Красота и мозг. Биологические аспекты эстетики - Под ред. И.Ренчлера

В лингвистике цветовых понятий существует и «расовая» гипотеза, согласно которой люди с разным цветом кожи могут видеть, а потому и называть цвета по-разному: различиями в пигментации может быть затронут и глаз [25]. По нашему мнению, сколько-нибудь веских биологических данных в пользу этой гипотезы нет. Это не мешает спорить по поводу восприятия ахроматических цветов-от черного до белого. Значение их для японцев совсем не то, что для европейцев, и причину этого можно было бы видеть в биологических различиях. Наши данные, однако, подобных взглядов не подтверждают. Хотя наши лингвистические тесты и позволяют выявить различия между японцами и европейцами, у нас нет никаких оснований связывать их с какими-то глубинными физиологическими особенностями [26]. Совсем недавно наше заключение проверили и подтвердили Утикава и Бойнтон [27]; они провели тщательное сравнительное изучение словесной оценки цветов носителями английского и японского языков.

Полагая, что физиологические основы цветового зрения у японцев и у европейцев одни и те же, а языковые различия обусловлены особенностями культуры, мы опираемся и на позитивные данные. В одном из наших исследований [28] мы выясняли, подвержены ли люди, родным языком которых был японский, западным влияниям; нас интересовало, сказываются ли эти влияния на цветовой лексике и на закономерностях называния цветов. Задавшись такой целью, мы провели свои цветовые тесты на трех группах японских детей примерно одного возраста (от 12 до 15 лет), происходивших из трех различных мест: (1) из Йонедзавы (город в префектуре Ямагата с населением около 100 тыс. жителей); (2) из Суги-намику (один из районов Токио); (3) из Международной японской школы в Дюссельдорфе (ФРГ), где японские дети вместе со своими семьями живут в европейском окружении. Можно было предположить, что в указанной выше последовательности западное влияние возрастает.

Та часть теста, которая касается минимальной цветовой лексики, показала следующее. Прежде всего на употреблении названий шести основных цветов схемы Геринга никакие западные влияния не сказываются. Однако этого нельзя сказать о названиях прочих, «неосновных» цветов: частоты включения соответствующих слов в список-минимум от группы к группе меняются. Например, для японского термина "cha-iro" (коричневый, а буквально — «цвет чая») эта частота в нашем ряду групп стремительно подскакивает. В Йонедзаве она составляет всего лишь 18 %, в Токио-уже 45 %, а в Дюссельдорфе-целых 62 %. Последняя цифра очень близка к частотам, которыми прилагательное «коричневый» указывают немецко-и англоязычные студенты- естественники, — соответственно 57 % ("braun") и 62 % ("brown"). Кажется весьма правдоподобным, что обозначение cha-iro обследованными японцами из Дюссельдорфа воспринято и усвоено извне под влиянием английского и немецкого языков: в них соответствующие цветовые прилагательные гораздо более употребительны, чем в японском. Для японских школьников из Дюссельдорфа английский — это первый иностранный язык, а немецкий — язык повседневного окружения.

Интересна судьба слов «оранжевый» (orange-iro) и «розовый» (pink), позаимствовавнных из английского языка. В Японии их включают в список-минимум примерно с одной и той же частотой (Йонедзава-22 %, 20 %; Токио-40 %, 42 %), но в Дюссельдорфе-с существенно различными частотами (оранжевый-58 %, розовый-34 %). В ряду Йонедза-ва-Токио-Дюссельдорф частота для оранжевого возрастает, розовый же указывают в Дюссельдорфе реже, чем в Токио.

Эта асимметрия легко объяснима. У английского прилагательного «оранжевый» (orange) в немецком языке есть прямой аналог, а у прилагательного «розовый» (pink) — нет. Многие немцы, даже говорящие по-английски, не понимают смысла слова «розовый», тогда как французское слово «оранжевый» (orange) употребляется в немецком языке очень часто. Мы приходим к выводу, что высказанное японскими ребятишками из Дюссельдорфа предпочтение «оранжевого»

«розовому» подкреплялось их немецкоязычной средой. Как было и с cha-iro, частота указания оранжевого у них примерно та же, что среди немецкоязычных студентов-естественников.

В японском языке для оранжевого и розового есть и свои исконные слова-daidai и momo-iro. Их вносят в минимальный список реже, чем заимствованные. В Йонедзаве momo-iro указывают с относительной частотой 6 %, а в Токио и Дюссельдорфе не указывают вовсе. Для daidai частота в нашем ряду тоже убывает: (26 %-6% -4%), тогда как для orange, напротив, возрастает (22 % -40 %- 58 %). Все выглядит так, как будто на пути из Йонедзавы через Токио в Дюссельдорф происходит частичная смена ярлыков для одной и той же цветовой категории.

Иногда новые цветовые обозначения могут укореняться по технологическим причинам. Так получилось с прилагательным turquoise («бирюзовый»); в последние десятилетия оно все чаще употребляется в английском, а его прямые эквиваленты-в других языках промышленных стран. Ныне это слово стало широко распространенным [29]. Причина, видимо, состоит в появлении и широком использовании синтетических красителей-теперь ими красят и пряжу, и пластмассы, и многое другое. Прокрашивание невыцветающей бирюзой различных оттенков сделалось возможно лишь около 45 лет назад, когда было получено и внедрено в красильную технологию новое синтетическое красящее вещество-фталоцианин.

Прежде окрашивать ткани в бирюзовый цвет было нелегко. Название этого цвета употреблялось редко; оно существовало в некоторых диалектах итальянского языка, где звучало как «туркино». Дело в том, что дорогие ткани бирюзовой окраски ввозились из стран Восточного Средиземноморья, в частности из Турции [30].

Любопытный пример совсем иной лингвистической основы для слов, относящихся к бирюзовому цвету, обнаружили Болтон и Крисп [31]. Они изучили упоминания цветов в фольклоре сорока народов (в том числе восьми европейских) и нашли слово, означающее бирюзовый цвет, только в одном случае-у индейцев хопи из Таоса (штат Нью-Мексико), говорящих на языке тиуа. В таосском собрании народных сказаний этот цвет упоминается целых восемь раз, так как бирюза- важнейший поделочный камень в культуре хопи. В той части Северной Америки он вообще нередок. Вполне возможно, что соответствующие слова нашлись бы и в фольклоре других индейских племен (например, у навахо, обитающих в той же части Скалистых гор; однако их языки не были изучены Болто-ном и Криспом).

Под конец упомянем самую обширную и универсальную из всех работ по цветовой лингвистике- книгу Берлина и Кея об основных названиях цветов в человеческом языке [32]. В ней рассмотрена цветовая лексика почти ста языков, что открывает пути к пониманию ее глубинной общности, закономерностей развития и его основных этапов. В этом отношении книга стала подлинной исторической вехой. Берлин и Кей, использовав цветовую таблицу из 329 образцов, выяснили, как называют все эти цвета люди, говорящие на 20 различных языках; они обобщили также много других работ по цветовой лингвистике и таким образом к изученным 20 языкам добавили еще 78. Оказалось, что простейший цветовой словарь содержит всего два словесных обозначения — для черного и для белого (или для темного и светлого). Если имеются три обозначения, то два из них те же, а третье соответствует красному. Четвертым становится обозначение зеленого, желтого или единой группы синих и зеленых тонов ("grue", т. е. green + blue). Языки с пятью цветовыми словами имеют обозначения для черного, белого, красного, зеленого (вместе с синим) и желтого. В языках с шестью цветовыми понятиями есть отдельные слова для зеленого и синего. Затем появляется седьмое слово, означающее коричневый цвет. И наконец, в непостоянной последовательности добавляются слова для розового, фиолетового, оранжевого, серого и т. д.

Со временем Кею с Мак-Дэниелом [33] и Сану [34] пришлось внести в эту эволюционную схему небольшие изменения, но она по-прежнему хорошо согласуется со схемой оппонентных цветов: шесть основных цветов Геринга оказываются главными и в лингвистическом плане.

Итак, становится ясно, что все шесть основных цветов геринговой схемы легко распознаются по чисто психологическому на них отклику: мы имеем в виду итоги изучения цветовой лексики и ее употребления в различных языках. Но, как мы видели, соответствие этой схеме очень часто маскируется и искажается психологическими, социальными, культурными и даже технологическими влияниями.

Взаимовлияние сенсорных систем и его проявления в языке

На восприятие цвета некоторых объектов очень часто влияют другие сенсорные системы, одна из них или несколько сразу. Такие влияния могут играть особо важную роль при оценке пищи-из пяти чувств здесь участвуют по меньшей мере четыре. Уотсон [35] подкрашивал воду синтетическим оранжевым красителем и в то же время с помощью искусственных добавок придавал воде вкус ананаса; попробовав такую воду, испытуемые чаще всего находили у нее привкус апельсина. Очевидно, в этом тесте зрительное ощущение брало верх над вкусовым. Отметим также, что при оценке пищи по ее виду цвет имеет большее значение, чем форма; например, мы охотно съедим картофелину едва ли не любой фор-169