Другой взгляд на Сталина - Людо Мартенс

Захаров, один из 25 000, писал, что среди крестьян не было проведено никакой подготовительной работы. А следовательно, они и не были готовы к коллективизации{190}. Было много жалоб на незаконные действия и грубость сельских органов. Маковская критиковала «бюрократическое отношение кадров к крестьянам», она говорила, что должностные лица говорили о коллективизации „с револьвером в руке“»{191}.

Барышев утверждал, что было раскулачено большое число крестьян-середняков. Наумов соглашался с крестьянами, критиковавшими партийные кадры, которые «забирали себе имущество, конфискованное у кулаков». Виола подводит итог: двадцатипятитысячники «рассматривали сельских чиновников как грубых, недисциплинированных, часто продажных людей и зачастую как агентов или представителей социально опасных классовых чужаков»{192}.

Противостоя бюрократам и допускаемым ими нарушениям закона, двадцатипятитысячники способствовали обретению уверенности крестьянскими массами{193}.

Эти детали весьма важны, поскольку эти рабочие были прямыми посланниками Сталина. Это были на самом деле «сталинисты», которые сражались с бюрократией и ее нарушениями наиболее последовательно и защищали верную линию на коллективизацию.

25 000 против кулаков

В борьбе против кулаков двадцатипятитысячники тоже были на ведущих ролях.

Они первым сразились со злобной армией слухов и обвинений, так называемым «кулацким агитпропом». Неграмотные крестьянские массы, жившие в варварских условиях, находящиеся под влиянием попов, легко поддавались манипуляциям. Попы заявляли о пришествии Антихриста. Кулаки добавляли, что те, кто вступил в колхоз, вступили в союз с Антихристом{194}.

На двадцатипятитысячников нападали, их избивали. Несколько десятков были замучены, застрелены или зарублены топорами кулаков.

25 000 и организация сельскохозяйственного производства

Но важнейший вклад двадцатипятитысячников в деревне состоял во внедрении абсолютно новой системы управления производством, нового образа жизни и стиля работы.

Находясь на передней линии коллективизации, крестьяне-бедняки не имели достаточного представления об организации коллективного производства. Они ненавидели эксплуатацию и по этой причине были твердыми союзниками рабочего класса. Но как индивидуальные производители они не создали нового способа производства: в этом была одна из причин необходимости диктатуры пролетариата. Диктатура пролетариата выражалась в идеологическом и организационном руководстве рабочего класса и коммунистической партии крестьянами-бедняками и середняками.

Рабочие ввели нормированный рабочий день с утренним сбором. Они придумали аккордную систему оплаты и определили уровень заработка. Повсеместно им пришлось вводить порядок и дисциплину. Частенько колхозы не знали границ своей земли. Они не имели списков механизмов, инструментов и запасных частей. Механизмы не обслуживались, не было конюшен и коровников, резервов фуража. Рабочие проводили производственные совещания, на которых колхозники обменивались практическими знаниями; они организовывали социалистическое соревнование между бригадами, учреждали рабочие суды, где наказывались нарушения закона и халатность.

Двадцатипятитысячники были также и связующим звеном между пролетариатом и колхозным крестьянством. По просьбе «своих» рабочих заводы могли выслать сельхозоборудование, запасные части, генераторы, книги, газеты и многое другое, чего нельзя было найти в деревне. Из города приезжали рабочие бригады для выполнения технических и ремонтных работ или помощи в уборке урожая.

Рабочий становился и учителем. Он обучал техническим знаниям. Часто он выполнял и бухгалтерскую работу, обучая в то же время новых бухгалтеров. Он проводил начальные курсы политических и сельскохозяйственных знаний. Иногда он присматривал и за ликвидацией неграмотности.

Вклад двадцатипятитысячников в коллективизацию был огромен. В 20-е годы «нищета, безграмотность и хроническая предрасположенность к голоду были главными характерными чертами деревенской жизни»{195}. Двадцатипятитысячники помогли выработать новую систему сельскохозяйственного производства на следующую четверть века. «Новая система сельскохозяйственного производства на самом деле была внедрена и, хотя не без проблем, положила конец периодическим кризисам, которыми характеризовались предшествующие отношения между городом и деревней»{196}.

Политическое направление коллективизации

Одновременно с организационными мерами Центральный комитет разработал политические мероприятия и директивы, дающие направления развития коллективизации. Важно отметить, что внутри партии проходила при этом оживленная и продолжительная дискуссия о темпах и масштабах коллективизации.

В октябре 1929 года Хоперский округ на Нижней Волге, в котором в июне было принято в колхозы 2,2 % всех крестьянских семей, уже достиг показателя в 55 %. Комиссия Колхозцентра (профсоюза колхозников), сомневавшегося в таких темпах, направилась туда для проведения расследования. Баранов, заместитель председателя комиссии, докладывал:

«Местные власти орудуют по системе ударных мер и кампанейщины. Вся работа по созданию колхозов идет под лозунгом „Чем больше – тем лучше“. Иногда директивы округа превращаются в лозунг „Кто не вступил в колхоз, тот враг Советской власти“. Среди масс не проводилась всесторонняя работа… В нескольких случаях раздавались огульные обещания тракторов и займов: „Вы получите все – вступайте в колхоз“»{197}.

С другой стороны, Шеболдаев, секретарь Нижне-Волжского обкома, выступил в «Правде» в защиту быстрого роста коллективизации на Хопре. Он восхвалял «огромный подъем и энтузиазм» коллективного землепользования и заявлял, что только от 5 до 10 % крестьян противятся коллективизации, «ставшей большим массовым движением, выходящим далеко за пределы наших представлений о работе по коллективизации»{198}.

Во всех профсоюзах существовали противоречивые мнения, включая и этот передовой, Хоперский. 2 ноября 1929 года газета «Красный Хопер» с энтузиазмом рассказывала о коллективной вспашке земли и образовании новых колхозов. Но в том же выпуске газеты другая статья предупреждала о недопустимости подхлестывания коллективизации и использования угроз для побуждения бедных крестьян к вступлению в колхозы. В другой статье утверждалось, что в некоторых местах кулаки загоняли в колхозы всю деревню, чтобы дискредитировать коллективизацию{199}.