Чума на оба ваши дома - Сюзанна Грегори

— Брат Майкл скоро придет, — сказал Бартоломью, снова затыкая флакончик пробкой. — Вы исповедуетесь ему.

— Я не хочу говорить с ним, — сказал Уилсон. Голос его окреп. — То, что я хочу сказать, я скажу вам одному.

По спине у Бартоломью побежали мурашки, и он задался вопросом, не собирается ли мастер признаться в убийстве. Рука Уилсона снова дернулась и накрыла руку Бартоломью. Того охватило отвращение, но руки он не отнял.

— Это был я, — сказал Уилсон. — Это я дрался с вами в темноте той ночью, когда умер Август. Это я столкнул вас с лестницы.

Бартоломью выхватил руку.

— Значит, вы убили брата Пола! — воскликнул он. — Бедный брат Пол! Убить его, беззащитного, на тюфячке!

Уилсон скривился в жуткой гримасе, которую Бартоломью счел улыбкой.

— Нет! Вы ошибаетесь, лекарь. Вы всегда были не в ладах с логикой. Выслушайте меня и узнаете.

Бартоломью стиснул зубы, чтобы не выказать своего отвращения.

Уилсон продолжал, хрипло дыша:

— После праздничного обеда я вернулся в комнату, которую делил с Элкотом. Мы немного поговорили и улеглись, как и сказали епископу на следующий день. Но я не спал. Элкот столько выпил, что уснул мертвым сном. Несложно было выскользнуть из комнаты, лишь он зашелся пьяным храпом. Он проснулся только после того, как Александр пришел за нами, когда вы подняли тревогу, а к тому времени я уже успел вернуться в постель. Это было мое алиби!

Он замолчал и немного полежал с закрытыми глазами, тяжело дыша. Некоторое время спустя Уилсон снова открыл глаза и впился в Бартоломью неприятным взглядом.

— В ту ночь я ждал довольно долго, прежде чем отправиться в комнату Августа, — продолжал он слабеющим голосом. — Я собирался отослать Элфрита и предложить помолиться за Августа до рассвета. Я поднялся по лестнице, но увидел, что комната перерыта, а старик исчез. Элфрит лежал на полу без сознания. Ставни были открыты, и при свете луны я увидел, что с деревянным полом что-то не так. Сомневаюсь, чтобы я заметил это при обычном освещении. Я закрыл ставни и приподнял половицу, и тут появились вы. Мы сцепились, и я столкнул вас с лестницы.

Уилсон умолк и слабо закашлялся. Бартоломью вытер тонкую струйку крови, которая показалась из его рта, и вернулся мыслями к той драке. Уилсон, как и Майкл, был пухл и щедро наделен подбородками, но это не значило, что он слабак. Бартоломью вполне верил, что подхлестываемый паникой и отчаянием Уилсон мог одолеть его.

— Полагаю, в комнату Августа вас привело не желание помолиться? — спросил Бартоломью.

Уилсон ощерился.

— Ну уж нет! Я хотел найти печать. Уверен — тот, кто убил сэра Джона, не нашел ее на его теле.

Бартоломью затаил дыхание.

— Вы хотите сказать, что сэра Джона убили? Уилсон снова ощерился.

— Разумеется! Его убили из-за перстня с печаткой, который он всегда носил при себе. Без печати от его человека в Оксфорде не пришло бы больше ни одного письма. Мне любой ценой необходимо было найти эту печать. Я видел ее у него на шее, когда вечером накануне своей смерти он шел на обед. Вид, в каком его нашли, говорит о том, что ее на нем не было, когда он умер, иначе убийцы не стали бы трудиться переодевать его — они просто бросили бы тело в мельничный ручей. Ни один убийца не задерживается на месте преступления дольше необходимого, — пояснил он со снисходительной улыбкой.

— Единственное место, куда сэр Джон заглядывал между обедом и тем моментом, когда он покинул колледж, это каморка Августа, — продолжал Уилсон. — Значит, печать должна была находиться там. Когда вы сказали мне, что Август мертв, я решил поискать ее, пока кто-нибудь меня не опередил.

— Но вы не нашли ее, — сказал Бартоломью.

Он вспомнил, как днем перед пиром Август бессвязно лопотал что-то, уговаривая Джона Бабингтона «спрятать ее хорошенько». Если бы сэр Джон спрятал злополучную печать не так хорошо, как это, по-видимому, ему удалось, Август, Пол и Монфише могли бы сейчас быть живы.

— Нет, не нашел, — подтвердил Уилсон. — Когда вы так некстати появились, я как раз нащупал небольшое углубление под половицей. Однако, — продолжал он, стискивая запястье Бартоломью холодной, но потной рукой, — я не оглушал Элфрита, я не подсыпал сонное зелье в вино, и я не убивал Пола. — Он взглянул на Бартоломью. — И я не знаю, что случилось с Августом, хотя и не думаю, что на нем лежит вина за события той ночи. Несчастный старый осел был слишком безумен, чтобы провернуть столь продуманный план.

— Продуманный? — переспросил Бартоломью с отвращением. — Вы называете убийство Пола и Монфише продуманным?

Уилсон не ответил на его вопрос и некоторое время лежал молча.

— И как же вы скрылись? — спросил Бартоломью чуть погодя. — Вы не проходили мимо меня по лестнице.

— А вы наблюдательны, мастер Бартоломью, — едко заметил Уилсон. — Если бы вы смотрели не вниз, а вверх, то могли бы заметить мое укрытие. Впрочем, я в этом сомневаюсь, ибо оно весьма искусно замаскировано. Южное крыло Майкл-хауза построено так, что в потолке второго этажа имеются два люка. Этот секрет передается от мастера к мастеру на тот случай, если у него возникнет нужда подслушать, не замышляют ли профессора какие-нибудь козни.

— Сэр Джон умер до того, как вы стали мастером. Откуда вы все это узнали?

— В тот день, когда канцлер объявил, что я стану мастером, он передал мне документы, запертые в шкатулке. Мне пришлось вернуть эти документы ему сразу же после того, как я прочитал их, — на случай, если бы я умер, не успев передать сведения моему преемнику. Среди них было и упоминание о потайных дверцах, с оговоркой, что лишь мастерам надлежит знать об их существовании. Я немедленно отправился в каморку Августа и отыскал одну из них. Он видел меня, но не понял, что я делаю.

— Кому еще известно о потайных дверцах?

— Если вы узнаете это, то узнаете имя убийцы.

Мозг Бартоломью лихорадочно заработал. То, что Уилсон так небрежно сбросил Августа со счетов, вероятно, стоило старику жизни. Вполне возможно, что бедняга по своему старческому слабоумию сболтнул кому-то о потайной дверце, которую у него на глазах открывал Уилсон, и тем самым обрек себя на гибель. И кому же он мог это сказать? Очевидно, не Элфриту, иначе тот догадался бы, куда спрятался нападавший, и не искал бы его вместе с Бартоломью. Может, Майклу? Или какому-то другому профессору?

Врач силился разобраться в этой путанице, а Уилсон смотрел на него с самодовольным видом, словно Бартоломью был одним из его студентов и пытался разрешить юридический вопрос, не имеющий решения. Мастер заговорил снова:

— После того как я столкнул вас с лестницы, мне оставалось только забраться на подоконник и протиснуться в люк. Я слышал, как вы искали меня, и знал, что вам никогда не обнаружить дверцу, особенно в тусклом свете. Тот, кто убил Пола и забрал Августа, явно знал о люках.

Бартоломью отклонился назад и задумался. Объяснение звучало логично. Пока Элфрит молился у тела Августа, убийца выбрался из люка — или даже что-то сбросил на монаха сверху — и оглушил его. В вино подсыпали сонного зелья, а Пола убили, чтобы коммонеры не узнали, что происходит. Комнату обыскали, но, не найдя печати и, возможно, заслышав шаги Уилсона, убийца засунул тело Августа в люк, чтобы спрятать его.

— Но зачем уносить тело? — спросил Бартоломью, когда его попытки разобраться провалились.

— Вы неисправимы, доктор. Обыскать труп — дело недолгое, так что ответ очевиден. Август был жив, и его забрали затем, чтобы он рассказал убийце, где спрятана печать!

Бартоломью покачал головой.

— Август был мертв, мастер Уилсон. Вероятно, его тоже убили.

— Вздор, — непререкаемым тоном отозвался Уилсон. — Он был жив. Зачем кому-то понадобится красть труп? Подумайте головой! Предположение, что Август был мертв, нелогично.

Он лежал на подушке, весь красный от напряжения. Бартоломью снова обтер ему лицо, переваривая услышанное. Уилсон прав. Со стороны убийцы вполне логично захватить с собой живого человека, чтобы выведать у него нужные сведения, но не мертвеца. Однако Бартоломью знал, что Август был мертв! Он прикасался к его глазам и тщательно осмотрел тело. Тем не менее рассказ Уилсона пролил немного света на эту историю и объяснил, почему мастер согласился выдать епископские измышления за действительность. Епископ, скорее всего, в точности знал, что Уилсон делал в комнате Августа, и одобрял это.

Дверь качнулась на сорванных петлях, и появился Майкл со всем необходимым, чтобы соборовать и исповедовать Уилсона.

— Убирайся! — прошипел Уилсон, отрывая голову от подушки. — Убирайся, пока я не позову.

Вид у Майкла был раздосадованный, но он беспрекословно вышел из комнаты. Уилсон дождался, пока не послышались его шаги по ступеням вниз.

— Зачем вам понадобилась эта печать? — спросил Бартоломью.