Вселенная философа (с илл.) - Валерий Сагатовский

Действия людей — вот фактическая проверка того, каким является их действительное отношение к жизни. Но факты, в том числе и действия, обладают доказательной силой только в том случае, если они также берутся в какой-то целостной системе. «Факты, если взять их в целом, в их связи, не только „упрямая“, но и безусловно доказательная вещь» (В. И. Ленин).

Чем же определяется целостность человеческого поведения, по каким признакам мы можем судить об общем его характере? Чтобы верно пройти по лезвию бритвы, чтобы связать воедино все нужное и отбросить лишнее, надо знать, куда и зачем идти. Иными словами, цель создает целое; знание цели подчиняет себе все наши действия, обеспечивает выбор нужных средств и порядок прилагаемых усилий. Поймите, какова цель человека, и вы поймете характер его поступков.

Односторонняя цель метафизика убивает богатство человеческой жизни, вступает в противоречие с другими ее сторонами и в конечном счете разрушает и личность, и общество.

Случайная цель эклектика бессильна объединить все моменты его жизни и делает его поведение бессистемным, хаотичным.

Мы же хотим найти такую цель, которая обеспечивала бы единство всех сторон человеческого поведения, его цельность.

Зависимость успешности человеческих действий от умения подчинить их какой-то главной цели отмечалась неоднократно: сильные волей переплывают море жизни, а слабые в нем купаются. «Вся жизнь, все ее улучшения, вся ее культура, — говорил И. П. Павлов, — делается только людьми, стремящимися к той или другой поставленной себе в жизни цели».

Согласно И. П. Павлову, предпосылкой умения видеть цель за любыми преградами и преодолевать их является рефлекс цели. Если процесс возбуждения, распространяющийся в мозгу от того очага, где зародилось стремление к определенной цели, легко заглушается случайными помехами, значит рефлекс цели неразвит. При развитом рефлексе цели ниточка возбуждения, идущая от «целевого центра», не теряется ни в каком лабиринте.

Однако развитый рефлекс цели — лишь предпосылка, но еще не гарантия цельности поведения. В зависимости от тех духовных ценностей, ради которых включается этот механизм, он может привести и к настойчивости, и к упрямству, и к навязчивости мелких целей, и к фанатизму в их достижении. Само по себе упорство в достижении цели не достоинство и не недостаток, а просто определенное свойство нервной системы. Нравственную оценку этого упорства (хорошо оно или плохо, ведет к добру или злу) можно дать, лишь зная содержание целей.

Чтобы обеспечить цельность поведения, механизм рефлекса цели должен управляться целями созидательными, значимыми для общества и для личности и согласованными друг с другом. И только в этом случае человек достигает единства цели — свойства характера, которое Маркс считал своей отличительной чертой. Разберемся в этих характеристиках целей, способных создавать цельность.

В поисках смысла жизни человек рано или поздно приходит к выводу, что смысл этот создается только наличием цели, достижение которой нужно и данному человеку, и другим людям.

С таким пониманием смысла жизни нельзя не согласиться. Но, как всегда, на пути реализации верных общих положений возникает множество конкретных трудностей. Одно дело провозгласить верный лозунг, другое — без искажений воплотить его в действии. Стоит поэтому рассмотреть общие характеристики целей, придающих смысл человеческой жизни, не абстрактно, но на примере некоторых возникающих при их реализации трудностей и противоречий.

Любовь к делу или любовь к людям? По замечанию В. Э. Мейерхольда: «У одних вид пропасти вызывает мысль о бездне, у других о мосте». Жизнь, наполненная страхом перед бездной, теряет смысл; жизнь, подчиненная задаче покорить бездну, приобретает его.

Однако строительство моста имеет отношение не только к переправе через пропасть. Важно еще, какие мотивы преобладают у строителя. Можно рисковать ради большого заработка или ради славы. Можно работать ради самой любви к делу. Академик А. Д. Александров именно так, например, понимает коммунистическое отношение к труду. Оно, по его мнению, «…означает, что человек, работает не из-за нужды, не для заработка, не для славы, и даже не из чувства долга… Это значит, что человек работает из внутреннего побуждения, работает потому, что без работы ему жизнь не в жизнь. Кстати сказать, такое отношение к своей работе было всегда присуще тем, кто достиг значительного в науке, технике или искусстве».

Здесь указана необходимая характеристика коммунистического отношения к труду, но еще недостаточная. Действительно, докажите, что отношение к труду Феликса Хонникера из «Колыбели для кошки» не подходит под эту характеристику… Любовь к самому делу, оторванная от других человеческих ценностей, превращается в самоцель. А цель, которая ничему не служит средством, — это идол, фетиш, порабощающий человека. Более того, «во имя дела» начинают требовать другие человеческие жертвы, противопоставляя любовь к делу любви к людям.

У Василия Гроссмана есть во многом верное рассуждение о соотношении друг с другом различных духовных ценностей человека: «Удивительно бывает — человек знаменитый, наделенный великим даром, быть может, даже гением, оказывается самым обыденным, обыкновенным по душевному складу своему. Дар его отделен от души. И как-то сразу становится безразлично, что этот обыкновенный, средний человечек где-то там, в лаборатории; на сцене ли оперного театра, либо в хирургической операционной, либо сочиняя сочинения — проявляет свою одаренность… Есть дар высший, чем дар, живущий в гениях науки и литературы, в поэтах и ученых. Много есть среди одаренных, талантливых, а иногда и гениальных виртуозов математической формулы, поэтической строки, музыкальной фразы, резца и кисти людей душевно слабых, мелких, лакействующих, корыстных, завистливых, моллюсков-слизняков, в которых раздражающая их тревога совести способствует и сопутствует рождению жемчуга. Высший дар человеческий есть дар душевной красоты, великодушия и благородства, личной отваги во имя добра. Это дар безымянных застенчивых рыцарей, солдатушек, чьим подвигом человек не становится зверем».

Способности человека, его страсть к делу должны быть поставлены на службу добру, а не личному тщеславию или делу ради дела. Но эта мысль приобретает у В. Гроссмана такой оттенок, что перестает быть абсолютно верной. Талант без душевной красоты плох, но душевная красота без таланта слаба. Внутренняя гармония толстовских «солдатушек» — это обороняющаяся гармония. Она способна приносить благородные жертвы, но не может переделать мир.

Не превозносите любовь к делу в ущерб любви к людям, но и не принижайте ее. Без нее благие порывы не приведут к достижению цели. Проще говоря, ни деятель, лишенный гуманизма (виртуоз без человечности), ни бездеятельный добряк (человек без умения, без виртуозности) не являются нашими идеалами. Ни тот, ни другой не достигают цельности поведения. Дела должны совершаться во имя человека, но такого человека, жизнь которого лишена смысла без свершения дел.

Гармония или свобода? «Цельность характера, — писал немецкий коммунист Эрнст Тельман, — является неотъемлемым качеством прогрессивной личности, ибо цену и масштаб личности определяет характер. Что же наиболее характерно для личности? То, что человек в любой момент подчинил все свое бытие идее, стремясь достигнуть чего-то высшего…»

Такое «жестокое» требование невыносимо для Скептика. И он не выдержал: «Какая же тут цельность, гармония поведения? Вечное подчинение чему-то высшему, насилие над самим собой». «Насилием можно создать фанатический, но не цельный характер, — ответил Философ. — Речь идет о добровольном гармоничном подчинении основной цели. Если все в вашем существе протестует против этой цели, насильственное подчинение ей приведет лишь к нервному срыву. Предполагается, что личность уже воспитана в духе гармонии основной цели и подчиненных ей промежуточных целей».

С. Это гармония муравейника. Она исключает подлинную свободу развития личности.

Ф. А что вы понимаете под свободой?

С. Опять вы со своими дефинициями. Человек не машина, нельзя втолкнуть в логическую схему «целесообразной деятельности» все богатство его внутреннего мира.

Ф. Какое богатство? Впрочем, давайте разберем все это на конкретном примере. У вас есть какое-нибудь хобби? С. Я библиофил.

Ф. Скажите, в поисках редкой книги вы подчиняете этой цели свои внутренние силы? Насилуете ли вы себя, размышляя, переживая, бегая от букиниста к букинисту, роясь в каталогах? Можете ради этого о чем-то забыть, от чего-то отказаться?

С. Мне это нравится.