Архонт - Дмитрий Александрович Видинеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Видишь сколько шума из-за тебя? – упрекнул Глеба Надзиратель. – А шум – это плохо!
– Прошу, не надо, – застонал Глеб, обхватив голову руками. – За что ты так со мной?
– А просто так, – был спокойный ответ. – Вот просто захотелось мне, чтобы ты убил, и всё тут. Так что давай, решайся. Она сейчас без сознания, задушить её будет легче лёгкого.
– Это нечестно, – едва не плакал Глеб. – Я ведь помог тебе, без меня тебя здесь не было бы.
– Плевать.
– Отпусти меня.
– Не-а, – Надзиратель допил кофе, облизал стенки чашки, на которых ещё оставались капли напитка, а потом швырнул чашку на пол. Глеб вздрогнул от звона разбившегося фарфора. – И вот что я придумал, так сказать, для твоего стимула: если ты её не убьёшь, Стая заживо сожрёт тебя. Мои пёсики будут выдирать из тебя мясо, кусочек за кусочком. Начнут с ушей, носа, пальцев… Умрёшь ты нескоро, обещаю. Как тебе такое, а? Стимул ещё не появился?
Глеба затрясло, его дыхание участилось. С мольбой во взгляде он посмотрел на Надзирателя, а затем резко отвернулся и выблевал на пол содержимое желудка. Глаза щипало от слёз, в висках колотилась кровь. Глеб уже принял решение, но в нём ещё тлела искорка надежды, что зловещее существо по ту сторону стола передумает, что в кафе ворвутся полицейские, что упадёт метеорит и земля расколется надвое…
– Ты ведь уже убивал, – почти ласково, словно поддерживая друга, произнёс Надзиратель. – Три трупа. И ничего, пережил и оставил всё в прошлом.
Вытерев губы рукавом плаща, Глеб промямлил:
– Тогда был несчастный случай.
– Ну, так и сейчас случай не самый счастливый, – усмехнулся Надзиратель. – А чтобы совесть тебя не сильно мучала, я вот что скажу: сучка сдохнет в любом случае. Просто прими это как факт. Стая будет убивать её жестоко, а ты можешь избавить её от мучений и убить быстро, пока она ещё без сознания. Смотри на это, как на акт милосердия, – он указал пальцем на окно. – О, ты только глянь, там твоя группа поддержки собралась!
Глеб увидел за окном двоих мужчин и женщину в забавной полосатой шапке с огромным белым бумбоном. В круговерти снежинок они прыгали, словно механические куклы, широко улыбались и размахивали руками. Женщина, прекратив вдруг прыгать, подбежала и прильнула к окну, дыхнула на него, а потом на образовавшемся слое наледи ногтем накарябала «Убей!»
– Не разочаровывай их, – посоветовал Надзиратель и голос его звучал спокойно, даже как-то сонно, но через мгновение он вскочил с места, навис над столом и заорал, брызжа слюной: – Убей же ты это суку, наконец! Мне что, до трёх досчитать?
Чувствуя себя больным разбитым стариком, Глеб поднялся, пошатываясь, как пьяный, подошёл к продавщице, опустился на колени. Искорка надежды угасла. Сюда не ворвутся полицейские, и метеорит не расколет землю надвое. Ничего этого не случится. Случится только смерть. Мысленно он твердил себе: «Акт милосердия. Это милосердие…» Твердил и не верил в эти слова.
– Прости, – сорвалось с его онемевших губ.
Он тихонько зарыдал, зажмурился и сомкнул пальцы на шее женщины.
«Акт милосердия! Да, чёрт возьми, это акт…»
Злясь на себя, на весь мир, Глеб завыл и вложил всю силу в удушение. В эти секунды для него существовали только его руки, которые казались ему чем-то механическим, не живым, как металлические поршни. И эти поршни давили, давили, а рассудок вопил, подбираясь к краю бездны.
– Браво! – радовался Надзиратель, размашисто хлопая в ладоши. – Ты смог! Ты это сделал! Браво!
Одержимые тоже аплодировали, словно пародируя театралов на каком-нибудь спектакле. Их улыбки походили на звериные оскалы, в глазах горело безумие.
Почти ничего не соображая, Глеб поднялся. Перед взором стояла красная пелена, все звуки сливались в единый гул, на фоне которого колотилось сердце.
Надзиратель надел ушанку, подошёл к Глебу, взял его под локоть и, словно слепого, повёл к выходу.
– Не так ведь и сложно было, правда? – сказал он участливо. Таким тоном родители успокаивают ребёнка после визита к стоматологу. – А теперь ты мой пёсик. Полностью мой. Но согласись, ты всё же в лучшем положении, чем Пашка-дурашка. Тот сейчас бродит по лабиринту, из которого нет выхода. А ты со мной, и мы с тобой лучшие прилучшие друзья.
Они вышли из кафе. Возле входа, как стражи, стояли одержимые. Женщина, которая написала на стекле «Убей!» по мысленному приказу архонта сняла с себя шарф, обвязала его петлёй вокруг шеи Глеба, а конец шарфа вложила в руку Надзирателя.
То, что на его шее появился импровизированный поводок, Глеб как будто и не заметил. Он по-прежнему отстранённо глядел в пустоту перед собой и шевелил дрожащими губами, словно пытаясь что-то сказать, но не находя сил выдавить хотя бы малейший звук. За последние минуты он будто бы постарел, его лицо походило на посмертную маску.
Надзиратель дёрнул за шарф-поводок, заставив Глеба следовать рядом с собой.
– Знаешь, я с тобой хотел о вкусе поговорить, – весело заявил архонт, ведя своего «пёсика» через площадь возле Дома культуры. – Видишь ли, что касается вкуса, я Стае не доверяю. Не-а, ни капельки, ни граммулечки. Сам посуди: людоеды, извращенцы всякие… ну какой у них может быть вкус, а? Но мы-то с тобой нормальные. И вот объясни мне, почему люди жрут горчицу? Я правда этого не понимаю. Вчера попробовал эту горчицу, – он скривился. – Фу-у! Тако-ое, говно-о!
Глава четырнадцатая
Павел даже предположить не мог, сколько времени он уже бродит по лабиринту, но если бы его спросили, ответил бы: вечность. Вот только спрашивать было некому. Он тут один.
Кирпичные стены, коридоры, повороты, тупики.
Это была полная безысходность.
Павел давно уже понял: тот, кто назвался другом, его обманул, заманил в лабиринт, из которого нет выхода. И надо же было так глупо попасться?
Свинцовое, будто застывшее небо, непонятно откуда доносящиеся странные звуки. Павел двигался без всякой надежды выбраться отсюда.
Недавно, а может и сотни лет назад, он видел смерть своих родителей. Стены лабиринта тогда превратились в экраны, которые показали спящих отца и мать. Они мирно сопели в своей кровати, в своей спальне. А потом молоток
