Моя мама сошла с ума. Книга для взрослых, чьи родители вдруг стали детьми - Елена Ивановна Афанасьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всё происходило постепенно, но каждая следующая стадия была всё короче. Перестала выходить на улицу. Перестала общаться. На прошлый день рождения пришли несколько ее друзей, но непонятно, узнала ли она их… И это даже уже не было похоже на разговор.
Не помню конкретного момента, когда я понял, что дело плохо, что это не просто старость. Но мама, которая живет вместе с бабушкой, начала сильно страдать.
Бабушка меня постоянно спрашивала: «Где ты сейчас живешь? Это далеко от нас?» И так двадцать-тридцать-пятьдесят раз. Когда я стал ходить с бородой, она стала принимать меня за своего брата, называть «братец Женя». Объяснишь, что я не брат Женя, а внук Митя – поймет. При этом бабушка не понимает, что у нее умерла сестра, постоянно к ней обращается.
Бабушка стала очень агрессивной. Не понимает, где находится, еще плохо слышит, причем это не проблемы со слухом, а «блуждающая глухота»: когда давление хорошее – слышит, когда плохое – не слышит. Не слышит, что говорят, думает, что говорят про нее, слышит обрывки, думает, что говорят что-то плохое. Еще и не может запомнить. Спросит – ей ответят, спросит второй, третий, двадцатый раз… Все время напряжена.
На это больно смотреть – ты же ничего плохого не желаешь своей бабушке, ты же ее любишь, а она невероятно злится на тебя. И просто даже провести с ней полностью один день невероятно тяжело.
Мы пытались на время маминого отъезда отправить бабушку в хороший частный дом престарелых, где умеют работать с больными с деменцией. Не получилось. Вообще. Она не захотела ехать, а взять и обмануть ее тоже не получается.
Она просто сидела и говорила:
– Я никуда не поеду.
– Бабушка, но с тобой некому остаться.
– Значит, я буду жить одна.
– Бабушка, ты не можешь жить одна.
– Значит, со мной будут жить мои подруги.
– Бабушка, твои подруги уже сами больные женщины, им самим помощь нужна.
– Значит, я буду жить сама.
– Как ты можешь жить сама?! Кто тебе будет готовить? Ты когда последний раз готовила?
– Вчера.
– Бабушка! Ни вчера, ни позавчера, ни год назад ты не готовила. И ты не можешь сама выходить на улицу.
– Нет, я вчера гуляла.
И так по кругу, по кругу…
К концу дня я просто клокотал от злости, хотя прекрасно понимал, что бабушка – больной человек.
Сейчас сиделка у нас постоянно. «Нашу» сиделку Лену мы нашли случайно. Единственный правильный вариант – это когда сиделка воспринимает больного как человека, а не только как объект. Когда мы поняли, что Лена выхаживает бабушку, мы ее легализовали, сделали разрешение на работу, теперь она все время с нами.
Летом у сиделок была пересменка, с бабушкой на какое-то время осталась сиделка, которая плохо говорила по-русски и относилась к ней не с должной любовью и уважением, а формально. И бабушка очень быстро сдала. Она лежала, ничего не ела, только нутриционное питание, и впервые меня не узнала. Это был ужас. И я подумал, что это всё.
Но потом вернулась Лена, и бабушка встала. И не просто встала, а начала сама мыться, есть. Я своими глазами увидел, что любовь творит чудеса. Не чистая попа, не свежий памперс, что тоже невероятно важно, а именно отношение как к своему родному человеку. Сиделка Лена видит в своей работе какое-то предназначение. Она религиозный человек, и, скорее всего, воспринимает это как служение. При этом у них с бабушкой свои отношения. Они могут говорить, бабушка отвечает что-то свое, иногда невпопад, но это общение. Они могут даже выпить домашнего вина, которое Лена привозит из Молдавии. Лена уже просто часть семьи.
И второй момент. Года полтора назад я приехал к ним домой, нужно было с бабушкой посидеть, мама куда-то уезжала. Мы пили чай, и я заметил, что ногти у бабушки давно не стриженные. Взял ножнички, начал аккуратно стричь, и она реагировала как ребенок, вскрикивала «Ой!».
«Бабушка, – говорю, – тебе же не больно!»
«Да, – отвечает, – не больно! Митюша! Ты меня так любишь!»
Я аккуратно постриг каждый ноготок. Расчесал ее. И почувствовал, что она просто вылезла из своего состояния на какой-то момент.
Могу только сказать, что эмоциональная память умирает последней. И с больным близким человеком важно удерживать эмоциональную связь. И вспоминать всё лучшее, что было: «А помнишь, как ты меня маленького на даче в тазу мыла?!», «А помнишь, бабушка, как мы в 94-м году ездили с тобой в Крым?», «А ты рассказывала, как во время войны стерегла знамя под Ржевом». Даже если она ничего не скажет, важно возвращать и возвращать эту эмоциональную связь.
И важно максимально рано разделить себя и своих больных родственников. По возможности, нанять сиделку, организовать уход, отправить в хороший проверенный дом престарелых, где налажен уход. Чтобы спасти свою психику. И чтобы близкий человек остался в памяти твоим милым родным, а не человеком, который уничтожает твою жизнь. Говорю это, основываясь на ошибках нашей семьи.
Когда бабушка была еще более-менее здорова, она много раз повторяла: «Сдайте меня в дом престарелых!» И много говорила про эвтаназию: «Был бы укол». Я как родственник не могу гипотетически говорить про другого человека, даже про бабушку. Могу говорить только про себя – я бы хотел, чтобы мне сделали эвтаназию в такой ситуации. Но решиться на эвтаназию близкого, даже если был бы такой закон, невозможно. Сейчас у моей мамы страх, что она так же ляжет тяжелой ношей на мою шею.
Эта болезнь – страшный недуг, она, как дементор в «Гарри Потере», высасывает душу, тебя стирают ластиком. И нужно следовать принципу Пирогова – спасать того, кого можно спасти, то есть себя. И это не значит, что ты делаешь хуже своему родственнику! Ты так сделаешь для него только лучше.
Я хочу, чтобы все, кто прочитает эту фразу, меня правильно поняли: если у вас есть возможность заранее обсудить всё с родителями, старшими родственниками и договориться, что вы их отправите в хорошее заведение, то лучше вы больше поработаете, заработаете на хороший уход, но сохраните себя, организовав достойный уход близкому человеку.
Ольга В., телепродюсер, Москва
Мой папа – моряк, штурман, всю жизнь отработал на торговом флоте, под советским флагом обошел весь мир. Никогда не жаловался на здоровье, зимой ходил на лыжах в Терлецком парке, летом подолгу гулял в этом парке
