашей военной доблести было то, что вы в весьма бравурном стиле разыгрывали Генриха V. Но еще до тридцати лет вы стали образцовым солдатом. А за последние несколько лет вы сделались одним из самых популярных профессоров-классиков. Можно ли представить себе более поразительную метаморфозу?

Мистер Чепстон снова потер переносицу.

— Об этом мы поговорим после. Я возражаю против такого рода аргументов, — сказал он. — Пока у нас в распоряжении осталось несколько минут, мне хотелось бы узнать что-нибудь о вас. Что вы тут делали? Какие у вас планы?

— Повесть обо мне коротка, но не поучительна, — сухо сказал Крис. — Большую часть своего времени я теряю здесь в обмен на два фунта в неделю. Занимаюсь в музее. Сдал экзамены для поступления экстерном в Лондонский университет. Ушел от одной женщины, которая мне нравилась, потому что она готова была дать мне слишком много, и от другой, потому что она готова была дать мне слишком мало. Наконец, собираюсь перейти на другую работу.

Мистер Чепстон кашлянул и замигал по-совиному. Он ненавидел этот «современный» обычай откровенно и, можно сказать, цинично распространяться о своих любовных историях. В нашем несовершенном мире эти вещи неизбежны, но зачем говорить о них, зачем выставлять болячки напоказ? К сожалению, он не дал Крису возможности пояснить, зачем он это делает, ибо обошел тему молчанием и спросил:

— Какую именно работу?

— Преподавание в частной школе.

— Глупо! — захихикал мистер Чепстон. — Скучная рутина. Вы этого не вынесете. Ваши способности, — конечно, пока еще разбросанные, неоформившиеся, — должны быть использованы совсем не в этом направлении. Вы могли бы преуспеть в качестве журналиста или редактора, или даже политического оратора радикального толка, но в качестве преподавателя — никогда!

— Ну что же, черт возьми, мне делать! — сказал Крис.

— У вас под боком гораздо более соблазнительная возможность. Я фактически уговорил Риплсмира. Он назначит вас хранителем своего — пусть бессмысленного — мемориального музея. Но, милый мой мальчик, его безумие — ваше счастье. После его смерти у вас будут триста фунтов в год, квартира в этом доме и неограниченное количество свободного времени. Это лучше чем преподавание. А пока что можете жить здесь, обедать за его столом и получать ваше теперешнее жалованье.

— И зависеть от его настроений и прихотей до конца его жизни? Как приятно!

— В частной школе вы будете в гораздо большей зависимости от настроения директора, — возразил мистер Чепстон. — К тому же вам, может быть, не придется долго ждать. Эти неврастенические эгоисты часто совершенно неожиданно отправляются на тот свет.

— Противно ожидать смерти человека, чтобы воспользоваться его богатством, — с отвращением сказал Крис.

— Пустяки. Такова уж природа человеческая. Все мы делаем это. Да ведь, если бы люди не умирали, никому из нас не было бы места в мире. Но что вы скажете на это маленькое предложение?

— Нет, — просто сказал Крис.

— Нет? А? Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать «нет».

— Ну вас, совсем, к черту! — возмутился мистер Чепстон, не будучи в состоянии вспомнить ни одного вежливого ругательства и не желая прибегать в присутствии молодежи к армейскому словарю. — Ничего не понимаю.

— Разве это необходимо?

— Что за глупое упрямство! — запальчиво воскликнул мистер Чепстон. — Неужели вы отказываетесь от пожизненного жалованья, которое вам будут платить за то, что вы ничего не будете делать?

— Но я хочу сначала что-нибудь делать, а потом уж получать жалованье.

— Вы сможете делать все что угодно — читать, заниматься. Вы могли бы изложить свои мысли в книге. Мы можем написать ее совместно и напечатать в университетской типографии.

Тон мистера Чепстона был почти умоляющим. Он мечтал увидеть себя в печати. К несчастью, как большинство подобных ему людей, он, владея формой, страдал отсутствием содержания. У Криса было содержание, хаотическое, не оснащенное мудростью и проницательностью, но все же содержание. Мистер Чепстон представил себе, как он облекает формой содержание Криса. Совместный труд. Чепстон и Хейлин о цивилизации. Разве не разумелось само собой, что все заслуги подобного труда будут, естественно, приписаны старшему из соавторов?..

— Но я не хочу писать никакой книги, — в отчаянии сказал Крис. — И так уж их написано слишком много. Каждый болван считает своим долгом давать миру советы. В ту самую минуту, как мы разговариваем с вами, сотни писак лихорадочно или в самодовольном умиротворении спасают мир — на бумаге. К черту книги. Дайте нам факты и действия!

Мистер Чепстон был скандализован, парализован, уязвлен в самое сердце своего профессорского естества.

— Это невозможная ересь! — пробормотал он. — Это…

Ему так и не удалось воспользоваться случаем проявить свой талант красноречия, потому что знакомый голос протрещал у него над ухом:

— Дорогой мой, как вы поживаете? Рад вас видеть… — Разумеется, то был мистер Риплсмир, в коричневой бархатной визитке, с орхидеей в петлице, загадочный, ослепительный. — Только разрешите мне не прерывать вас! — воскликнул мистер Риплсмир, не давая им обоим возможности сказать и слова. — Продолжайте ваш диспут. Я так люблю слушать ваши разговоры. Для меня просто наслаждение присутствовать при интеллектуальных беседах. Как я завидую вам — постоянное воодушевление, широкие взгляды, величественные перспективы, франкмасонство и содружество эрудиции. Прошу вас, продолжайте вашу беседу и разрешите мне послушать.