Кузина - Галанина Юлия Евгеньевна

«Так, всё, пришла пора сдёргивать юбки с бёдер, и прижиматься, прижиматься ещё плотнее, одной рукой грудь погладить, со всех сторон, а вторую руку – вниз, на лоно, накрыть его лодочкой, почувствовать тепло… согреть, если девушка уверяет, что замёрзла… а внутри у самого уже всё чуть ли не рвётся, потому что напряжение поднимается от паха вверх, до груди, до плеч, мускулы зажимаются, им не терпится всем вместе, в едином порыве – вперёд-назад, вперёд-назад, но ничего, пусть потерпят, такое сразу не делается…:-) Поэтому руки надо убрать, поймать чужое дыхание, и губами проехаться от виска вниз, нашарить губы, ладони же – на спину, и медленно скользить, съехать ниже поясницы, утвердиться на округлостях, и гладить, и сжимать, и надавливать, и пальцами, и ладонями, и чтобы руки сами лезли бы все настойчивее и всё глубже, и под трусики, прочерчивая пути по этим милым складочкам, а потом нырнули бы в самую глубь, туда, где уже влажно, чувствуя эти волосики на пути, и осторожно, чувствительных мест не задевая, прошлись бы эти руки туда-сюда, подготавливая вторжение главных сил…:-)»

«Суда-а-а-арь!.. девушка уже скончалась от разрыва сердца, не дождавшись вторжения главных сил!:) Не-е-ет, это невозможно и немыслимо!!! Сдаюсь я, сударь, победили… Выбрасываю белый флаг на башне, опускаю подъемный мост и поднимаю решетки входа. Ну вторгайтесь же, Всеблагим Вас Солнцем заклинаю! А не то по-настоящему умру!..»

"Не-ет, девушка-то, быть может, и готова, и даже трусики мокры, но всё равно – сдёрнем мы их только в самый последний момент, сдёрнем и сами упадём перед нею на колени, зарываясь лицом в её лоне, чувствуя этот непередаваемый запах, этот вкус плоти, и, колясь о волоски, прижмёмся, и губами нашарим эту самую щёлку, и проведём вверх-вниз языком, найдём заветный бугорок – и языком его, языком, вправо-влево, вверх-вниз, кругами, чуть ниже, чуть выше, и вот тут-то Вы, сударыня, запищите по-настоящему…

Но входить всё равно ещё рано, пока девушка не кончит в первый раз, от одного только языка…:-)"

«Знать Вас не желаю, сударь! Ваш путь явно усеян трупами павших дев! Принудили крепость к поднятию флага, а в замок не вошли! Это коварное злодейство с Вашей стороны!!! Девушка согласна на любые условия сдачи…:) Вводите_главные_силы в бой!!! Умоляю… Ы-ы-ы-ы…»

«Главные силы готовы. Как девушка предпочитает сдаваться?:-)…Подхватить её, совсем разомлевшую, на руки, упасть с ней вместе на постель и поискать головкой вход, так ждуще-мокренький, тёплый и желанный, уже совсем-совсем готовый, и чуть вдвинуться, и упереться во внутренний изгиб, и тогда уже, чуть ли не зверея от первобытных чувств, вдвинуться бёдрами, вонзаясь чуть ли не по самую рукоятку…»

Стоя у мокрой, холодной, скалисто-земляной стенки проходки, я в беспамятстве выгибалась тугой дугой, меня бил мощнейший оргазм. Если бы в этот момент случился обвал – я бы даже не заметила. Не знаю, сколько времени это продолжалось, потому что одним разом не обошлось, отдельные строчки писем раз за разом снова всплывали в памяти, – и я снова отключалась, превращаясь в пульсирующий сгусток плоти.

Я содрала пальцы в кровь, цепляясь за выгрызенную кайлом стенку штольни, и разбила затылок, елозя им по выпирающим из стенки камням.

Когда силы иссякли окончательно, я просто сползла по стене вниз, в мокрую грязь. Губы тряслись, текли слёзы из зажмуренных глаз и мелкой дрожью колотило руки и ноги. А внутри было тепло-тепло и так сладко, что горло сжимало. И волшебные строки никуда не исчезли, они были со мной, они мои, никто не сможет их у меня отнять. И мне казалось, что остальное уже неважно, теперь не страшно даже подохнуть здесь на руднике – ведь самое главное в моей жизни было… Великое Солнце, как же невыносимо сладко, разве так бывает?… От этой мысли накатило в очередной раз, уже ненадолго, словно эхом. И я уплыла в блаженство…

– Фто с тобой? Тебе плохо? – тряс меня за плечи вконец перепуганный Выдра, голова моя болталась, как тряпичная.

Я подняла голову, распахнула мокрые ресницы – так и сижу у стены, тачка сошла с доски, опрокинута набок. Из корзины высыпалась почти вся порода, словно без неё на дне проходки грязи мало.

– Тебе плохо? – продолжал спрашивать гном. – Щильно плохо?

– Ох, Выдра, – выдохнула я, глядя ему в глаза. – Знал бы ты только, как мне сейчас хорошо…

Выдра что-то говорил, возвращая корзину на тачку.

В том блаженном состоянии, в котором я очутилась, слова не пробивались к сознанию, застревали на подходах.

Пришлось заставить себя встать. Потрясла головой, потёрла виски.

– Что ты сказал? Я теперь с одного раза не понимаю, уж извини.

– Я говорю, пока молчок, – загадочно сказал Выдра. – Давай быштрей корзину отправим, тогда рашшкажу. Уже обед.

Подбирать породу мы не стали, откатили тачку в конец проходки и заново наполнили корзину. Выдра, не желая, чтобы тачка опрокинулась второй раз, сам откатил её к бадье. Дождался обеда сверху. Сегодня приехала каша с солониной и две деревянные ложки, видно, печку к полудню всё-таки, растопили.

Чувствуя совершенно неуместную здесь и сейчас истому во всём теле, я молча цепляла ложкой кашу, жевала, не чувствуя вкуса, думая лишь о том, что надо дожить до ночи – и тогда, сжавшись в бараке на нарах, отключившись от внешнего мира, я снова смогу вспомнить вырвавшиеся из болевого плена строчки и мне снова будет хорошо…

Выдра неторопливо подобрал ложкой последние крупинки каши, ложку вылизал насухо.

– Я жавтра уйду, – сказал он.

– Куда? – не поняла я.

– Домой, – пояснил гном. – Я нашёл его.

И Выдра стал мне рассказывать план своего побега, который он задумал сразу же, как попал на рудники.

Оказывается, для этого ему нужен был золотой самородок.

И не просто самородок, а великан среди самородков, глыба, заключающая в себе целое состояние.

Выдра долго искал его с помощью тайного знания гномов, вычислял, где он может залегать.

И почти случайно нашёл на этой безымянной речке посреди бескрайнего плоскогорья.

Ни Клин, ни Лишай, ни тем более я не заметили, что Выдра ведёт проходку в четвёртой яме не так, как бьют в остальных, а понемногу, но неуклонно скашивает, уводит штольню в сторону, туда, где спрятался в промороженной земле гигантский самородок.

Медленно, очень медленно двигался он к цели, лишь подозревая, но до конца не зная, точно ли будет успех, но сегодня дошёл-таки до золотой глыбы, такой большой, что и вообразить страшно.

Слабо пока представляя, для чего Выдре нужен самородок, пусть и очень большой, я пошла вслед за гномом смотреть находку.

Действительно, из стены выпирал крутой бок грязной каменюки, по виду – так обыкновенный булыжник, только размером с медведя. Потёрла его засаленным рукавом, – проступил под грязью матовый желтый цвет. Точно золото. Странно как-то…

Выдра сколов концом кайла кусок, обнажил не запачканное грязью, мягко блестящее тело самородка. Снял фонарь со столба, поднял его повыше, потом опустил пониже, добиваясь наибольшей красочности. Поглаживая самородок рукой, стал рассказывать дальше.

План его отличался простотой, логичностью и основательностью, так присущей гномам. Выдра, ни много, ни мало, собрался привлечь сюда, в этот мир, Золотого Змея.

В тех мирах, где живут гномы, Золотых Змей очень не любят – они обитают в толще гор, как дождевые черви в плодородной земле. И прогрызают в горах такие ходы, каким завидуют чёрной завистью умельцы-гномы. Так же легко Золотые Змеи проделывают ходы между мирами в поисках своей пищи – золота.

Много Золотых Змей Выдре было не надо – достаточно одного хорошего Змея.

Выдре было нужно, чтобы Золотой Змей пришёл сюда за лакомым куском, съел его и ушёл обратно, в более гостеприимные места.