За тридевять планет - Георгий Попов

Ну и телевизор во весь простенок, как и в доме тетки Сони. Никакого телевизора, разумеется, не было видно. Он угадывался по кнопкам чуть ниже подоконника да по более бледной, по сравнению со стеной, окраске самого экрана. И только. Меня так и подмывало протянуть руку и включить. Интересно было узнать, какие здесь в это время бывают передачи. Но, вспомнив, что я не дома, а в гостях, я воздержался от этого шага. И напрасно, как вскоре выяснилось. Именно в этот момент передавали сообщение, потрясшее все здешнее человечество.

Разговор как-то не клеился.

- Ну, что на юге? - спросил батя, ворочаясь в кресле.

- А что? Ничего.

- Когда-то цивилизация двигалась с юга на север. Сейчас наоборот,вставил Андрей Фридрихович, покачав головой.

Иван Павлыч и батя тоже стали качать головами, думая о чем-то важном и значительном. Может быть, о той же цивилизации. На какое-то время они отвлеклись от меня, то есть забыли о моем присутствии, и я не преминул воспользоваться этим. Сел в кресло и закинул ногу на ногу.

Должен заметить, что стоячее положение имеет свои плюсы и минусы. Приятно, когда ты смотришь на все сверху вниз. Высота - это все-таки высота. Недаром все стремятся вверх, вверх и вверх. С другой стороны, снизу виднее. В самом деле, сверху что увидишь?

Тупые или, наоборот, острые затылки, толстые или тощие шеи, согбенные или широко расправленные плечи. А снизу - снизу видны лица с приливами и отли183 вами, со всем тем, чего не в состоянии передать самые острые затылки.

Казалось бы, чего проще - губы. А посмотрите, стоит чуть-чуть опустить уголки - и вы законченный скептик. А приподнимите хоть слегка те же уголки ого! - вас и не узнать. Был скептиком, а стал этаким мужичком-бодрячком. А глаза... глаза способны сказать такое, чего никакими словами не скажешь. Однако тут бывают и осечки, своего рода недоразумения.

Глянешь иной раз в глаза, эге, думаешь... Ну, и понятное дело, вечерком летишь сломя голову, воображая себя Наполеоном и Талейраном одновременно, а постучишься в дверь - сразу от ворот поворот. "Погоди, погоди, ты же..." "А чего я? Ну, чего, чего?" Говорят, что-то похожее случилось и с Кузьмой Петровичем, когда он отважился на любовный подвиг.

И не только губы и глаза - даже неподвижный, как скала, нос, даже брови, словом, любая деталь, украшающая человеческую физиономию, способны выразить и чувство, и мысль. Тут все зависит от того, кому эти детали принадлежат. Если, допустим, пустому, никчемному товарищу, то и взятки гладки. О каких чувствах и мыслях может идти речь? А если у этого товарища за душой кое-что есть, пусть самая малость, тогда, согласитесь, совсем другой коленкор.

У моих собеседников за душой кое-что было, и их лица представляли интересный объект для наблюдения. Я старался не пропускать их взглядов, улыбок, сам отвечал соответствующими взглядами, улыбками, кивками, короче говоря, вел своего рода мимический разговор. Когда батя склонил голову в мою сторону и слегка растянул губы, я тоже склонил голову и растянул губы. А в ответ на ухмылку Андрея Фридриховича, вызванную, должно быть, воспоминаниями о далеком прошлом, так ухмыльнулся, что кресло подо мной не выдержало и заскрипело.

Лишь с Иваном Павлычем контакта не получалось.

Сидя поодаль от меня, у книжной полки, он все время сосредоточенно думал о чем-то. Его лицо, в общем не лишенное приятности, то заслонялось тучами, то озарялось светом нежданных мыслей, то вдруг принимало спокойно-блаженное выражение.

- Урожай как? Ничего? - вдруг спросил Иван Павлыч.

- На юге? Ничего. Как всегда центнеров по сорок с гектара возьмут. Пшеницы, разумеется.

Все трое посмотрели на меня несколько удивленно.

- Ну, не всюду, а на отдельных площадях,- стал изворачиваться я, но... лучше бы я этого не делал.

Все трое переглянулись и поджали губы. Я подумал, что дал маху. Да так оно и было на самом деле.

Оказалось, минимальные урожаи здесь семьдесят-восемьдесят центнеров с гектара. В некоторых местах (и, в частности, на Кубани) они доходят до ста и даже до ста двадцати центнеров с гектара.

А сорок центнеров - и говорить смешно. Случись такой урожай, люди начинают бить тревогу. Председателя, как нерадивого хозяина, отстраняют от должности и показывают по телевизору: вот, мол, смотрите, какой фрукт!..

Когда я понял, что дал маху, мне стало неловко за себя. Чтобы как-то разрядить обстановку, я решил сделать ход конем и разузнать кое-что такое, что, на мой взгляд, представляет интерес для нашей, земной науки.

"Эдя, лови момент",- подумал я, лихорадочно соображая, как лучше подступиться к Петру Свистуну.

- А как у вас? - сказал я, полагая, что этого достаточно для начала.

- А что у нас? - переспросил Иван Павлыч.

Я подумал, что он сейчас заведет речь об урожаях, начнет хвалиться, как это делают все председатели, и прервал его, можно сказать, на полуслове.

- Как там Катя? Что о ней слышно?

- Какая Катя? - завозился в кресле Петр Свистун.

- Да дочка Николая Николаевича, твоего друга...

- А-а, не знаю... Давненько ничего не получал от них. Никакой весточки.

- С мужем еще не развелась? - спросил я.

- С каким мужем?

- А разве Николай Николаич не купил...

- Кого?

- Да мужа, кого же еще...- неуверенно сказал я.

Все трое переглянулись.

- Мужа? Для Катьки? - Петр Свистун хлопнул себя по бедрам и весело рассмеялся.

Иван Павлыч и Андрей Фридрихович тоже хлопнули себя по бедрам и тоже рассмеялись - как-то глухо, но сильно, так, что занавески на окнах закачались.

- Ох, Эдя, Эдя!.. Как же так? - Петр Свистун перевел дух и принялся внушать мне всякие прописные истины.

Прежде всего он объяснил, что покупать мужей, как, впрочем, и жен, безнравственно. Покупали когдато, но с тех пор много воды утекло... Да и за что купишь? Деньги не в ходу, золото и бриллианты тоже ничего не стоят. Так, побрякушки... Ценятся ум, красота, талант, сила, но эти штуки (он так и сказал - эти штуки) никогда не служили разменной монетой.

- Выходит, Катя так и не вышла замуж?

- Какую Катю ты имеешь в виду? Если Екатерину Первую, то она была замужем не единожды,- сострил Андрей Фридрихович, подмигивая одним глазом.

Иван Павлыч буквально покатился со смеху.

Только Петр Свистун не принял шутки. Вытерев слезы, он спрятал платок обратно в задний кармашек и, потеребив голый подбородок, сказал:

- Почему не вышла? Вышла. И детей нарожала.

- Такая уродина?

- Кто уродина? Катя, дочка Николая Николаича? Откуда ты взял? Девушка как девушка. Нашелся человек, для которого она стала самой, самой, самой...Он помолчал, как бы раздумывая, и тише добавил: - Странно ты ведешь себя, Эдя! Просто непонятно как-то ведешь себя!