Живым не брать - Александр Александрович Щелоков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Какая разница в чьих? — сказал Таштемир убито. — Принцип капитализации именно таков.
— Позволь! — вскипел Бакалов. — В любой крупной капиталистической стране с Ургимчака потребовали бы декларацию доходов. Там надо еще доказать, что деньги у тебя чистые. У нас такой практики не заведено, и получается, что грязные деньги, приобретенные воровством, наркобизнесом, валютными махинациями, теперь предстанут в виде промышленного капитала, а воры превратятся в хозяев общества. Те же, кто верит заклинаниям политиков, вновь окажутся в дураках.
— Не думаю, что это так просто, — возразил Таштемир. — У нас, худо-бедно, существует власть. Президенты, парламенты, Советы…
— Ты недооцениваешь их организации, — вздохнул Бакалов сокрушенно. — Она начнет с того, что сделает власть послушной себе. Одних купит, других уберет, третьих раздавит.
— Эта шарага? — спросил Таштемир презрительно.
Бакалов ответил не сразу. Он взял свою пиалу, отхлебнул с наслаждением. Предложил Таштемиру:
— Ты пей, пей еще. Чай прочищает мозги. Вот так… А теперь слушай. Мне не нравится твое легкомыслие. Шарага… Ты просто до конца не понимаешь происходящее. Может, сегодня действительно это еще шарага. Но даже зародыш скорпиона уже скорпион. Когда шарага станет властью, кулаками махать будет поздно. Шарагой, не способной защищаться, окажется…
— Милиция?
— Куда хуже — народ. Страна! Наши уважаемые архитекторы перестройки убегут за границу с супругами и гонорарами, а мы останемся один на один с тем, что сегодня боимся назвать своим именем.
— Вы, Николай Александрович, говорите "они", "они"… А кто конкретно? Оставляете за рамками разговора. Мне не совсем понятно, что вас так пугает? Разве впервой приходится иметь дело с блатой, которая собирает общак на свои тайные цели и нужды?
— Должно быть, не могу одолеть страха, когда вижу, с кем придется иметь дело.
— Вы уже имеете с этим дело и разматываете его. Значит, есть продуманные ходы, и не так уж вы и боитесь, как я погляжу.
— Спасибо за моральную поддержку, — невесело усмехнулся Бакалов. — Но ты лучше скажи, как станешь чувствовать себя, если известный тебе Собир Караханов вдруг станет президентом республики?
— Не станет. Он пока на свободе только потому, что до сих пор не попался. По нему давно тюрьма плачет. За него ни один человек в здравом уме голосовать не будет.
— Насчет здравого ума ты точно заметил. Помнишь свалку в Ташхоне, которую потом в прессе назвали "незначительным межнациональным конфликтом"? Ну, так куда тогда подевался у людей здравый ум? И кто стоял за всем этим бардаком? Кто все организовал и подтолкнул?
— Насколько я знаю, — неуверенно пожал плечами Иргашев, — это осталось невыясненным.
— Вот видишь! А за всем стоял Караханов. Знаешь, как его зовут соратники?
— Хотите сказать — собутыльники?
— И эти тоже. Они именуют его Эмиром. Да, это он организовал погром в Ташхоне, хотя ты прав: ни следствие, ни партийное расследование к такому выводу не пришло. Ты знаешь, во сколько оценивается Эмир по нашим данным? В пять-шесть миллионов!
— И все равно ему в президенты не выскочить.
— Он уже выскочил в областной Совет. Это ему обошлось в полмиллиона. Причем, Таштемир, примерно половину в фонд Эмира внес вор в законе Ургимчак. Деньги были переданы Караханову из рук в руки при надежных свидетелях.
— Республика — не область.
— Верно. Потому и затраты потребуются миллионов в двадцать. Кого-то подпоить, кого-то испугать, а то и убрать с доски, если станет дергаться. Сколько случаев избиения по выборным мотивам зарегистрировано в области? То-то. Теперь экстраполируй на республику. Избиратель приходит к урне сам по себе и имеет один-единственный голос. А те, о ком я говорю, мощно организованы. Это не коммунисты, которые перепугались и боятся поднять голову. Потом Караханов умнее всех этих Лигачевых и полозковых. Он сам не полезет в президенты. Деньги умеют двигать руками наемников. Возьми такую фигуру, как профессор Саидходжаев. Восходящая наша звезда. Доктор марксистской философии, исламский богослов, тридцать лет был коммунистом, а теперь — беспартийный. Чем не доморощенный Ельцин!
— Он что, тоже с ними?
Бакалов помрачнел и угрюмо сверкнул глазами.
— Будет время, ты просмотришь материалы и откроешь рот. Там такие фигуры, брат, на которые до сих пор мы смотрим снизу вверх и придерживаем фуражки, чтобы не свалились.
— Одного не пойму, Николай Александрович, зачем вам искать исполнителя? Вы бы сами это дело…
— Мне, Таштемир, из этого здания уже не выбраться. За мной постоянно следят. Если быть точнее, я на мушке. Был бы моложе — ушел бы, но у меня семья, Таштемир. Пятеро детей. Ты знаешь, я азиат, как и ты. Своих мне удалось отправить в Россию, но, если скроюсь, их достанут без труда.
— Почему же они с вами не расправились сразу?
— Потому что, во-первых, я не лыком шит. Во-вторых, мне дали срок. Сегодня до пяти вечера я должен позвонить Эмиру и сказать "да". Это означает, что они получают все документы следствия, все материалы, а я сто тысяч и сижу в дерме по уши без возможности отмыться.
— Скажите "да", и черт с ними!
— Ты думаешь, сто тысяч — гарантия, что меня не пристукнут? Они это сделают при первой возможности. Через неделю, через две…
— Николай Александрович, скажите честно, почему вы решили обратиться именно ко мне? Мы работали рядом, но тепла между нами не было. Я не приучен лезть на глаза начальству, а вы были моим начальником. У меня случались проколы, мне от вас попадало. Говорю это не в упрек, это все нормально… И вот вдруг вы обращаетесь ко мне.
— Значит, честно? Тогда начну с главного. Ты самая незаметная фигура в этой ситуации. Близким ко мне тебя никогда не считали. В то же время ты не замазан взятками. Значит, предельно честный человек… Если скажешь "да", я уверен — сделаешь.
— Признаюсь, все это странно звучит, — пожал плечами Таштемир.
— Нисколько. Все сводится к двум аргументам. Тебе можно доверить дело. Это раз. — Бакалов загнул большой палец. — То, что ты не на виду, дает возможность тихо уйти и довести дело до ума. — Он загнул все остальные пальцы и сжал ладонь в кулак. — Это два.
— Аргументы не безупречные, но кулак убеждает.
— Я именно на него и рассчитывал, — сказал Бакалов и грустно улыбнулся. — Только пойми, Таштемир, я не собираюсь делать из тебя слепое орудие своих заблуждений или амбиций. У тебя остается
