Вернуться по следам - Глория Му

– Как это – рано? – удивилась я. Много чего мне было «рано» по словам взрослых – гулять одной, готовить борщ, ездить верхом и дерзить старшим, но читала я всегда что хотела, и никого это не беспокоило.

– Это очень сложная книга, а вы ведь еще ребенок и многого не поймете…

– Ну, потом пойму. – Я легкомысленно пожала плечами. – Знаете, мой папа часто мне говорил вещи, которых я не понимала, потому что была маленькой. А теперь они иногда так всплывают, знаете, – бац! – и все понятно. Иногда это бывает очень кстати. – Я улыбнулась и собиралась уйти, ведь у него не было нужной книги, но дядька задержал меня.

– Погодите. Может быть, вы и правы. – Он обернулся к своему соседу и попросил: – Серега, присмотри за моей барахолкой, я сейчас. – А потом снова мне: – Пойдемте, я отведу вас. Она почти наверное есть у моего приятеля.

Мы поднялись вверх на несколько ступеней, и мой провожатый подошел к маленькому пыхтящему человечку, вытирающему пот со лба большим клетчатым платком.

– Аарон Моисеевич, дорогой, я привел вам покупателя! – прокричал мой дядька почему-то ярмарочным, придурочным голосом.

Аарон Моисеевич открыл личико и оказался типичным евреем из анекдота – печальноглазым, свирепоносым, с густыми, подвижными бровями.

– Чем могу помочь, дорогая?

Но вот те раз, он совсем не картавил, ну ничуточки. Говор был ровным, а голос – густым, глубоким и звучным, словно он украл его у какого-то русоволосого гиганта.

– «Мастер и Маргарита» Михал Афанасьича Булгакова…

Брови Аарона Моисеевича с некоторым сомнением поползли вверх, но мой красноносый, проникшийся ко мне почему-то добрыми чувствами, поспешил заверить его:

– Согласен, барышня молода, но, видимо, знает толк в литературе.

Аарон Моисеевич вернул брови на место и, порывшись в чемоданчике, стоявшем рядом, извлек толстенный том.

– Здесь «Мастер» и «Театральный роман», и еще рассказы, – пророкотал он, – десять рублей.

«Десять рублей!» – меня поразила молния. Столько у меня не было – ведь рубль я отдала за вход. Чуда не произошло.

– Простите, наверное, в другой раз. – Я обреченно покачала головой и повернулась, чтобы уйти, но красноносый снова остановил меня.

– И много не хватает? – участливо спросил он.

– Рубль за вход…

– И неужели же вы, жадный иудей, не уступите ребенку рубль? – опять проорал мой дядька петрушечьим голосом.

– Как же можно при такой тяге к знаниям? И ви могли это за меня подумать? – кривляясь, взвизгнул в ответ Аарон Моисеевич, и они оба расхохотались, глядя на мое ошарашенное лицо.

В моей душе вспыхнула безумная надежда.

– Правда?

– Конечно, деточка, – снисходительно улыбаясь, ответил Аарон Моисеевич, – тут вам не магазин. Держите.

Зажимая драгоценную книгу под мышкой, я выскребла деньги из кармана и вручила их моему доброму гению. Я даже нашла в себе силы не порскнуть сразу оттуда прочь, унося добычу домой, а чинно посидеть и поболтать с любопытными и любопытствующими Аароном Моисеевичем и Андреем Викторовичем (так звали красноносого, впрочем, он предпочитал откликаться на совершенно кошачью кличку Шкарик – производное от фамилии Шкаринцев. Даже я так звала его впоследствии).

Мы сидели на каменной ступени и слушали треп Шкарика – Аарон Моисеевич так же, как я, был не из болтливых.

Шкарик читал сопромат в институте машиностроения, собирал монеты, пил, и от него ушла жена. Здесь он знал всех, показывал мне торговцев книгами, удивлялся, что я не интересуюсь марками и значками, как другие дети.

Я слушала его, перебирая свободной рукой книги в чемодане. Некоторые из них были мне незнакомы, я показывала их Аарону Моисеевичу, он кивал, я доставала книгу и быстро пролистывала. Да, похоже, придется ограбить банк – даже в этом небольшеньком чемоданчике было с десяток книг, которыми мне не терпелось завладеть, и где, скажите, взять столько денег?

Аарон Моисеевич оказался на редкость наблюдательным человеком и неожиданно ответил на мои мысли:

– Мы спекулянты, деточка. Книги можно выменивать, можно искать в «букинистах» – там гораздо дешевле.

Не прерывая болтовни Шкарика, мы стали тихо беседовать. Аарон Моисеевич, припоминая, писал на листке из блокнота адреса магазинчиков, торгующих подержанными книгами, рассказывал, как куда добраться.

Это было очень полезно и интересно, только вот выкупленный из чемоданчика Булгаков жег мне руки, так что я решилась распрощаться со своими новыми приятелями и помчалась домой.

Я читала в трамвае, читала на ходу и дома читала всю ночь, под одеялом, с фонариком, как все приличные люди, за что следующим утром на тренировке и была жестоко наказана – я уснула прямо верхом, на галопе (у моей кобылы был такой плавный галоп – словно качаешься на волнах, – вот меня и потянуло в сон), и свалилась мешком в мягкий песок манежа, и умудрилась как-то сломать ключицу.

Дома был страшный скандал («Она себе шею свернет!»), в школу я не ходила две недели (и это было хорошо), но из конюшни Геша меня тоже выпинал (и это было плохо).

Впервые за долгое время мне совершенно – со-вер-шен-но! – нечего было делать, и, хотя денег у меня тоже не было, я стала рыскать по городу в поисках магазинчиков из списка Аарона Моисеевича, в поисках новых сокровищ.

А Булгаков определенно был сокровищем. Он покорил меня, ошеломил и ослепил своим сиянием, как король-солнце. В пустой моей голове, словно в высушенной тыквочке-погремушке, камешками перекатывались слова «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат».

До сих пор я и не думала, что написанная история – это не только собственно история, смысл, но и ритм, золотая сеть образов и слов, в которую правильный рассказчик улавливает сердца простодушных.

Даже сломанной ключицы было не жаль за такое дело.

Маленькие полуподвальные лавочки в подворотнях, букинистические отделы в больших магазинах и книжные развалы на колхозных рынках (и такие были) стали моими золотыми приисками. И среди меня началась золотая лихорадка, да, сам поиск завораживал меня, а не только результат, это была настоящая охота, и я чувствовала себя ловчей птицей, с которой сняли клобучок, – быстрой, хищной, зоркой птицей.

За неделю я перезнакомилась почти со всеми завсегдатаями моей новой площадки для игр, а их было немало, таких же сумасшедших золотоискателей, не ленившихся каждый день с дозором обходить владенья свои.

Когда выросла новая ключица, я вернулась к своим обычным занятиям – конюшня, отбивка денников, тренировки, пробежки, школа, уроки, но теперь были еще прогулка по книжным лавочкам и почти каждое воскресенье – книжный клуб.

Жизнь неслась бешеной каруселью, я была весела и счастлива, как любой карусельный ездок, хотя не имела времени даже выспаться, каждую ночь мне снилась птица, высоко-высоко кружащая в небе, и это всегда был слишком короткий сон.

Что уж говорить о собаке (а речь шла о собаке, просто вы уже забыли).

Я никогда не просила у мамы собаку, собаки остались в моей прошлой жизни, которая канула, сгинула вместе с папой, а в этой им не было места. Буквально не было места, как я думала, ведь для того, чтобы привести собаку домой, нужна не только собака, но и дом.

А дома-то у меня и не было – была крыша над головой, но не убежище, если вы понимаете, о чем я.

Я не считала безопасным место, где жила, и никто из взрослых тоже не мог стать убежищем для меня.

И Геша, и дед, и даже мама были мне всего лишь друзьями, но не покровителями, не защитниками. И то, что никакие настоящие опасности мне не грозили, не имеет значения. У каждого ребенка должно быть убежище – что-то или кто-то, надежный приют, защищающий от всех напастей, реальных или воображаемых, это тоже не важно.

Конечно, какая-то несчастная псина, украденная с лодочной станции, никак и ни от кого не могла меня защитить, но от нее пахло домом, единственным домом, который у меня когда-либо был, а кроме того, собаки как-то по умолчанию считаются защитниками, поэтому я без раздумий приняла этот неожиданный подарок, этот сомнительный «дом», и сделала то, что сделал бы любой вернувшийся домой после долгого отсутствия – из тюрьмы, из странствий или с войны, – я свернулась калачиком у Ричарда под боком и мгновенно уснула – прямо на грязном песке.

Проснулась я через пару часов, но тоже сразу. Меня вытолкнула из сна ужасная, но трезвая мысль: что же я наделала? Беспечно уснула рядом с едва знакомым злобным псом, оставила его без присмотра, и он уж точно удрал и уже растерзал кого-то.

Я открыла глаза и резко села.

Голова Ричарда лежала у меня на коленях (мы спали как инь и ян), пес смотрел на меня ленивым полусонным взглядом, слегка постукивая по песку хвостом.

Солнце закатилось в реку и теперь плавало там, как мячик, оставленный тюленем. К вечеру заметно похолодало.