Проклятие Кеннеди - Гордон Стивенс

— Это Дэйв. Сегодня меня на совещании не будет. Умберто все объяснит, но не говорите, что я звонил. В любом случае, что бы сегодня ни произошло, убедите Франческу, что это только трюк. Вы понимаете. Что бы ни случилось, что бы они ни сделали.

— Но в чем дело? — спросил Марко.

— Присматривайте за Франческой. Убедите ее, что она справится.

Было уже начало седьмого. Хазлам покинул кафе на углу и прошелся по Виа-Вентура. «Альфа» была на месте, наблюдатель — темные волосы, зеленовато-черный костюм — поблизости, в толпе. В руке портфель — возможно, тот же человек выполняет и функции курьера. Если бы он не получил отставки, он позвонил бы юристу компании и узнал имя и адрес наблюдателя по номеру машины. Вот к дому Бенини подъехал «сааб» Умберто, затем, спустя две минуты — БМВ Марко. Было десять минут седьмого. Под навесом остановился «мерседес» Росси, и он увидел, как тот поспешил внутрь. Мужчина в зеленовато-черном костюме вернулся к «альфе»; автомобиль покинул стоянку и поехал вниз по улице.

Франческа осунулась, кожа у глаз натянулась. Где ты, Дэйв, что за игру ты затеял? И ведь именно сегодня!

— Прежде чем вы уйдете, я должен вам кое-что сказать. — Умберто Бенини смотрел в стол. — Сегодня в БКИ получили информацию, что карабинерам известно о приезде Хазлама в Милан и о цели этого приезда, хотя с нами или банком его пока не связывают. Тем не менее было принято решение отстранить его от дела.

Франческа была поражена. Умберто не следовало говорить это сейчас, подумал Марко, ему следовало подождать. Он взял Франческу под руку и повел ее прочь.

БМВ Марко отъехала от дома, заметил Хазлам; как странно наблюдать за всем этим снаружи. Жаль, что ему не удалось поговорить с Франческой; возможно, надо было это сделать. Может быть, не поздно и теперь.

Франческа все еще была в шоке; она пыталась понять, что произошло и почему. Я надеялась на тебя, Дэйв, а ты меня бросил. Ты был единственным, кому я доверяла. Больше того. Я была единственной, кому доверял ты. И вот ты сбежал.

— Хазлам звонил мне сегодня после полудня. — Марко говорил спокойно, почти небрежно.

Она посмотрела на него.

— Правда? Что он сказал?

— Он просил передать, что его отстраняют, что Умберто вечером все объяснит. Велел сказать тебе: что бы сегодня ни случилось, это будет только трюк. И еще, что ты справишься.

Из кафе лилась музыка; «альфа» была припаркована за полтора дома отсюда. Было без четверти семь. Паскале сидел внутри, за столиком, лицом ко входу. Он должен был действовать точно по графику: если он оставит в туалете пакет слишком рано, его может подобрать кто-нибудь другой, если слишком поздно — туалет может оказаться занят, а пока он освободится, брат уже придет. Паскале прихлебывал пиво и шарил взглядом по тротуару и улице в поисках малейших признаков полицейского наблюдения.

Франческа села за стол, телефон чуть справа от нее, памятка перед глазами. Марко приготовил блокнот и две ручки и посмотрел на часы.

В квартире на Виа-Вентура Умберто Бенини поднялся из-за стола и подошел к окну. Чертов Хазлам. Хорошо еще, что у Паоло такой отец, как он, хорошо, что он сам может положиться на такого, как Росси.

Почти пора, решил Паскале. Пластиковый пакет лежал у его ног. Он допил пиво, бросил на столик несколько банкнот и огляделся. В туалете никого, на улице — никаких признаков наблюдения, но кто-то встал из-за столика снаружи и направляется внутрь. Возможно, в туалет. Было еще рановато — осталось примерно с полминуты, — но медлить уже некогда. Он отодвинул стул и пошел к туалету.

Телефон зазвонил.

— Франческа?

— Да.

— Дай мне Марко.

Марко взял трубку в левую руку, другой рукой поправил блокнот, чувствуя, как ручка в пальцах вдруг стала скользкой.

— Марко слушает.

— Выходи из дома. Поверни налево. За первым домом — снова налево. Кафе «Интер» через полтора квартала, слева. Увидишь навес и столики на тротуаре. Дверь в туалет справа, как войдешь внутрь. Пакет в мусорном ящике под рукомойником. Даю тебе три минуты.

Отбой. Марко убедился, что Франческа закрыла за ним дверь, и побежал к лифту. Выскочил из подъезда и повернул налево. Ему вдруг стало жарко; в голове застучало, в горле пересохло. Он еще раз свернул налево, двигаясь быстро, почти бегом. Вот первый перекресток, машины и люди кругом. Навес впереди, надпись «Интер»; слава Богу, это оно. Успокойся, сказал он себе, притормози. Он был уже почти у кафе. Никто не заходит в бар, не спросив себе выпить, поэтому закажи пива. Официант обслуживал столик снаружи. Марко прошел мимо него и вступил в бар. Сядь и закажи что-нибудь, сказал он себе. Дверь в туалет справа, как и обещал Муссолини. О Господи, что если они ждут его в туалете, если там есть другой выход. Если они собираются похитить и его.

Он открыл дверь и вошел, увидел две другие двери и знаки на них. О Господи, только бы мужской был свободен, только бы там никого не было. Он открыл дальнюю дверь и ступил внутрь. Увидел на стене рукомойник, рядом — дверцу в чуланчик, автомат, чтобы сушить руки, и бумажные полотенца. Увидел под рукомойником мусорный ящик. Никакого пакета. Он опустился на колени и стал рыться в использованных полотенцах, увидел выцветший красный пластик пакета. Вытащил пакет, роняя на пол бумагу, и ощупал его. Нет, не письмо. О Боже. Какая-то вещь. Все в порядке, сказал он себе, ты справился, забрал это, чем бы оно ни было. Он пустил холодную воду и смочил себе лицо и волосы.

«Альфа» наблюдателя вновь на Виа-Вентура, БМВ Марко возвращается, и Марко с Франческой бегут внутрь; в руках у Франчески красный пластиковый пакет, значит, передачу получили. Хазлам вошел в кафе на углу, выбрал столик снаружи и заказал кофе.

Странно было чувствовать себя вдруг оставшимся без работы, внезапно изолированным, но ведь он сам этого хотел. И все равно, он был зол из-за того, что случилось, и еще боялся за того беднягу, прикованного цепями к стене где-нибудь в Калабрии. И не только за него. За Франческу тоже.

На него вдруг нахлынула усталость. Все-таки зря он, наверное, взялся за дело Бенини, не отдохнув после Перу; наверное, он придал слишком мало значения тому, как выматывает работа в городах вроде Лимы; наверное, ему все же следовало сделать перерыв. А может быть, пора совсем бросить этот киднеппинг, развязаться с фирмой и найти себе другую гору.

Усталость перешла в расслабление. Сегодня он позвонит Меган, скажет, что возвращается домой, и попросит встретить его в Хитроу. И все-таки жаль, что он не может позвонить Франческе, жаль, что она не может позвонить ему.

Умберто стоял у окна, заложив руки за спину. Услышав, как отпирают входной замок, он быстро повернулся на каблуках. Франческа вошла первой, сжимая в руке красный пластиковый пакет. Умберто хочет взять его, чувствовала она, хочет вырвать его у нее, показать ей, что Паоло в первую очередь его сын, а уж потом ее муж. Она вынула что-то, завернутое в коричневую бумагу, и попыталась размотать липкую ленту. Марко подал ей нож. Она разрезала ленту и сняла бумагу. Внутри оказалась еще одна коробка, тоже перехваченная лентой.

— Дай мне.

Умберто выхватил коробку и нож, разрезал ленту и открыл крышку. Внутри был еще один пакет. Он сорвал бумагу. Там оказалась коробка из-под видеокассеты. Он потряс ее над столом, ожидая увидеть кассету, и оттуда выпал третий пакет.

Это странно, подумала Франческа, это страшно похоже на рождественский подарок с секретом. Помни, что сказал тебе Хазлам, мысленно твердила она, пытаясь поверить: что бы ни случилось сегодня, это обман, выдумка похитителей.

Умберто разорвал четвертый пакет и увидел пятый. Его форма и размеры что-то напоминали, даже несмотря на коричневую оберточную бумагу. Аудиокассета, пробормотал он, размер тот же и на ощупь пластмассовая — значит, Хазлам ошибся и это просто послание от Паоло. Он провел лезвием ножа по ленте, потом по обертке, вынул коробку от кассеты и раскрыл ее.

Кровь на шерстяной подкладке уже свернулась; ухо было отрезано у самого основания.

10

Небо на западе было чернильно-черным, на востоке — синим с ярко-оранжевой подкладкой. Бретлоу вспомнил другое утро — тогда было холоднее, чем сегодня, кусался ветер, а за Кремлем вставало красное солнце. В висках у него стучало, до встречи оставалось полчаса, а по улицам, ища его, шныряли псы из КГБ: Маленко жаждал его крови.

Сейчас же было четыре утра, внизу расстилалось лоскутное одеяло Германии — детали ландшафта становились все заметнее по мере того, как самолет терял высоту, — а до рандеву с Маленко оставалось пять часов. «Боинг» развернулся над Берлином, и Бретлоу, как всегда, посмотрел вниз. Стены больше не было — не было ни пограничных машин, ни патрулей, — но полоса бывшей мертвой зоны еще вилась узкой лентой меж деревьев и домов. «Боинг» покатил, подпрыгивая, по шершавой дорожке аэродрома «Темпельхоф», а навстречу ему с края площади двинулся черный автомобиль без опознавательных знаков. Даже после окончания холодной войны прибытие в Берлин слегка щекотало нервы.