Королева двора - Лариса Райт

– Знаешь, мне пора. У меня еще встреча перед концертом. Кстати, спасибо за контрамарку. – Оксана начала неторопливо одеваться. Мужчина наблюдал за ее действиями, не собираясь присоединяться, будто надеялся, что она передумает и вернется в постель.

– Не за что. Ты вполне могла просто купить билет.

Оксана могла. Но она хотела продемонстрировать, что она из тех, кому оставляют контрамарки.

– Все равно спасибо.

– Пожалуйста. А хочешь, я пойду с тобой?

– Твоя жена достанет еще одну контрамарку?

– Я могу развестись.

«Этого еще не хватало».

– Для того, чтобы сходить на балет? Пожалуй, не надо.

– Разводиться или идти в театр?

– Ни того, ни другого.

– Как скажешь. Иди одна. Хотя, по-моему, наслаждаться классикой в одиночестве скучно, а балетом тем более.

– А я иду не наслаждаться, – буркнула Оксана, вставляя ноги в туфли, – терпеть не могу балет. – Тут же спохватилась, что переборщила, разбудив ненужное любопытство, и добавила непринужденно: – Просто хочется быть в курсе событий, а это все-таки культурное явление. Елисееву сейчас везде восхваляют. Так что блесну осведомленностью. Хотя сидеть и гадать, что она там будет изображать прыжками и наклонами, удовольствие для меня сомнительное.

– Да, балет определенно не для тебя…

Оксана обернулась. На его губах играла широкая усмешка:

– Ты – оперная героиня… Чио-Чио-Сан.

– Кто?!

– Мадам Баттерфляй. Это…

– Я прекрасно знаю, кто это. И что общего между мной и этой китаянкой?

– Японкой. – Усмешка грозила превратиться в гогот.

– Какая разница!

– А действительно никакой. Ты такая же несчастная. И упорно не замечаешь того, что тебе пытаются объяснить.

«Он что-то пытается мне объяснить? Нет ни времени, ни желания слушать».

– Во-первых, я не несчастная, а во-вторых, с чего бы мне убивать себя?

– Убивать, конечно, не с чего, а вот убиваешься ты на полную катушку.

Такой проницательности Оксана не ожидала ни от кого, а уж тем более от мужчины. Хотя после сегодняшней встречи с экстрасенсом она уже готова была поверить в паранормальные способности кого угодно.

– Что за чушь?! – Ей показалось, что по комнате буквально расплескалось ее притворство. И раз уж она сама услышала фальшь, то и он не мог ее не заметить.

– Ты сама не своя. Раз позвонила – значит, что-то стряслось. И это не смерть попугайчика и не проблемы на работе. Об этих печалях ты легко забывала.

«Сейчас начнет нудеть о том, что потерял навык, что он меня больше не удовлетворяет, что пора пить виагру… Тьфу, зла не хватает. А я-то думала, что этот вариант всегда останется подходящим».

– И раньше ты не ходила на балет.

– А теперь пойду. Разве нельзя?

– А зачем, если ты так его не любишь?

– Не твое дело!

– Нет, мое. Можно не любить этот вид искусства и сходить ради компании или, как ты заметила, ради культурного обогащения, но идти и смотреть на танцовщицу, от имени которой тебя просто трясет…

– Что за бред!

– Оксана, я, конечно, занимаюсь компьютерами, но только потому, что не переношу вида крови. В мединституте, знаешь ли, надо лягушек препарировать. Так что, если бы не отвращение к этому процессу, быть бы мне врачом, как и мои родители. Мама – психиатр, папа – невропатолог. Всеми премудростями профессии я, конечно, не владею, но определить психическое состояние человека способен. Ты нервничаешь, и нервничаешь сильно. А еще ты расстроена, а от разговоров о балете расстраиваешься еще больше. А когда ты произнесла фамилию «Елисеева» нарочито безразличным тоном, в глазах твоих мелькнула злость. Что она тебе сделала?

– Вышла замуж за моего мужа! – Оксана, теперь злившаяся на себя за ненужную откровенность, хотела выйти из номера и даже взялась за ручку двери, но:

– Если и вышла, так ведь уже развелась.

– Как? – Она никогда раньше не думала, что коленки действительно могут дрожать, а язык заплетаться, но ноги мгновенно стали ватными, а речь сбивчивой и путанной: – Что? Я не понимаю… О чем ты говоришь? Почему развелась?

– Ну, о причинах она, наверное, журналистам не докладывала…

– Ты что-то путаешь, путаешь…

– Я за что купил, за то продаю. Жена у меня интервью со всякими известными личностями читает и мне потом пересказывает. Вот и про Елисееву твою упоминала: первоклассная, мол, балерина, звезда мирового масштаба, а одинокая, как перст, и несчастная.

– Знаешь, что? – Глаза Оксаны сузились, в голосе зазвенел металл.

– Что? – Он притворно поднял руки к лицу, будто пытался спастись от ее гнева.

Но спасти его уже не могло ничто:

– Елисеева – не моя, а жена твоя – дура!

И Оксана все-таки хлопнула дверью, побежала по коридору, впрыгнула в кабину лифта, нажала на кнопку, прислонилась к стене. Пара секунд поездки до первого этажа и одна стучащая навязчивым молоточком спасительная мысль: «Одинокими ведь можно быть и вдвоем. Разводиться необязательно».

16

– Заканчивай упражнения, иди отдыхай! – Марк с недовольным видом выключил магнитофон. Дина замерла в центре зала, хотя руки еще взметнулись в непроизвольном движении вслед за мелодией, которая была уже не слышна, но все еще звучала у балерины внутри.

– Ты меня напугал. Разве можно так врываться? И перебивать Сен-Санса невежливо! – Дина резко передернула плечами, выражая свое отношение и к появлению администратора, и к его требованию.

– Не придумывай! Ты сама кого хочешь напугаешь.

Дина скользнула мимо Марка в распахнутую перед ней дверь, и они улыбнулись друг другу, радуясь мгновенно вернувшемуся взаимопониманию. Оба думали об одном и том же: Дине лучше не вспоминать о своих способностях к наведению ужаса на весь работающий с ними персонал. И все же, уже в коридоре, она обернулась и проворковала нежно:

– Кого угодно, только не тебя.

– Точно, – зычно хохотнул он, – я тертый калач.

Усмехнулась и Дина, но не громко и не вслух. Просто в голове промелькнуло: «Обтесали». А потом еще кадры: такие отчетливые, такие болезненные и такие нежелательные перед премьерой.

Вот она выходит из машины, забирает с заднего сиденья цветы, машет вслед подбросившему ее коллеге, бежит по лестнице. Она счастлива: она еще на сцене, склонилась в реверансе и слушает восторженные аплодисменты. Наконец-то ей рукоплескал не дом культуры Академгородка и не бывший районный дворец пионеров, а настоящий театр. Томский областной театр драмы, конечно, уступал тому успеху, который память никак не желала забывать, но дорога от его сцены к той, куда балерина мечтала вернуться, уже не казалась такой длинной и сложной. Ее переполняли эмоции, и ей так хотелось выпустить их наружу, поделиться ими со всем миром и одновременно только с тем, чье мнение было для нее по-настоящему важным. Она и бежала к нему: быстрее, быстрее, через ступеньку. Вот и дверь. Тихонько прошмыгнуть, чтобы не разбудить соседку, заглянуть в комнату…

– Ты не спишь?

– Смеешься! Тебя жду. Как съездила? Хотя уже вижу: цветы, аплодисменты, фанаты…

– Ну, с фанатами ты загнул.

– А разве не один из них подвозил тебя сейчас до подъезда? Это ведь не машина Марка.

– Нет. Это машина моего партнера Никиты, и он женат. А жена, кстати, твоя тезка.

– Смеешься?

– Вовсе нет.

– Какая гадость!

– Я бы на твоем месте радовалась.

– Пытаюсь. Так, значит, успех? – Михаил забрал у нее цветы.

– Да, ты знаешь, такой прием, я даже не ожидала. Вот говорят, интерес к театру угасает, а я не чувствую ничего подобного. Публика замечательная, энергетика зала превосходная, оркестр профессионален и… – И еще минут двадцать рассуждений взахлеб о прекрасных зрителях, энергетике зала и профессионализме музыкантов. А потом: – Ладно, устала я, все-таки почти двести пятьдесят километров отмахали по трассе. Пойду в душ прокрадусь.

– Иди.

– А что так грустно? – Она кокетливо повела плечом. – Я скоро вернусь.

Муж не смотрел в ее сторону, сказал, глядя в окно, будто там в кромешной тьме ночи можно было высмотреть что-то важное, ускользающее из их комнаты через закрытые окна и запертую дверь:

– Я снова без работы.

– Да? Ну, теперь это не так страшно, когда я снова на коне. Прорвемся.

– Дина, мне кажется, я должен взять твою фамилию.

– Это еще зачем?

– Боюсь, моей перекрыт кислород даже в Новосибирске.

– Что за чушь! Придумываешь дурацкие отговорки вместо того, чтобы пытаться снова и снова.

– Я пытаюсь. Неужели ты не видишь?! Я три года бьюсь как рыба об лед, а результат нулевой.

– Мишенька… – Она села рядом, взглянув на наручные часы. «Третий час уже, а завтра репетиция в одиннадцать. Будут мешки под глазами. И что его разобрало среди ночи на душевный стриптиз?» – Может быть, ты недостаточно сильно бьешься?

– Недостаточно?! – Он скинул ее руку со своей спины, вскочил. – Недостаточно?! – Дина нахмурилась, приложила указательный палец к губам. «Не хватало еще, чтобы завтра весь двор судачил о скандалах в семье известной балерины!» – Разве может такое быть, чтобы человек постоянно ходил по собеседованиям и только и выслушивал, что вежливые отказы. Наверное, но не с моей квалификацией. Я три года собственным делом руководил, я могу на ноги поднять почти любой бизнес, а от моих услуг отказываются. Это ненормально, понимаешь?