Удар змеи - Александр Прозоров

Может, и правда не заметил?

На косу купец вывел ладью на рассвете. Вывел точно - примерно в версте по правому борту мель осталась. Затем весь день путники грели пузо на солнышке. Князь Сакульский нашел себе дело: достав из припасов несколько чистых листов, приготовленных на случай торга с татарами, он стал записывать сведения, что выдал ему Барас-Ахмет-паша. А потом - обдумывать план кампании против Крыма.

Купец же новым днем заплатил пошлину на право прохода в Днепр мытарям крепости Ачи-Кале, повернул почти прямо на восток, поперек ветра, и команде вместе с пассажирами опять пришлось садиться на весла. Четыре дня они добирались до устья Днепра, где сделали дневку на одном из островов обширной дельты, сварили себе впервые за несколько дней нормальный обед, отдохнули - и двинулись дальше.

Льда на реке и правда уже не было, хотя отдельные льдины еще проскакивали по воде стремительными белыми обломками.

– Хорошо идем, - сделал вывод Терентич. - Ко времени. Скоро подниматься начнет.

Тяжелую ладью толкали на веслах вверх еще семь дней. Высаживать бурлаков купец опасался. Места были ничейные: и казаки, и татары баловали. Налетят, повяжут - и ищи потом бедолаг, выкупай. Это на воде не достать. Вплавь не догонишь, а от стрелы борта толстые спасут.

Затем наконец переменился ветер, и путники смогли снова поднять парус. Днепр что ни день становился все шире и шире, можно было идти без опаски налететь на отмель у края раздавшегося русла. Расстояние от берега и до берега измерялось уже верстами. Единственное, чего не позволял купец - так это плыть ночью. Мало ли что? Все же не море…

Будущую столицу они миновали на седьмой день пути под парусом. Икун, прогуливаясь по палубе, прикрыл глаза от солнца и довольно хмыкнул:

– О, вот и Киев.

Андрей приподнялся, глянул в ту же сторону - но ни золотых куполов, ни крепостных стен почему-то не заметил. Белые дома, соломенные крыши - и все.

Задерживаться не стали: попутный ветер был слишком большой ценностью, чтобы разменивать его на праздное любопытство.

Через день миновали Комарин. Городок небольшой, зато с крепостью. У селения Лоево ветер все же переменился, принялся задувать с запада. А берега, как назло, пошли топкие, не для бурлаков. Понадобилось снова браться за весла. Два дня ползли до Речицы, еще два - до Жлобина, день - до Рогачева. Андрей понял, что еще неделя - и закупленные им припасы подойдут к концу. И пайку не урежешь - люди на веслах, силы нужно много.

Днепр же вел их дальше и дальше. Быхов, Могилев, Орша.

– Все, Терентич, кончилась наша воля, - пошел к купцу князь, когда Никита молча показал ему содержимое последнего мешка после раздачи еды путникам. - Только крошки в корзинах и мешках остались. Нужно причаливать да снедью закупаться.

– Нельзя, боярин, - покачал головой Агафий Икун. - Не платили мы в Литве за право торга, нельзя нам сходить. Бо обложат пошлиной, ровно купцов. Как причалим в городе, так разом тиуны и мытари набегут.

– Так ведь есть нечего, нечто ты не понял?

– А я тебе так скажу, боярин, - вскинул палец Агафий. - На все Божья воля. Коли без еды оставил, стало быть, пост вам назначить решил. Терпите со смирением.

В этот вечер купец останавливаться не велел, и ладья неспешно кралась по Днепру, сузившемуся до ширины всего в полсотни саженей. Когда же на рассвете откуда-то издалека пробились слабые звуки колоколов, Терентич размашисто перекрестился:

– Радуйтесь, православные. Ныне мы на земле христианской. Бесам, басурманам и схизматикам воли над нами с сего места боле нет.

До Смоленска пришлось идти на веслах еще полдня - но этот путь был счастливым и легким, на голод и усталость никто не жаловался. В древнем православном городе первым делом, разумеется, путники заказали благодарственный молебен: за избавление от тягот неволи, за помощь в делах, в долгой дороге. Причастившись к плоти и крови Христовой, они позволили себе нормальный сытный обед на ближнем к причалу постоялом дворе, заняв разом почти все столы и лавки.

– Ну что, православные, - обратился к выкупленным невольникам Андрей. - Отныне вы на святой русской земле, тут вам опасаться нечего. Кто желает, может хоть сейчас уходить.

Однако недавние рабы разбегаться не спешили.

– Ты гонишь нас, княже? - тихо выразила общую мысль Прибава.

– Гнать не гоню, - пожал плечами Зверев, - но и не удерживаю. Вы теперь люди вольные. Кто к родным весям вернуться желает - в любой миг может уйти.

На дальнем краю стола поднялся рябой парень, низко поклонился, опустив голову ниже столешницы:

– Благодарствую тебе, княже Андрей Васильевич. Век Бога за тебя молить стану и детям своим о том завет оставлю. Дай тебе Бог здоровья, долгих лет и богатства большого.

Он попятился и вышел из трапезной. Вслед за ним никто не заторопился.

– Тут вот что, православные, - громко кашлянул Агафий Икун. - Сами мы в Дорогобуж идем. Торг там конопляный богатый, и цены божеские. Дело ваше, но мне бы гребцы еще на пару дней не помешали. Днепр тут через лес течет, можно встать, горячего приготовить. И вам за ночлег платить не надобно.

– Я в Москву путь держу, - сообщил князь Сакульский. - От Дорогобужа туда ближе. Кто желает, со мною отправиться может. Кто нет - в любой час свободен откланяться.

– Тогда отчаливать надобно, - поднялся со своего места купец. - Дотемна еще пяток верст пройти успеем.

В Дорогобуже Днепр сузился настолько, что ладья, двигаясь по самой стремнине, веслами то и дело цепляла водоросли то у одного, то у другого берега. Еще день пути - и она уже запросто могла бы сесть на мель или застрять на крутой излучине. Но дальше трудяге-кораблю плыть и не требовалось.

Посидев напоследок с купеческой командой на постоялом дворе, путники расстались. Торговые гости занялись торгом, Андрей же купил пару скакунов и вместе с Мефодием помчался вперед, оставив последние деньги Никите, чтобы тот мог кормить людей по пути в Москву. Себе на жизнь князь взял лишь два пятиалтынника - тоже только на еду.

Десять дней скачки - и Андрей наконец-то въехал в ворота своего московского подворья. Варя, что тем временем подкрашивала столбики крыльца, подняла голову, всплеснула руками и произнесла совсем не то, чем обычно привечают вернувшегося после долгого пути хозяина:

– Боже ты мой, княже! Как же тебя умучили.

– И я рад тебя видеть, красавица, - спешился Зверев, кинул поводья подскочившему сыну приказчицы. - Какое сегодня число?

– Мартына-лисогона день…[14]

– Бо-оже мой! Почти полгода…

– Ну, не так много, Андрей Васильевич, - отставив бадейку, Варя отерла руки о юбку. - Но четыре месяца без малого ты в нетях пребывал.

– Но из дома-то я куда как раньше отъехал. Причем ненадолго, - вздохнул Зверев.

– А царя крымского ты видел, княже?! - поинтересовался мальчишка.

– Почти, - улыбнулся Андрей. - Хозяина крымского хана видел и беев его. На самого же Девлет-Гирея глянуть не довелось…

Он привычно поморщился от головной боли.

– Ничего-ничего, княже. Сейчас баня поспеет, она все хвори и горести снимает. Вода там есть, дрова запасены. Токмо запалить всего и осталось… Андрюшка, оставь лошадь! Беги, затапливай. Она покамест выходится. А я князю Андрею Васильевичу корец покуда поднесу и пирожками побалую. И Мефодия тоже, как коней расседлает. Остальные-то холопы где? Отстали?

– Дней через десять догонят.

– Ну и слава Богу, - облегченно перекрестилась Варя. - Целы.

Баня действительно привела князя в чувство. Он не только побрился, подстриг бороду, смыл с себя дорожную пыль - вместе с грязью утекла изрядная часть усталости, грусти, на время отпустила головная боль. Хотя, может статься, дело тут было не только в горячем паре, обильном щелоке и дубовых вениках, но и в том, что парила Зверева та самая Варенька, которую он некогда увидел, впервые выйдя из дома в этом мире. И она сделала все, чтобы баня доставила Андрею удовольствие…

Дороги ныне были долгими, сберегать время можно было, только торопя дела. На рассвете двадцать восьмого апреля князь Сакульский, сгибаясь под тяжестью московской шубы, уже требовал приема у дьяка посольского приказа Ивана Висковатого. И тот принял гостя сразу, отложив на время иные хлопоты.

– Здрав будь, Андрей Васильевич. - Боярин встретил его не возле своего троноподобного кресла, а на полпути к двери, у заваленного грамотами стола. За столом жались к стене четверо подьячих в черных монашеских рясах - верный знак того, что ради гостя прочие дела и вправду были отставлены.

– И тебе здоровья, Иван Михайлович, - в ответ на такую вежливость Андрей чинно склонил голову. Хотя как князь мог подобного перед боярином и не делать. - Вчера с дороги. Коли до снега хлопоты завершить желаем, поспешать с ответом надобно.

Зверев подал дьяку приготовленные свитки с записью полона и суммами выкупа, а также сведения по крепостям и гарнизонам Крыма и численности воинов в степных кочевьях. Висковатый тоже церемонно склонился, опираясь на посох, принял грамоты. Чуть повел подбородком. Один из подьячих весьма шустро подскочил, взялся за посох, не убирая его, а лишь удерживая на прежнем месте. Иван Михайлович развернул первую бумагу, и глаза его мигом округлились: