Разбитые иллюзии - Любовь Михайловна Пушкарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Они меня боятся, — обронила она.
— И правильно делают. Гиены — одни из самых агрессивных оборотней, особенно самки. Не стоит им знать, что ты гиена лишь внешне.
— Угу, — понурилась Ники. Любое упоминание о её «проблеме» портило ей настроение. Пришлось подбадривающе приобнять её, и она тут же по-детски уткнулась мне носом в шею.
Тони пришёл, гружённый форменными зимними куртками охраны. Скинув их, чуть ли не залпом выпил бульон, а потом взялся и за мою чашку — такая пища не для меня. Вик и Ники тоже торопливо похлебали согревающий, дающий силы напиток. Жаль, что в логове оборотней не в чести сладости, и я осталась голодной.
Наконец мы, надев куртки и прихватив одну для Шона, вышли на крышу. Приготовления были окончены, Тони предупреждён, и Вик, крепко держа меня за руку, одновременно со мной коснулся Шона.
Попасть в пустыню в этот раз вышло чуть легче. Я крепко держала Вика, боясь, что он потеряется при переходе. Но нет, мы оба оказались в сумерках на злом, жалящем ветру.
Мы замерли, глядя друг на друга. Я разглядывала Вика, он стоял, согнувшись под тяжёлой ношей. Какие-то каменные плиты, похожие на горб, не давали ему распрямиться.
— Что это? — вырвалось у меня. — Свет и Тень! Это сделка со Стражем?
— Да, это мои каменные крылья. Растут с каждым днём… Когда я умру, они раскроются, — тихо ответил он.
— Вик… — я заключила в ладони его лицо. Наверное, оно было таким, как до катастрофы, только шрам над бровью остался… И мелкие царапины на лбу, рядом с венком из полевых цветов… руки охватывали такие же цветочные браслеты, а возле сердца примостился букетик-бутоньерка.
— Цветы… — растеряно произнесла я.
— Да, это от тебя, — улыбнулся он.
— А царапины? — нахмурилась я.
— Розы оставили своими шипами, а сейчас их сменили полевые цветы.
— Я делала тебе больно…
Он отрицательно покачал головой.
— Ты пьянила меня ароматом.
— А сейчас?
— Солнце, полдень, горькая нежность… Пойдём, любовь моя, ты собиралась искать сушняк… Думаю, лучше начать с этого.
— Да…
Мы не спеша двинулись к Шону и костру. Чужая реальность… Но я легко хозяйничала в реальности Седрика, наверное, и у Шона смогу что-нибудь.
Коряга. Сухая большая коряга… Ну же! Нам нужна коряга.
— Пати, смотри, — Вик показал на еле заметный, занесённый песком перекрученный ствол.
— Ага! — обрадовалась я.
Мы вместе направились к ней, я боялась отпустить ладонь Вика хоть на мгновение. Подойдя, я протянула руку, чтоб ухватиться за сук, как вдруг коряга извернулась, оказавшись мерзкой зубастой змеёй, и дёрнулась ко мне. С визгом я отскочила, а Вик, наоборот, бросился вперёд, падая набок. Он придавил змею своим весом и двумя руками схватил за туловище, возле головы. Змея вырывалась, от неё пошёл смрад, как от мертвечины или вампа. На одних инстинктах я выхватила из сердца белый vis, обращая его в кинжал, и вонзила в голову этой дряни. Передо мной замелькали оскаленные вампирьи рожи, мерзкие, глумливые и голодные, с распахнутыми пастями, и длинными клыками… и…
Перед нами снова была коряга. Сухое трухлявое дерево.
— Дружелюбненько тут, — пробурчал Вик, перекатываясь на бок и вставая на четвереньки. Только так он мог подняться на ноги.
— Такие тяжёлые, — вырвалось у меня. Он лишь отмахнулся, не желая комментировать свою ношу-проклятие.
— Забираем? — уточнил он, глядя на корягу. Я кивнула: конечно, забираем.
Мы шли медленно, волоча корягу за собой.
— Вон ещё одна, — мрачно произнес Вик, отчего-то он их видел лучше меня.
— Надо рискнуть, — я заранее сделала стилет из света, и это отозвалось ноющей болью в сердце. Ах, похоже, я таким образом вспыхиваю с нуля, и мой перетруженный vis-центр совершенно однозначно выражает протест. Увы, придется потерпеть.
Подойдя, мы долго присматривались, определяясь, где у змеи будет голова. Не нашли. Вик осторожно потянулся к ней. Коснувшись, он вдруг замер с маской боли и ужаса на лице. Я, не раздумывая, вонзила стилет в «дерево».
— О Боже, — выдохнул Вик, — Боже, нет…
— Это морок, Вик, всего лишь морок. Ничего этого не было! — тормошила я его.
— Было, — мрачно ответил он, — но не со мной. К счастью. Давай оставим это здесь.
— Нет. Я потащу. Всю эту дрянь надо сжечь. Шон сжигает свою душу, лучшую её часть, пусть сожжет и это.
— Но зачем? Что за самоубийство — и ради чего? Ведь тот инкуб…
— Этот инкуб — почти отражение Шона. Шону помогли: сначала Уту, потом я, и теперь он не может не помочь такому, как он сам. У всех народов есть обряд прощания с умершим. Плакальщицы, отпевание, погребальный костер или ещё что-нибудь. Всех поминают. Сразу или через какое-то время. Совершают что-то, дающее силу ушедшей душе, а иногда и направление. Костер, считается, очищает от грехов, а в его тёплом воздухе душа воспаряет, и чем он больше, тем выше она взлетит. Отпевания, особенно ночные, — защита для души в пути и истаивание её грехов. Поэтому Шон жжёт костер, чтобы сжечь грехи ушедшего и дать ему подняться повыше.
— Сплетающий Нити…
— Получит силу этого костра и отпустит душу на новое рождение, — закончила я.
— Ну, может, и так…
Третью корягу снова увидел Вик.
Она была большая, толщиной с человека и пустая внутри.
— Мне страшно, — тихо пробормотал он.
— Мне тоже.
Создание стилета отозвалось сильной болью.
— Даже не знаю… — произнес Вик. — Давай я упаду на неё крыльями, а ты воткнёшь кинжал.
— Главное — не ошибиться, где голова, а где хвост.
Но понять было невозможно, и Вик наудачу выбрал более широкий конец. Подпрыгнув, он упал своим каменным горбом на трухлявое дерево, и оно дёрнулось, оборачиваясь той самой змеёй, мучавшей Мойана. Я с диким воплем воткнула в неё кинжал раз и ещё раз. В глазах всё потемнело…
— Пати! — голос Шона. Пришёл-таки, нерадушный хозяин.
Я дышала тяжело и с присвистом, где-то рядом слышалось такое же дыхание Вика.
— Сейчас, Свет мой, сейчас, — и он аккуратно запустил в мою руку клыки, вливая красный vis похоти.
Я была слишком опустошена и слаба, меня скрутило от нестерпимого
