Долгий сон - Ричард Райт

— Вот именно. С этого дня ты делаешь, что скажу я, — огласил Тайри новый закон. — Мама тебе больше не указ. Ты подчиняешься мне. Это тоже сказал начальник.

— Понятно, папа, — прошептал Рыбий Пуп, серьезно кивнув головой.

На душе у него было смутно, в ней, точно встречные течения, столкнулись благодарность и поруганное достоинство. Он стыдился этого объятого страхом человека, который был ему отцом, и, однако, этот перепуганный человек спасал его, старался вызволить его из беды.

— Пора, Тайри, время кончилось, — послышался от двери голос белого.

— Счастливо, сын. — Тайри поспешно встал и пошел к выходу. В дверях он низко поклонился: — Премного благодарен вам, начальник.

Дверь захлопнулась, и Тони шепнул весело:

— Вот и прощай каталажка, а, друг?

— Ага, — без воодушевления сказал Рыбий Пуп.

— Ты что, не рад, Пуп? — Тони вскинул на него глаза.

— А? Нет, почему, — промямлил Рыбий Пуп.

Один на свете, вот оно что. Нет у него по-настоящему отца!

— Все, брат, я теперь закаялся швыряться глиной, — сказал, качая головой, Тони.

Когда-нибудь отец умрет и, сталкиваясь с белыми, ему придется действовать по собственному разумению. Даже подумать жутко. Что же тогда делать?.. Нет-нет, ни к чему сейчас такие мысли, все равно он не представляет себе, как с ними еще разговаривать, если не на языке насилия, а это отвратительно…

Из отдаления по тюрьме разнесся металлический удар гонга. Дверь камеры открыл полицейский:

— Слышь, ниггеры. По койкам!

Они вышли, один впереди, другой — за ним, и через полчаса лежали в темноте, устало вытянувшись на жестких койках. Тони быстро захрапел, но Рыбий Пуп, не смыкая глаз, по-прежнему предавался раздумью. Что нужно, чтобы белые тебя не трогали? Деньги? По крайней мере, это всегда твердит Тайри. Разве не потому Тайри так быстро открыли доступ в тюрьму, что у него есть деньги. Разве не потому, что у него есть деньги, староста сдержал обещание и позвонил ему. И уж конечно, если бы полиции с самого начала было известно, что он сын Тайри, над ним не стали бы измываться и угрожать, что кастрируют. Но если Тайри при небольших деньгах сумел внушить к себе некоторое уважение, не значит ли это, что при больших деньгах можно добиться настоящего почета? Сколько же для этого требуется денег?.. И Рыбий Пуп погрузился в беспокойное забытье, полное явственных, но непрочных сновидений.

Наутро лысый староста принес им по чашке остывшего кофе без сахара, по миске жидкой овсяной каши, по тарелке черно-сливового компота и велел не засиживаться за едой.

— Я знал, что сынка у Тайри прозвали «Пуп», — довольный собой, приговаривал он тягуче. — Оттого я и спросил, как тебя кличут. Ну как, свиделись с папашей, нет?

— Да. Он приходил.

— То-то, я так и знал. Уж Тайри подмажет, где надо, — ухмыляясь, разглагольствовал староста.

Он провел их по коридору к высокой, настежь открытой двери, на которой висела золоченая табличка:

СУД ПО ДЕЛАМ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ

Стараясь не отставать от Тони, Рыбий Пуп вошел в переполненный зал, где к нему с жадным вниманием были со всех сторон обращены белые лица; в воздухе стоял гул голосов. Он съежился, не зная, с какой стороны ждать опасности. Впереди, на обнесенном перилами возвышении, сидел за столом, похожим на кафедру проповедника, высокий черноволосый мужчина в роговых очках — Рыбий Пуп сразу догадался, что этот четырехглазый и есть судья. Под конвоем старосты и белого полицейского они с Тони остановились у входа. Судья ударил по столу молотком и произнес:

— Тишина!

Он начал что-то говорить громким голосом, и Рыбий Пуп услышал свою фамилию:

— …Рекс Таккер, против Роберта Винсона и Антони Дженкинс, также против Роберта Винсона… Обвиняются в нарушении границ частного владения… Задержаны полицейскими Клемом Джонсоном и Верноном Хейлом…

— Вас вызывают, — шепнул им староста. — Подойдите.

Рыбий Пуп и Тони подошли к перилам, за которыми сидел очкастый судья. По правую и левую руку от него стояли другие белые и о чем-то вполголоса совещались.

— Это задержанные?

— Да, ваша честь, — ответил один из белых.

За спиной судьи виднелся высокий шест, с которого огромным полотнищем ниспадал государственный флаг Америки, ветерок из полуоткрытого окна шевелил его тяжелые складки, и Рыбий Пуп вспомнил, как каждый раз, когда он лишался чувств, задергивалась у него перед глазами широкая черная завеса… Нет-нет, ему сейчас ни за что нельзя терять сознание. Над мягко колышущимся полотнищем сидел, раскрыв крылья, длинноклювый золотой орел, из-под его когтей зигзагами выметнулись стрелы молний. Казалось, что сверкающая птица вот-вот сорвется прямо на него и примется выклевывать ему глаза острым клювом. Его обуял неописуемый ужас, появилось ощущение, будто все это с ним происходит в страшном сне.

— На этот раз я отпущу вас, молодые люди, но если что-нибудь подобное повторится, вас ждет колония для несовершеннолетних преступников. Суд передает вас на поруки родителям, — объявил судья.

Рыбий Пуп стоял, не зная, верить тому, что он слышит или нет. К ним наклонился полицейский.

— Все. Выкатывайтесь.

— Видали? Отпустил. — Староста, ухмыляясь, взял их обоих за плечи, вывел за дверь и проводил немного по широкому коридору. — Вот так прямиком и выйдете на улицу, — сказал он, показывая им дорогу. — Передашь от меня Тайри, чтобы всыпал тебе покрепче.

— Хорошо. — Рыбий Пуп заставил себя улыбнуться.

С виноватым чувством он прошел с Тони по широкому вестибюлю, и от этого пышного великолепия его подавленность только усилилась. Через минуту они неуверенно ступили на освещенный утренним солнцем тротуар. Меньше суток просидел Рыбий Пуп в заключении, а казалось — миллионы лет. Мир выглядел иначе, хоть он не мог бы объяснить почему. Мир повернулся к нему новой стороной — такому миру уж никогда нельзя вполне довериться. И тут он понял, отчего ему не по себе — кругом было чересчур много белых лиц, их присутствие словно обязывало его к чему-то, только он не знал к чему. То ли сейчас склониться в поклоне, то ли бежать или же разразиться бранью, а может быть, просто держаться как ни в чем не бывало? Он не знал, как быть, и оттого томился, чувствовал себя не в своей тарелке. Скорей бы к себе, в Черный пояс! Да, кстати, — ведь туда есть окольная дорога вдоль окраины, на ней не попадаются белые лица, не то что в центре города.

— Слушай, пошли по Буллокс-роуд, — предложил он.

Тони сделал большие глаза, что-то подергивалось у него на лице.

— Давай, — понимающе протянул он. — Ясное дело. Думаешь, мне самому здесь по душе…